Чтение 15–й страницы книги ~Тайпи~

утвердительно. Он пришел в невероятный восторг, потому что

они

не
ограничились просто ответом, а без конца и весьма убедительно его повторяли,
как бы говоря этим, что здесь, среди хаппарцев, мы можем считать себя в
полной безопасности.

Я тоже, хоть кое-какие сомнения у меня еще оставались, выразил при этом
известии удовольствие, а Тоби - тот разыграл новую пантомиму, красочно
представляя наше отвращение к тайпийцам и бесконечную любовь к милым добрым
хаппарцам. Между тем наши провожатые смущенно переглядывались, видимо
обескураженные нашим странным поведением.

Потом они пошли дальше; мы поспешили за ними. Вдруг, совершенно для нас
неожиданно, они испустили какой-то странный протяжный вопль, и он был
подхвачен несколькими голосами за рощей. В следующее мгновение мы очутились
на большой поляне. На ее дальнем конце мы увидели длинное низкое строение и
перед ним - группу девушек. Едва завидев нас, они с визгом разбежались и
попрятались в кустах, как испуганные косули. И вот уже вся окрестность
зазвенела громкими голосами, и на поляну со всех сторон сбежались местные
жители.

Вторгнись на их территорию вражеская армия, они и тогда бы, наверное,
всполошились не больше. Скоро нас окружило плотное кольцо людей, которые,
желая разглядеть нас, почти не давали нам идти; не меньше народу обступило
наших юных провожатых, и те на редкость торопливой скороговоркой живо
излагали, надо полагать, обстоятельства встречи с нами. Каждая новая
подробность вызывала, видимо, у островитян все большее изумление. На нас
бросали недоуменные взгляды.

Наконец мы приблизились к большому красивому сооружению из бамбука, и нам
сделали знак войти. Туземцы расступились перед нами, мы двинулись по
образовавшемуся проходу и вступили в дом. Войдя, мы без дальних церемоний
повалились на устланный циновками пол и растянулись, предвкушая отдых для
своих измученных тел. Но не прошло и минуты, как легкое строение наполнилось
людьми, а те, кто не поместились и остались снаружи, глазели на нас сквозь
прорехи в бамбуковых стенах.

Был уже вечер, и в сумерках мы могли смутно различить обступившие нас
свирепые физиономии, горящие любопытством глаза, голые татуированные тела
могучих воинов, кое-где тонкие фигуры девушек; все были вовлечены в
настоящую бурю разговоров, единственной темой которых были, конечно, мы. Тут
же были наши недавние провожатые, отвечавшие на бесконечные вопросы своих
соплеменников. Вряд ли что-нибудь может сравниться с яростной жестикуляцией
этих людей, когда они увлечены разговором; а в тот вечер они дали волю
своему природному темпераменту и кричали и плясали от возбуждения, так что
мы не на шутку перепугались.

Поблизости от того места, где мы лежали, сидели на корточках человек
десять величавых старцев, очевидно вождей - как впоследствии и оказалось, -
и, будучи гораздо сдержаннее остальных, разглядывали нас внимательно и
сурово. От их ровных пристальных взглядов нам было очень не по себе. Один из
них, судя по всему верховный вождь, уселся прямо лицом к лицу со мной, и
перед его каменными чертами я затрепетал. Он ни разу не растворил плотно
сжатых губ, а просто глядел и глядел, не сводя с меня глаз. Мне никогда не
приходилось встречать такого взгляда; он никак не выдавал того, что было на
уме у старого дикаря, но меня, казалось, проницал насквозь.

Нервы у меня не выдержали, и, чтобы по возможности прекратить эту муку, а
заодно завоевать расположение военачальника, я вытащил из-за пазухи пачку
табаку и протянул ему. Он невозмутимо отклонил мой дар и знаком повелел
убрать его назад.

Из моего прежнего общения с жителями Нукухивы и Тиора я знал, что,
получив в подарок пачку табаку, любой из них будет служить тебе верой и
правдой. Что же тогда этот жест вождя - знак вражды? "Тайпи или Хаппар?" -
мысленно спрашивал я себя.

Я вздрогнул, потому что в ту же минуту тот же самый вопрос задал мне он -
сидевший напротив меня загадочный человек. Я взглянул на Тоби: в дрожащих
лучах туземного светильника его лицо при этом роковом вопросе вытянулось и
позеленело. Я замер на миг и, подчиняясь бог весть какому наитию, ответил:
"Тайпи!" Черное изваяние передо мной зашевелилось, кивнуло и пробормотало:
"мортарки".

- Мортарки, - подхватил я без дальнейших колебаний, - Тайпи мортарки!

Что тут вдруг произошло! Темные сидящие фигуры сразу выпрямились,
повскакали, восторженно захлопали в ладоши, снова и снова выкрикивая эту
сакраментальную фразу, очевидно разрешившую все затруднения.

Когда всеобщее ликование несколько поутихло, верховный вождь снова уселся
на корточки передо мною и, неожиданно распалясь, произнес длинную филиппику,
направленную, как я без труда понял по часто встречавшемуся в ней слову
"Хаппар", против жителей соседней долины. На все его возмущенные речи мы с
Тоби согласно кивали, а затем и сами выступили с восхвалением воинственного
племени Тайпи. Правда, наш панегирик отличался определенной лаконичностью,
поскольку состоял лишь из многократно повторенного этого славного имени в
сочетании с красочным эпитетом "мортарки". Однако этого оказалось довольно,
чтобы завоевать расположение туземцев, которых, как видно, ничто так не
подкупало в нас, как наше с ними полное единодушие в этом серьезном вопросе.

Наконец запас ярости вождя истощился, и он снова сделался спокоен и
невозмутим. Положив ладонь на грудь, он дал мне понять, что его зовут Мехеви
и что он также желает узнать мое имя. Я подумал, что, пожалуй, мое настоящее
имя ему не выговорить и, руководствуясь самыми лучшими побуждениями,
назвался ему просто-напросто Томом. Однако выбор мой оказался крайне
неудачным; как он ни бился, овладеть этим словом ему не удалось. У него
получалось "Томмо", "Томма", "Томми" - все что угодно, но не "Том".
Поскольку он упорствовал в желании украсить мое имя добавочным слогом, я
пошел на компромисс, и мы остановились на варианте "Томмо" - под этим
прозвищем я значился все время нашего пребывания в долине Тайпи. То же
повторилось с Тоби, но его благозвучная кличка была усвоена тайпийцами без
труда.

Обмен именами у этих простодушных людей равнозначен подписанию договора
об установлении добрых дружеских отношений. Мы это знали и потому особенно
радовались.

Разлегшись на циновках, мы теперь устроили своего рода дипломатический
прием, давая аудиенцию всем туземцам, которые по очереди группами подходили
к нам, представлялись и, выслушав в ответ наши имена, отходили чрезвычайно
довольные. В продолжение всей этой церемонии среди туземцев царило большое
веселье, чуть не каждая реплика сопровождалась новыми взрывами смеха, и это
навело меня на мысль, что кое-кто из них, должно быть, подсмеивается над
нами и потешает честную компанию, награждая себя рядом вымышленных титулов,
с остроумием, которого мы с Тоби оценить не могли.

На все это ушло около часа. Наконец толпа начала редеть, и тогда я
обратился к Мехеви и дал ему понять, что мы нуждаемся в пище и отдыхе.
Любезный вождь тут же произнес несколько слов, кто-то из туземцев выбежал
вон и через две минуты возвратился, держа в руках сухую тыкву со знаменитым
кушаньем пои-пои и три или четыре молодых кокосовых ореха, очищенных от
шелухи, с надбитой скорлупою. Мы оба поспешно поднесли к губам эти
естественные кубки и осушили их в несколько освежающих глотков. Затем перед
нами была поставлена пои-пои, однако, как ни голодны мы были, мы все же не
сразу на нее набросились, ибо не знали, как ее едят.

Это главное кушанье обитателей Маркизских островов изготовляется из
плодов хлебного дерева. Оно напоминает густой клей, каким пользуются у нас в
переплетном деле, имеет желтый цвет и на вкус слегка терпко.

Таково было угощение, достоинства которого мне не терпелось исследовать.
Несколько мгновений я взирал на него в замешательстве, потом не выдержал и,
отбросив всякие церемонии, погрузил ладонь прямо в мягкую массу, а затем
вытащил, к бурному восторгу туземцев, всю в липкой пои-пои, длинными нитями
тянущейся с каждого пальца. Эта пои-пои оказалась такой клейкой и тягучей,
что, поднеся облепленную руку ко рту, я тем самым едва не вытянул все
содержимое из тыквенной миски на пол. Такая неловкость, проявленная и мной,
и моим другом Тоби, вызвала у наших зрителей настоящие судороги смеха.

Когда всеобщее веселье немного улеглось, Мехеви, сделав нам

знак
внимательно следить за ним, торжественно опустил в миску указательный палец
правой руки и, совершив быстрый, тонко рассчитанный поворот, вытащил его
покрытым толстым слоем этого питательного месива. Вторым вращательным
движением, не дав ни капли пои-пои отвалиться, он поднес палец ко рту, куда
его тут же и погрузил, через мгновение вынув совершенно чистым. Все это он,
как видно, проделал в назидание нам. Я попытался действовать в согласии с
преподанными правилами, но успеха не добился.

Впрочем, голодный человек не склонен особенно заботиться о приличиях, тем
более на каком-то богом забытом острове. И потому мы с Тоби в конце концов
поужинали на свой корявый лад, перемазав при этом липкой кашей себе лицо и
по самое запястье погружая в месиво руку. Блюдо это вполне приемлемо на вкус
европейца, только способ, каким его едят, поначалу может не понравиться. Я,
например, уже через несколько дней свыкся с его своеобразным привкусом и
питал к нему с тех пор необыкновенную любовь.

После первой перемены нам подавали и другие блюда, из которых иные я
нашел просто восхитительными. В заключение пиршества мы с Тоби опрокинули
еще по кокосу, после чего долго услаждали себя ароматным табачным дымом,
который вдыхали через замысловато выгнутую трубку, ходившую по кругу.

Пока мы ели, островитяне разглядывали нас с превеликим любопытством,
замечая малейшие наши жесты и, видимо, находя для себя очень много
интересного, так как всякий пустяк подвергали многословному обсуждению. Так,
удивлению их не было предела, когда у них на глазах мы начали стаскивать с
себя промокшие тяжелые одежды. Потрясенные, они рассматривали наши белые
тела, так необъяснимо отличающиеся цветом от наших же смуглых

лиц,
пропеченных дочерна за полгода работы на экваторе. Они щупали нашу кожу, как
торговец шелками щупает образцы особо тонкого атласа; а кое-кто в своих
изысканиях зашел так далеко, что воспользовался даже органом обоняния.

Такое необычное поведение заставило меня сначала предположить, что они
вообще никогда не видели белого человека; но это, как я тут же понял, было