Чтение 15–й страницы книги ~Рецидивист~

– Слыхал, – говорит. – Мы с Сарой так тебя жалели.

– Меня только вчера утром выпустили.

– Первые дни тебе нелегко придется. Хорошо бы кто-нибудь тебя сейчас поопекал.

– Я тебя очень буду опекать, Уолтер, – говорит женщина с сумками. Да так ко мне и прильнула, я чуть не задохнулся от запахов ее расчудесных и от жуткой вони у нее изо рта. Потом я выяснил, вонь эта не только из-за гнилых зубов была, а из-за арахисового масла, которое в них застревало. Она уже много лет одними бутербродами с арахисовым маслом питалась.

– С чего это тебе вздумалось первого встречного под опеку брать? – осведомляюсь.

– Перестань, Уолтер, я для тебя такое сделаю, не поверишь.

– Вот что, Леланд, – говорю, – я теперь на своей шкуре узнал, каково оно, срок отбывать, и, черт, если о чем в жизни жалею, так больше всего о том, что сидел ты по моей вине.

– Знаешь, – отвечает, – мы с Сарой много говорили, как нам лучше всего выразить, что мы по отношению к тебе чувствуем.

– Да уж понятно.

– И решили, надо вот такие слова сказать: «Спасибо тебе, Уолтер, большое спасибо. Когда я сел, для нас с Сарой самая лучшая пора в жизни началась». Никаких шуток. Чистая правда, клянусь честью.

Я изумился:

– Быть такого не может!

– Жить, – объясняет мне Клюз, – нужно так, чтобы все время испытанию подвергаться. А если бы моя жизнь шла себе, как прежде, так бы и на небо отправился, ни с одной трудностью не столкнувшись посерьезнее, чем блины печь. И сказал бы мне Святой Петр: «Ты ведь и не жил вовсе, мой милый. Поди разбери, что ты собой представляешь».

– Понятно.

– У нас с Сарой не просто любовь, а такая, которая выдержала самые жестокие испытания.

– Очень хорошо ты сказал, – говорю.

– Так бы мы были рады, если ты сам в этом убедишься. Может, заглянешь к нам как-нибудь, поужинаем вместе?

– Да я что, я конечно…

– Ты где остановился? – спрашивает.

– В отеле «Арапахо».

– Думал, его уж снесли сто лет назад.

– Нет, стоит еще.

– Посидим, значит, вместе.

– С удовольствием приду.

– Увидишь, – говорит, – в материальном смысле у нас ничего нет, а нам и не нужно ничего, в материальном-то смысле.

– Разумеется, вы ведь интеллигентные люди.

– Хотя ты не сомневайся, – поправился он, – накормим тебя вкусно. Сара замечательно готовит, не позабыл еще?

– Как позабыть!

И здесь женщина с сумками предъявила веское доказательство, что ей достаточно про нас известно.

– Вы ведь про Сару Уайет говорите, правильно? Повисла тишина, хотя грохот гигантского города не смолкал ни на секунду. Ведь ни Леланд, ни я не упоминали девичьей фамилии Сары.

Я путался в неясных предположениях, пока не спросил ее напрямик:

– А откуда вам известно, что она Уайет?

Улыбнулась она этак хитровато, кокетливо:

– Думает, я не догадалась, что он всю дорогу тайком от меня к ней бегает.

После такого сообщения уже незачем было ломать голову, кто она такая. Я с ней спал, когда был на старшем курсе в Гарварде, по-прежнему вывозя свою весталку Сару Уайет на разные вечеринки, концерты и футбольные матчи.

Передо мной была одна из четырех женщин, которых я в своей жизни любил. Передо мной была первая женщина, с которой я испытал что-то напоминающее настоящий эротический опыт.

Передо мной была Мэри Кэтлин О’Луни, вернее, то, что от нее осталось!

14

– Я у него агентом по распространению состояла, – оглушительным голосом сообщила Леланду Клюзу Мэри Кэтлин О’Луни. – А неплохой я была агент, правда, Уолтер?

– Да-да, – говорю, – неплохой.

Вот как мы с нею познакомились: когда я учился на последнем курсе, она однажды появилась в крошечном помещении, занимаемом в Кэмбридже редакцией нашего «Прогрессиста», и сказала: буду делать все, что прикажут, если это нужно, чтобы улучшить положение рабочего класса. Я ее сделал агентом по распространению, поручив раздавать газету у проходных на фабриках, в очередях за благотворительной похлебкой и так далее. Была она тогда малорослой худенькой девушкой, но подтянутой такой, жизнерадостной и сразу привлекающей внимание копной ярко-рыжих волос. Капитализм она ненавидела смертельно, потому что ее мать, работавшая на часовом заводе Уайетов, оказалась в числе жертв отравления радием. А отец, ночной сторож на фабрике, делавшей гуталин, ослеп, хлебнув древесного спирта.

И нате вам: Мэри Кэтлин – вернее, то, что от нее осталось, – стоит передо мной, потупившись, и скромно слушает, как я ее нахваливаю – хороший она была агент, хороший, – да лапы свои тянет то к Леланду, то ко мне. Лысинка у нее на голове размером с серебряный доллар. А вокруг лысинки седой венчик из жидких волос.

Леланд потом мне признался, что он чуть в обморок не упал. В жизни не встречал женщин с лысиной.

Для него потрясение оказалось слишком сильным. Закрыл голубые свои глаза, отворачивается. А когда, набравшись духу, опять к нам повернулся, все норовит не смотреть на Мэри Кэтлин, ну, как в мифе Персей норовил на Горгону не смотреть.

– Надо бы нам поскорее с тобой увидеться, – сказал он.

– Конечно.

– Сообщу тебе, когда.

– Непременно сообщи.

– Ну, ладно, мне нужно бежать.

– Понимаю.

– Ты поосторожней, – сказал он.

– Не беспокойся, – ответил я.

И он ушел.

Сумки Мэри Кэтлин так и стояли, прислоненные к моим ногам. С места мне не тронуться и чужих взглядов не избежать, словно Святой Жанне на эшафоте. А Мэри Кэтлин все запястье мое никак не отпустит и орет, хоть бы на минутку голос понизила.

– Нашла я тебя все-таки, Уолтер, – орет она, – теперь уж ни за что не отпущу!

Такого спектакля не видели вы никогда и не увидите. Ценные сведения для нынешних импресарио: оказывается, и сегодня можно – по личному опыту свидетельствую – привлечь мелодрамой огромные толпы зрителей, только при условии, что главная героиня будет говорить громко и четко.

– Помнишь, ты мне все повторял, что влюблен в меня по уши? – вопит она. – А потом смотался, только я тебя и видела. Ты что же, Уолтер, врал мне, что ли?

Кажется, я что-то промычал в ответ. «Угу», вроде бы, а может, «не-а».

– Посмотри мне в глаза, Уолтер, – приказывает она. С социологической точки зрения эта мелодрама, разумеется, была такой же захватывающей, как представление «Хижины дяди Тома» в канун Гражданской войны. Ведь в Соединенных Штатах Америки не одна же Мэри Кэтлин О’Луни бродяжкой с сумками по городу шатается. Таких десятки тысяч в любом нашем большом городе. Так уж вышло, что целые полки оборванных этих бродяжек неизвестно зачем произвел на свет огромный конвейер экономики. А с другого конца конвейера в виде готовой продукции сходят нераскаивающиеся десятилетние убийцы, рабы наркотиков и эти, которые калечат собственных детей, и еще много изделий скверного качества. Говорят, так нужно для научных целей. А в будущем подправим, где окажется нужда.

Но из-за таких вот трагических побочных продуктов экономического конвейера люди с добрым сердцем места себе не находят, как не находили себе места сто с небольшим лет тому назад из-за рабовладения. Мы, Мэри Кэтлин да я, разыгрывали миракль, который публика уж и не чаяла когда-нибудь увидеть: бродяжку с сумками в руках вытаскивает из грязи человек, когда-то хорошо ее знавший, – пусть только одну бродяжку, но и на том спасибо.

Некоторые рыдали. Я сам чуть не разрыдался.

Такое было чувство, что прижал к груди охапку пересушенных сучьев, на которые набросали тряпок. Вот тут-то я и сам разрыдался. В первый раз слезы к глазам подступили – с того самого дня, когда рано утром я нашел свою жену мертвой там, в спальне крохотного моего кирпичного бунгало, Чеви-Чейз, штат Мэриленд.

15

Hoc мой, слава Богу, ничего уже не чувствовал. Носы – они снисходительны, спасибо им. Докладывают тебе: скверно пахнет. Но если ты как-то терпишь, нос делает для себя вывод: значит, не так уж непереносим этот запах. И больше не протестует, подчинившись более высокой мудрости. Вот потому-то можно есть лимбургский сыр или прижимать к сердцу старую любовницу, встретившись с ней на углу Сорок второй и Пятой авеню.

На секунду мелькнуло подозрение, что Мэри Кэтлин тихо отошла, пока я ее обнимал. Сказать по совести, я бы ничего не имел против. Ну, сами подумайте, куда мы с нею пойдем? Всего бы ей лучше облобызаться с мужчиной, знавшим ее, когда она была молодая и красивая, а затем – прямиком на небо.

Замечательно бы все устроилось. Но тогда бы в жизни мне не сделаться вице-президентом «Музыки для дома», подразделение корпорации РАМДЖЕК. Так бы сейчас и валялся, упившись, где-нибудь в Бауэри, а юное чудовище поливало бы меня бензином, поднося к лицу зажигалку марки «Крикет».

Мэри Кэтлин заговорила с умилением в голосе:

– Бог мне тебя послал.

– Брось, – говорю, – успокойся. – А сам все обнимаю ее, обнимаю.

– Я теперь никому не доверяю.

– Да успокойся же, наконец.

– У меня вокруг одни враги, – сообщает она. – Руки мне выкрутить норовят.

– Ну что ты, в самом деле.

– А я думала, ты уж давно помер.