мне этого ее взгляда не забыть. "Топиться хочет", -- мелькнуло у меня в
голове. Откуда такая страшная мысль? Дело в том, что недавно по соседству с
нами случилась такая история: еврейская девушка влюбилась в деревенского
парня и ради него... понимаете, конечно? Мать от горя заболела и умерла,
отец растратил все, что имел, стал нищим. А парень раздумал и женился на
другой. Тогда девушка пошла к речке, бросилась в воду и утонула...
опускаю голову, чтобы она не видела, как помертвело мое лицо.
Мы уже никогда больше не увидимся... никогда.
благо -- могло быть и хуже, а хорошему ведь конца-краю нет..."
об этом?
очень далеко отсюда, страшная даль...
как будто он совершил нечто такое, за что следовало бы наградить его медалью
в пуд весом!.. Что можно ответить на это? За такие речи отец должен был бы
рассердиться, отхлестать по щекам или отчитать как следует! Но Тевье -- не
баба. Я считаю, что злиться -- значит дьяволу угождать. И я, как обычно,
привожу стих из писания:
покинет..." Оставляешь ради Перчика отца с матерью и отправляешься в
неведомые края, в пустынные места, на застывшее море, туда, где странствовал
на корабле Александр Македонский и попал на дальний остров к дикарям, как я
читал когда-то в одной книжке...
не баба. Тевье сдерживается. Да и она, Годл то есть, тоже духом не падает.
Отвечает мне обстоятельно, не торопясь, обдуманно. Дочери Тевье умеют
говорить.
что я ее вижу. Вижу ее лицо, усталое и бледное как луна, и сдается мне, что
голос у нее как будто приглушен и дрожит... Броситься ей на шею, просить,
умолять, чтоб она не ехала? Но я знаю, что из этого ничего не выйдет.
Провались они, мои дочери! Уж если втюрятся в кого-нибудь, так всем, всем
сердцем, всей душой без остатка!
Больше молчали, нежели говорили, да и говорили-то мы полусловами... Она
говорила, я говорил... Об одном только я спрашивал: где это слыхано, чтобы
девушка вышла замуж только для того, чтобы потом следовать за мужем куда-то
к черту на рога? А она мне:
объясняет, что мне этого не понять. Тогда я привожу ей пример: курица
высидела утят. Утята только встали на ноги, побежали к речке -- и в воду, а
наседка, бедная, квохчет.
неужели же из-за того, что она квохчет, утятам не плавать?
несколько раз посылала звать нас домой. Увидев, что не помогает, она
высунула голову в окно и начала меня отчитывать, как водится:
забыла, наверное, какой сегодня праздник. В эту ночь на небе решается наша
судьба*. Эту ночь спать не полагается. Послушай меня, Голда, потрудись-ка
раздуть самовар, напьемся чаю, а я тем временем запрягу лошаденку. Поедем с
Годл к поезду.
будто Годл едет в Егупец, а оттуда еще дальше, все по тому же делу, насчет
наследства то есть, и может статься, что она там останется на всю зиму, а
может быть, на зиму, и на лето, и еще на одну зиму. Так что, говорю, надо ей
приготовить на дорогу все, что полагается: немного белья, подушки,
наволочки, платья, то-се и прочее...
праздник на белом свете! "Сегодня, говорю, плакать нельзя! В законе прямо
так и сказано!" Думаете, послушались, закона испугались? Куда там! --
плачут. А как дошло до прощания, заголосили все, ревмя ревут и мать, и дети,
да и сама она, Годл то есть, плачет навзрыд. Особенно тяжело было прощаться
с моей старшей дочерью, с Цейтл (она к нам на праздники приходит вместе со
своим мужем, с Мотлом Камзолом). Сестры как бросились друг дружке на шею,
так их еле разняли. И только я один взял себя в руки, держался твердо, как
кремень. То есть, конечно, это только так говорится... Внутри кипит, как в
самоваре, но я, разумеется, и виду не подаю. Тевье -- не баба... Всю дорогу
до Бойберика мы молчали, и только, уже подъезжая к станции, я попросил ее в
последний раз объяснить мне, что же все-таки сделал он такого, Феферл то
есть? "Ведь все, говорю, должно иметь какой-нибудь смысл!" Она вспыхнула и
стала клясться всеми клятвами на свете, что он чист как стеклышко!
его забота -- о благе других, об общем благе, и, главное, -- о рабочих, о
трудовом народе!
же свет о нем не заботится, если он такой уж хороший человек? Ну, поклонись
ему от меня, твоему Александру Македонскому, скажи ему, что я полагаюсь на
его порядочность, -- он ведь насквозь справедливостью пропитан, я надеюсь,
что он дочь мою не обманет и напишет когда-нибудь письмецо старику отцу.
увидимся!..
крошкой... дитя малое... на руках носил ее... на руках... Уж вы извините
меня, что я так... совсем по-бабьи... Но если бы вы знали, что это за Годл!
Если бы вы знали! Читали бы вы ее письма! Вот она у меня где...
глубоко-глубоко... Нет, не могу я всего этого выразить...
вещах. Что слышно насчет холеры в Одессе?
ладно, то есть приходится говорить, что ладно, ибо подите будьте умником и
сделайте лучше! Вот хотелось мне быть умным, толковал я изречения и так и
эдак... А как увидел, что не помогает, махнул рукой и сказал самому себе:
"Тевье, ты глуп! Мира тебе не переделать. Ниспослал нам всевышний "муки
воспитания детей", что означает: дети доставляют огорчения, а принимать это
надо за благо". Вот, к примеру, старшая моя дочь, Цейтл, влюбилась в
портнягу, в Мотла Камзола. Ну, что я могу иметь против него? Правда,
человечек он простецкий, в грамоте не слишком силен. Да ведь что поделаешь?
Не всем же, как вы говорите, учеными быть! Зато он человек порядочный,
работяга, в поте лица свой хлеб добывает. У нее с ним, посмотрели бы вы,
полон дом голопузых, -- не сглазить бы! -- и оба они мыкаются в "богатстве и
в почете"... А поговорите с ней, она вам скажет, что живется ей хорошо,
лучше некуда... С одним только делом не все ладно: на хлеб не хватает. Вот
вам, так сказать, номер первый.
Проиграл я ее, потерял навеки! Бог знает, увидят ли ее когда-нибудь мои
глаза, разве что на том свете, через сто двадцать лет... Заговорю о ней, --
и до сих пор в себя прийти не могу, -- жизни моей конец! Забыть, говорите
вы? Да как же можно живого человека забыть? Да еще такое дитя, как Годл?
Читали бы вы, что она мне пишет, -- умереть можно! Живется ей там, пишет
она, очень хорошо. Он сидит, а она зарабатывает. Стирает белье, читает
книжки и видится с ним каждую неделю. И надеется, говорит, что у нас тут все
перебродит, что солнце взойдет и настанет свет, тогда его со многими другими
такими же вернут, -- и вот тогда только они примутся за настоящую работу и
перевернут мир вверх ногами. Ну, как вам нравится? Хорошо, не правда ли? Что
же делает господь-вседержитель? Ведь он же, говорите вы, бог милосердный,
бог всемилостивый... Вот он мне и говорит: "Погоди-ка, Тевье, вот я устрою
так, что ты обо всех своих горестях забудешь!.." И действительно, -- стоит
послушать. Другому не стал бы рассказывать, потому что боль велика, а позор
-- и того больше! Но -- как это там сказано: "Таю ли я что-нибудь от
Авраама?" -- от вас у меня секретов нет. Все, как есть, выкладываю. Об одном
только прошу: пусть это останется между нами. Потому что -- повторяю -- боль
велика, но позор, позор -- и того больше!
душу", -- захотел бог облагодетельствовать Тевье и благословил его семью
дочерьми -- одна другой лучше, умные, красивые, крепкие, -- сосны! Эх, быть