Боннафу, но у тебя нет истины.
каменные одежды статуи, он выносит мне приговор.
свинья. Твои бесстыжие женщины не закрывают лицо, он сам видел.
Он говорит: ты никогда не молишься. Он говорит: на что тебе
твои самолеты, и радио, и твой Боннафу, раз у тебя нет истины?
пустыне человек всегда свободен,-- и не сокровища, видимые
простым глазом,-- в пустыне их нет,-- он защищает свое
внутреннее царство. Точно корсар в старину, Боннафу ведет свой
отряд среди безмолвного океана песков, и вот лагерь Кап-Джуби
преобразился, мирной стоянки беззаботных пастухов как не
бывало. Словно бурей, смята она дыханием Боннафу, и вечером
шатры теснее жмутся друг к другу. На юге царит безмолвие, от
него замирает сердце: это безмолвствует Боннафу! И Муйан,
бывалый охотник, различает в порывах ветра шаги Боннафу.
обрадуются, нет, они будут горько жалеть о нем, словно без него
их родная пустыня лишится одного из своих магнитов и жизнь
потускнеет. И они станут говорить мне:
жизнь. Он принял их правила игры. Он засыпал, положив голову на
их камни. Вечно он был в погоне и, как они, проводил свои ночи
наедине с ветрами и звездами, словно в библейские времена. И
вот он уезжает -- значит, игра не была для него превыше всего.
Он небрежно бросает карты, предоставляя маврам играть одним. И
они смущены -- есть ли смысл в этой жизни, если она не забирает
человека всего без остатка? Но нет, им хочется верить в него.
игры? Ему быстро наскучит сражаться в бридж с офицерами,
наскучат и повышение по службе, и женщины. Он затоскует по
благородной жизни воина и возвратится туда, где от каждого шага
сильней бьется сердце, словно идешь навстречу любви. Он
воображал, будто его жизнь здесь была лишь случайным
приключением, а там, во Франции, его ждет самое важное, но с
отвращением он убедится, что нет на свете истинных богатств,
кроме тех, которыми одаряла его пустыня,-- здесь было ему дано
великолепие песчаных просторов, и тишина, и ночи, полные ветра
и звезд. И если Боннафу вернется, в первую же ночь эта весть
облетит непокорные племена. Мавры будут знать -- он спит где-то
посреди Сахары, окруженный двумя сотнями своих пиратов. И молча
поведут на водопой верблюдов. Запасут побольше ячменя. Проверят
ружья. Движимые своей ненавистью или, быть может, любовью.
вечер невольник мавров в Кап-Джуби обращал ко мне эти слова,
как молитву. И, совершив таким образом все, что мог, для
спасения своей жизни, усаживался, скрестив ноги, и готовил мне
чай. Теперь он спокоен за завтрашний день -- ведь он вручил
судьбу свою единственному лекарю, который может его исцелить,
воззвал к единственному богу, который может его спасти. И
теперь, склоняясь над чайником, он опять и опять перебирает в
памяти бесхитростные картины прошлого -- черную землю родного
Марракеша, розовые дома, скромные радости, которых он лишился.
Его не возмущает, что я молчу, что не спешу возвратить ему
жизнь; я для него не такой же человек, как он сам, но некая
сила, которую надо призвать к действию, своего рода попутный
ветер, что поднимется однажды и переменит его судьбу.
стал начальником аэропорта в Кап-Джуби;
к испанскому форту, а в бараке таз для мытья, кувшин
солоноватой воды да короткая, не по росту койка -- и я не
обольщаюсь насчет своего могущества.
года он провел в плену, но все еще не покорился: не может
забыть, что был когда-то королем.
по сей день живут его жена и трое детей, и он там занимался
отличным ремеслом.
призывали каиды:
пастбища.
переселением стад. Он один был в ответе за овечий народ, он
умерял прыть самых бойких, потому что скоро должны были
появиться на свет ягнята, и поторапливал ленивых, он шел
вперед, и все они доверяли ему и повиновались. Он один знал,
какая земля обетованная их ждет: богатый ученостью, овцам
недоступной, он один читал дорогу по звездам и один, ведомый
своей мудростью, определял, когда пора отдохнуть и когда --
утолить у колодца жажду. А по ночам он стоял среди спящих овец,
омытый по колено волнами шерсти, и в сердце его была нежность:
растроганный слабостью и неведением стольких живых тварей, Барк
-- лекарь, пророк и повелитель -- молился о своем народе.
тут уже начинались владения непокорных племен,-- и тогда его
просто-напросто схватили, дали ему кличку "Барк" и продали в
рабство.
у какого-нибудь мавра. Сняв обувь, я растягивался на толстой
кошме (единственная роскошь в обиходе кочевника, основа, на
которой ненадолго возводит он свое жилище) и любовался плавной
поступью дня. В пустыне всем существом ощущаешь, как идет
время. Под жгучим солнцем держишь путь к вечеру, когда
прохладный ветер освежит и омоет от пота усталое тело. Под
жгучим солнцем дорога ведет животных и людей к этому великому
водопою столь же неуклонно, как к смерти. Праздность и та
обретает смысл. И каждый день кажется прекрасным, подобно
дороге, ведущей к морю.
извлечет жаровню, чайник и стаканы из ларца, где хранятся все
его сокровища: замки без ключей, цветочные вазы без цветов,
грошовые зеркальца, старое оружие и прочая дребедень, невесть
как занесенная сюда, в пески, точно обломки кораблекрушения.
ветки песчаной колючки, раздувает уголья, наливает воды в
чайник -- со всем этим управилась бы и маленькая девочка, а у
него под кожей играют мускулы, с какими впору бы выворотить из
земли могучий кедр. Он тих и кроток. Он так занят, его дело --
готовить чай, ходить за верблюдами, есть. Под жгучим солнцем он
Держит путь к вечеру, а под леденящими звездами ждет -- скорей
бы обжег новый день. Счастливы северные страны, там каждое
время года творит свою легенду, летом утешая мечтою о снеге,
зимою -- о солнце; печальны тропики, там всегда одна и та же
влажная духота; но счастлива и Сахара, где смена дня и ночи так
просто переносит человека от надежды к надежде.
невольник с наслаждением вдыхает вечернюю свежесть. В
отяжелевшем теле пленника уже не всколыхнутся воспоминания.
Разве что смутно вспомнится час, когда его схватили, вспомнятся
удары, крики, руки тех, кто поверг его в эту беспросветную
тьму. С того часа он все безнадежней цепенеет в странном сне,
он словно ослеп -- ведь он больше не видит медленных рек
Сенегала или белых городов южного Марокко, он словно оглох --
ведь он больше не слышит родных голосов. Он не то что
несчастен, этот негр, но он калека. Заброшенный случаем в
чуждый ему круговорот кочевой жизни, обреченный вечно скитаться
в пустыне по ее причудливым орбитам -- что общего сохранил он
со своим прошлым, с родным очагом, с женой и детьми? Они
потеряны для него безвозвратно, все равно что умерли.
иной раз устает от своего благородного одиночества. И, смиренно
возвращаясь к жизни, находит счастье в самой заурядной
Свержин Владимир
Акунин Борис
Шидловский Дмитрий
Афанасьев Роман
Березин Федор
Березин Федор