Чтение 15–й страницы книги ~Рони, дочь разбойника~

купцам этим пришлось быстренько оттуда убраться. Думаю, они отправились
жаловаться фогду.

Пер Лысуха усмехнулся. Но Ронья подумала, что тут нечему смеяться.

- А потом, представляешь, - продолжал Пер Лысуха, - коща мы
чинно-благородно погрузили все награбленное на лошадей и собирались домой,
явился Борка со своим сбродом и пожелал получить свою долю добычи. И эти
разбойники принялись стрелять, вот негодяи! Стуркасу стрела попала прямо в
шею. И тогда мы, ясное дело, тоже стали стрелять, да, да! Пожалуй,
двоим-троим из них досталось так же, как и Стуркасу.

Подошедший к ним Маттис услыхал как раз эти последние слова и
заскрежетал зубами.

- Погодите, ведь -по только начало, - сказал он. - Я перестреляю всех,
одного за другим. До сих пор я оставлял их в покое. Но теперь уж всем
разбойникам Борки придет конец.

Ронья почувствовала, как в ней закипает ярость.

- Но тогда придет конец и всем разбойникам Маттиса, ты не подумал об
этом?

- Я и не собираюсь думать об этом! - ответил Маттис. - Потому что этому
не бывать!

- Откуда ты знаешь! - сказала Ронья.

246

Потом она пошла и села возле Стуркаса. Положив руку ему на лоб, она
почувствовала, что у него жар. Открыв глаза, он посмотрел на нее и слегка
улыбнулся.

- Меня им не так-то просто убить, - прошептал он невнятно. Ронья взяла
его за руку и сказала:

- Нет, Стуркас, тебя им не так просто убить. Она долго сидела возле
него, держа его руку в своей. Она не плакала. Но душа ее плакала так горько!

1 aha у Стуркаса болела, и ^i^ лихорадило три дня. Он был совсем плох и
лежал в забытьи. Но Лувис, знавшая искусство врачевания, ухаживала за ним,
как мать, лечила его травами и припарками, и, всем на удивление, на
четвертый день он встал на ноги, хоть и слабый, но почти здоровый. Стрела
угодила ему в шейное сухожилие, и, по мере того как оно заживало, рана
стягивалась все больше и больше. От этого голова у Стуркаса наклонилась
набок, что придавало ему довольно печальный вид, но он не унывал и был
весел, как всегда. Все разбойники радовались тому, что дело у него шло на
поправку, хотя они теперь и называли его в шутку Кривой шеей. И Стуркаса это
вовсе не печалило.

Печалилась лишь одна Ронья. Раздоры между Маттисом и Бор-кой доставляли
ей немало хлопот. Она надеялась, что эта вражда потихоньку прекратится сама
собой. А вместо этого она разгорелась еще сильнее и стала опасной. Каждое
утро, когда Маттис со своими людьми выезжал верхом через Волчье ущелье, она
с тревогой думала о том, сколько из них вернется домой целыми и невредимыми.
Она успокаивалась лишь когда все они усаживались вечером за длинным столом.
Но на следующее утро она снова просыпалась в тревоге и спрашивала своего
отца:

- Для чего вам с Боркой драться не на жизнь, а на смерть?

- Спроси Борку, - отвечал Маттис. - Он пустил первую стрелу:

Стуркас тебе об этом расскажет.

Но под конец и Лувис не выдержала:

~ Ребенок умнее тебя, Маттис! Ничего путного из этого не выйдет. Дело
кончится кровавой баней, а что тут хорошего?

Увидев, что и Ронья, и Лувис протип него, Маттис разозлился.

- Ничего хорошего? - заорал он. - Для чего я дерусь? Для того, чтобы
выгнать его наконец из своего дома. Ясно вам, дурехи?

- Неужто для этого надобно проливать кровь, покуда все не погибнут? -
спросила Ронья. - Неужто нет другого пути?

Маттис бросил на нее недовольный взгляд. Ладно бы еще препираться с
Лувис. Но то, что и Ронья не хотела его понять, для него было слишком.

- Придумай тогда другой способ, раз ты такая умная! Выкури Борку из
Маттисборген;) Л после пусть он со своей воровской шай-

247

кой заляжет где-нибудь в лесу спокойно, как лисье дерьмо. Тогда я их
больше не трону-

Он помолчал, подумал, а после пробормотал:

- Хотя Борку я убивать не стану, а не то все разбойники назовут меня
негодяем!

Ронья каждый день встречала в лесу Бирка. Только это и утешало ее. Но
теперь ни сна, ни Бирк не могли больше беспечно радоваться весне.

- Из-за этих двух упрямых разбойничьих х°вдингов нам и весна теперь не
в радость. Они просто спятили, - сказал Бирк.

Как жаль, думала Ронья, что Маттис стал старым и упрямым до глупости. И
это ее Маттис, ее мачтовая сосна в лесу, сильный и смелый! Почему теперь она
может лишь с одним Бирком поделиться своими горестями?

- Кабы ты не был мне братом, - сказала она, - что бы я стала делать?

Они сидели у лесного озерка, вокруг них цвела весна, но они этого не
замечали.

- Правда, если бы я не считала тебя своим братом, я, может, и не
печалилась бы оттого, что Маттис хочет сжить Борку со свету, - добавила
Ронья.

Она взглянула на Бирка и рассмеялась:

- Значит, это у меня из-за тебя столько огорчений!

-- Я не хочу, чтобы ты тревожилась, - ответил Бирк. - Но мне тоже
нелегко.

Они долго сидели опечаленные, но вместе им все же было легче переносить
все горести. Хотя - обоим им было невесело.

- Знаешь, как страшно ждать, гадая, кто из них вернется вечером живым,
а кто мертвым? - сказала Ронья.

- Пока никто еще не погиб, - возразил Бирк. - Но это, видно, потому,
что кнехты фогда теперь снова рыщут по лесам. Маттису и Борке просто некогда
сводить счеты. Теперь у них главная забота прятаться от кнехтов.

- Так оно и есть, и это здорово. Бирк засмеялся:

- Подумать только, и кнехты фогца на что-то пригодились, ну и дела!

- Все же неспокойная у нас с тобой жизнь, - вздохнула Ронья. - И,
верно, всегда будет неспокойной.

Они поднялись, пошли и вдруг увидели, что на лужайке пасутся дикие
лошади. В этом табуне были также Шалый и Дикий. Бирк посвистел, подзывая их.
Они оба подняли головы и нерешительно посмотрели на него, а после снова
принялись щипать траву. Видно было, что он им ни к чему.

- Настоящие зверюги, а с виду такие кроткие, - возмутился Бирк.

Ронья решила идти домой. Из-за двух старых, упрямых, как быки,
разбойников ей теперь и в лесу покоя не было.

248

В этот день они с Бирком расстались, как всегда, далеко от Волчьего
ущелья, далеко от всех разбойничьих троп. Они знали, где обычно проезжал
Маттис и где пролегали дороги Борки. И все же они боялись, чтобы кто-нибудь
не увидел их вместе.

Ронья велела Бирку уходить первым.

- Увидимся завтра, - сказал он и убежал.

Ронья задержалась ненадолго, чтобы поглядеть на новорожденных лисят.
Они играли и так потешно прыгали. Но Роньго и они не порадовали. Она мрачно
смотрела на них и думала: будет ли снова когда-нибудь все как прежде? Может,
ей уже не придется больше радоваться в этом лесу.

Потом она отправилась домой и подошла к Волчьему ущелью, Там стояли на
карауле Юен и Коротышка Клипп. Они улыбались, довольные.

- Давай-ка, поторапливайся, - сказал Юен, - дома увидишь, что
случилось.

- Наверно, что-то приятное, судя по вашим рожам? - полюбопытствовала
она.

- Да, уж это точно, ~ ухмыльнулся Клипп, - сама увидишь.

Ронья пустилась бежать. Чего-нибудь приятного ей сейчас ужасно
хотелось.

Вскоре она уже стояла перед закрытой дверью каменного зала и слышала,
как смеется Маттис. Это был громкий, грохочущий смех, который согревал ее и
прогонял прочь тревоги. И ей захотелось поскорее узнать, что его рассмешило.

Она быстро скользнула в каменный за;]. Увидев ее, Маттис подбежал к
ней, обхватил ее руками, потом поднял и закружил по залу.

- Ронья, дочка моя! - закричал он. - Твоя правда! Ни к чему нам
проливать кровь, Теперь Борка уберется отсюда раньше, чем успеет пукнуть
спросонок. Уж поверь мне!

- А почему? - спросила Ронья. Маттис показал пальцем:

- Погляди-ка! Погляди-ка, кого я только что поймал собственными руками!

В каменном зале было полным-полно разбойников, они громко шумели,
прыгали, и Ронья не сразу разглядела, на что ей указывал Маттис.

- Ясно тебе, Ронья? Мне теперь стоит только сказать Борке:

"Уберешься ли ты теперь отсюда? Хочешь получить обратно своего змееныша
или нет?"

И тут она увидела Бирка. Он лежал в углу, связанный по рукам и ногам.
Лоб его был окровавлен, а в глазах затаилось отчаянье. Вокруг него скакали
разбойники. Они хохотали и кричали:

- Эй ты, сыночек Борки! Когда же ты отправишься домой к папочке?

Ронья громко вскрикнула, из глаз ее покатились слезы ярости.

- Ты не посмеешь этого сделать, зверюга! - кричала она, набросившись с
кулаками на Маттиса. - Не посмеешь!

249

Маттис резко отшвырнул ее от себя. Смеяться он перестал. Лицо его