Чтение 15–й страницы книги ~Зима тревоги нашей~

салат и майонез. Сыр и салат, сыр и салат, лезьте на дерево, кому дом
маловат. Два сандвича я отнес вместе с бутылкой кока-колы к боковой двери
банка и вручил Джою.

- Ну, нашли ошибку?

- Нет еще. Все глаза проглядел, честное слово.

- Отложили бы уж до понедельника.

- Нельзя. Банковское дело любит точность.

- Иногда, если перестанешь ломать голову, тут тебя и озарит.

- Это я знаю. Спасибо за сандвичи. - Он приподнял верхний ломтик хлеба,
проверяя, положил ли я салат и майонез.

Торговать бакалеей в канун Пасхи - это, как сказал бы мой августейший и
невежественный сын, "дохлое дело". Но произошли два события, которые, во
всяком случае, доказывали, что где-то глубоко-глубоко во мне и в самом деле
совершается перемена. Ни вчера, ни позавчера я бы, наверно, не вел себя так,
как повел сегодня. Представьте себе, что вы перебираете образцы обоев и
вдруг перед вами развернули совершенно новый узор.

Сперва в лавку заявился Марулло. Его жестоко мучил артрит. Он то и дело
сгибал и разгибал руки; точно атлет-гиревик.

- Как дела?

- Так себе, Адьфио. - Никогда раньше я его неназывал по имени...

- В городе сегодня пусто...

- Что же вы не говорите "мальчуган"?

- Мне казалось, ты этого не любишь.

- Напротив, Альфио, очень даже люблю.

- Все разъехались.- Видно, плечи ему жгло, как будто в суставы был
насыпан горячий песок.

- Когда вы перебрались из Сицилии сюда?

- Давно. Сорок лет назад.

- И с тех пор ни разу там не были?

- Ни разу.

- Почему бы вам не съездить туда в гости?

- Зачем? Все теперь. там по-другому.

- И вам не интересно посмотреть?

- Да нет, не очень.

- А родные у вас есть?

- Как же, брат и его дети, и у детей уже тоже есть дети.

- Что ж, вам совсем не хочется повидать их?

Он посмотрел на меня так, как я, должно быть, смотрел на Марджи, -
точно в первый раз увидел.

- С чего это ты вдруг, мальчуган?

- Тяжело смотреть, как этот артрит мучает вас. В Сицилии ведь тепло.
Может, там у вас поутихнут боли.

Он подозрительно покосился на меня.

- Что с тобой случилось?

- А что?

- Ты сегодня не такой, как всегда.

- А! Узнал одну приятную новость.

- Уж не собрался ли ты уходить от меня?

- Пока еще нет. Если бы вы надумали ехать в Италию, не беспокойтесь, я
вас дождусь.

- А что за новость?

- Не хочу говорить до поры до времени. Это ведь дело такое...- Я
покрутил рукой в воздухе.

- Деньги?

- Не исключено. А в самом деле, Альфио, человек вы богатый. Прокатились
бы, пусть там в Сицилии поглядят, что такое богатый американец. И на
солнышке бы погрелись. А лавку можете спокойно оставить на меня. Вы сами "то
знаете.

- Так ты не думаешь уходить?

- Да нет же, черт возьми. Вы меня достаточно знаете, разве я способен
вас подвести?

- Тебя словно подменили, мальчуган. Что с тобой?

- Я же вам сказал. Поезжайте, понянчите bambinos <Детишек (итал.).>.

- Я теперь там чужой, - сказал он, но я почувствовал, что посеял в его
душе тень чего-то - посеял крепко. И уже не сомневался, что вечером он
придет в лавку и станет проверять книги. Подозрительный, сволочь.

Не успел он уйти, явился - точь-в-точь как накануне - коммивояжер "Б.
Б. Д. и Д.".

- Я не по делу,- сказал он.- Просто собрался до понедельника в Монток.
Вот и решил зайти по дороге.

- Очень кстати, - сказал я. - Мне как раз нужно вам кое-что отдать.- И
протянул ему бумажник, откуда торчали двадцать долларов.

- Это вы зря. Сказал же я вам, что пришел не по делу.

- Возьмите!

- Как мне вас понимать?

- В наших местах так скрепляют договор.

- Но что случилось, вы обиделись?

- Ничуть не бывало.

- Так почему же?

- Возьмите! Торги еще не окончены.

- Господи, неужели Вэйландс предложил больше?

- Нет.

- Кто же, черт побери?

Я всунул двадцатидолларовую бумажку в его нагрудный карман, за уголок
платка.

- Бумажник я оставлю себе, - сказал я, - он мне нравится.

- Послушайте, я не могу предложить другой цены, пока не снесусь с
главной конторой. Подождите хотя бы до вторника. Я вам позвоню. Если вы
услышите "Говорит Хью", знайте, что это я.

- Звоните, мне ваших денег не жаль.

- Но вы подождете, как я прошу?

- Подожду, - сказал я. - Увлекаетесь рыбной ловлей?

- Только в дамском обществе. Пробовал пригласить в Монток Марджи
конфетка, а не дамочка! Какое там! Напустилась на меня так, что я не знал,
куда деваться. Не понимаю я женщин.

- Да, они все чудней и чудней становятся.

- Золотые ваши слова, - сказал он как-то по-старомодному. Он был явно
озабочен.- Ничего не предпринимайте до моего звонка, - сказал он.- Господи,
а я-то думал, что имею дело с наивным провинциалом.

- Я не намерен обманывать доверие хозяина.

- А, чушь. Вы просто хотели увеличить ставку,

- Я просто отказался от взятки, если вам так хочется называть вещи
своими именами.

И вот вам доказательство, что во мне что-то изменилось. Я сразу вырос в
глазах этого субъекта, и мне это понравилось. Даже очень понравилось.
Прохвост решил, что мы с ним одного поля ягоды, но я покрупнее.

Перед самым закрытием лавки позвонила Мэри.

- Итон, - начала она, - ты только на меня не сердись...

- За что, моя былинка?

- Понимаешь, она такая одинокая, и мне... словом, я пригласила Марджи к
обеду.

- Ну что же.

- Так ты не сердишься?

- Да нет же, черт возьми!

- Не чертыхайся. Завтра Пасха.

- Ах, кстати. Почисть свои перышки. Мы завтра в четыре часа идем к
Бейкерам.

- К ним домой?

- Да, мы приглашены к чаю.

- Мне придется идти в костюме, который я сшила для пасхальной службы.

- Прекрасно, лопушок.

- Так ты не сердишься за Марджи?

- Я тебя люблю, - сказал я.

И я в самом деле люблю ее. Очень люблю. И, помню, я тут же подумал,
каким сукиным сыном может иногда быть человек.

ГЛАВА V

С Вязовой улицы я свернул на дорожку, вымощенную щебнем, но посредине
дорожки остановился и окинул взглядом старый дом. Я смотрел на него с особым
чувством. Мой дом. Не Мэри, не отцовский, не Старого шкипера, а мой. Могу
продать его, могу поджечь, а могу ничего с ним не делать.

Не успел я подняться на третью ступеньку, как дверь распахнулась и на
меня обрушился Аллен с криком:

- А где "Пике"? Ты принес "Пике"?

- Нет, - сказал я. Но (чудо из чудес!) он не разразился воплями
негодования и обиды и не стал призывать мать в свидетели, что я же ему
обещал.

Он только горестно охнул и поплелся прочь.

- Добрый вечер, - сказал я его удаляющейся спине, и он остановился и
повторил "Добрый вечер" так, как будто это было. иностранное слово, которое
он только что выучил.

Мэри вышла в кухню.

- Ты постригся, - сказала она. Любую перемену во мне она- объясняет или
температурой, или стрижкой.

- Нет, завитушка, я не стригся.

- А я тут совсем завертелась с приготовлениями.

- Приготовлениями?

- Я же тебе сказала, к обеду придет Марджи.