Чтение 15–й страницы книги ~Заповедник~

неожиданно закончил Михал Иваныч.

Я решил каким-то образом его нейтрализовать. Отозвал в прихожую:

-- Миша, тебе деньги нужны?

-- Кого? Это... Давай... Я сунул ему трешку.

-- "Витязь" до одиннадцати, -- сказал Михал Иваныч, -- успею. А то
кобылу у Лехи возьму... Эх, где же вы раньше-то были? В микрорайоне
"Яблочное" по рупь четырнадцать ... Ну, я пошел. Сало там берите, лук, --
уже на пороге выкрикнул он.

Мы остались вдвоем. Таня с испугом оглядела помещение,

-- Ты уверен, что это жилая комната?

-- Было время -- сомневался. Я здесь порядок навел. Посмотрела бы, что
раньше творилось.

-- Крыша дырявая.

-- В хорошую погоду это незаметно. А дождей, вроде бы, не предвидится.

-- И щели в полу.

-- Сейчас еще ничего. А раньше через эти щели ко мне заходили бездомные
собаки.

-- Щели так и не заделаны.

-- Зато я приручил собак... Таня коснулась рукой одеяла.

-- Боже, чем ты укрываешься!

-- Сейчас, -- говорю, -- тепло. Можно совсем не укрываться. Тебе по
крайней мере.

-- Это комплимент?

-- Что-то вроде.

-- А ты похудел.

-- Хожу много.

-- Тебе идет.

-- Кроме того, у меня довольно большие глаза...

-- Ужасно глупый разговор, -- сказала Таня.

-- Вот и прекрасно. Хотелось бы достигнуть полного идиотизма. Купить
аквариум с рыбками, пальму в деревянной бочке...

-- Зачем тебе аквариум?

-- А зачем мне пальма?

-- Начнем с аквариума.

-- Всю жизнь мечтал иметь парочку дрессированных золотых рыбок...

-- А пальма?

-- Пальму можно рисовать с натуры. Держать ее на балконе.

-- Спрашивается, где у нас балкон?

-- Так ведь и пальмы еще нет...

-- Господи, о чем я спрашиваю? О чем мы вообще говорим?!

-- Действительно, о чем нам говорить?! Тем более, когда все решено.

Я посмотрел на окна. Занавесок не было. Любой мог заглянуть к нам с
улицы. В деревне с этим просто.

Можно, думаю, шкаф придвинуть. Огляделся -- нет шкафа...

-- Что нового в Ленинграде? -- спрашиваю.

-- Я говорила. Одни собираются уезжать, другие их за это презирают.

-- Митя не звонил?

-- Звонит иногда. У них с Галиной все очень плохо. Там югослав
появился... Или венгр, не помню... Зовут -- Ахилл...

-- Может, древний грек?

-- Нет, я помню, что из социалистического лагеря... Короче, Митя
бесится. Злющий стал, вроде тебя. Крейна хотел избить...

-- А тот?

-- А Женя ему и говорит: "Митя, я не боюсь, потому что у тебя есть
рога. И следовательно, ты -- не хищник..." Их едва растащили.

-- Зря...

Мы помолчали.

Я все думал, чем бы окна занавесить? Так, чтобы это выглядело легко и
непринужденно...

Десять лет мы женаты, а я все еще умираю от страха. Боюсь, что Таня
вырвет руку и скажет: "Этого еще не хватало!.."

Тем не менее я успел снять ботинки. Я всегда снимаю ботинки заранее,
чтобы потом не отвлекаться... Чтобы не говорить: "Одну минуточку, я только
ботинки сниму..." Да и шнурки от волнения не развязываются... Наверное,
тысячу шнурков я разорвал в порыве страсти...

-- Кроме того, я познакомилась с известным диссидентом Гурьевым. Ты,
наверное, слышал, его упоминали западные радиостанции. Фрида нас
познакомила. Мы были у него в гостях на Пушкинской. Советовались насчет
отъезда. В доме полно икон...

-- Значит, еврей.

-- Вроде бы, да. Но фамилия русская -- Гурьев.

-- Это-то и подозрительно. Гурьев... Гуревич...

-- Что ты имеешь против евреев?

-- Ничего. Тем более что этот -- русский. Я его знаю с шестьдесят
пятого года.

-- Значит, ты опять меня разыгрываешь?

-- Все потому, что я -- шутник.

-- Гурьев такой умный. Сказал, что Россия переживает эпоху
христианского возрождения. Что это -- необратимый процесс. Что среди
городского населения -- шестьдесят процентов верующих. А в деревне --
семьдесят пять.

-- Например, Михал Иваныч.

-- Я Михал Иваныча не знаю. Он производит хорошее впечатление.

-- Неплохое. Только святости в нем маловато...

-- Гурьев угощал нас растворимым кофе. Сказал:

"Вы очень много кладете... Не жалко, просто вкус меняется..." А когда
мы собрались идти, говорит: "Я вас провожу до автобуса. У нас тут
пошаливают. Сплошное хулиганье..." А Фрида ему говорит: "Ничего страшного.
Всего сорок процентов..." Гурьев обиделся и раздумал нас провожать... Что ты
делаешь?! Хоть свет потуши!

-- Зачем?

-- Так принято.

-- Окно можно завесить пиджаком. А лампу я кепкой накрою. Получится
ночник.

-- Тут не гигиенично.

-- Как будто ты из Андалузии приехала!

-- Не смотри.

-- Много я хорошего вижу?

-- У меня колготки рваные.

-- С глаз их долой!..

-- Ну вот, -- обиделась Таня, -- я же приехала для серьезного
разговора.

-- Да забудь ты, -- говорю, -- об этом хоть на полчаса...

В сенях раздались шаги. Вернулся Миша. Бормоча, улегся на кровать.

Я боялся, что он начнет материться. Мои опасения подтвердились.

-- Может, радио включить? -- сказала Таня.

-- Радио нет. Есть электрическое точило... Миша долго не затихал. В его
матерщине звучала

философская нота. Например, я расслышал:

"Эх, плывут муды да на глыбкой воды..." Наконец, все стихло. Мы снова
были вместе. Таня

вдруг расшумелась. Я говорю:

-- Ты ужасно кричишь. Как бы Мишу не разбудить.

-- Что же я могу поделать?

-- Думай о чем-нибудь постороннем. Я всегда думаю о разных
неприятностях. О долгах, о болезнях, о том, что меня не печатают.

-- А я думаю о тебе. Ты -- моя самая большая неприятность.

-- Хочешь деревенского сала?

-- Нет. Знаешь, чего я хочу?

-- Догадываюсь...

Таня снова плакала. Говорила такое, что я все думал -- не разбудить бы
хозяина. То-то он удивится...

А потом запахло гарью. Моя импортная кепка густо дымилась. Я выключил
лампу, но было уже светло. Клеенка на столе блестела.

-- В девять тридцать, -- сказала моя жена, -- идет первый автобус. А
следующий -- в четыре. Я должна еще Машу забрать...

-- Я тебя бесплатно отправлю. В десять уезжает трехдневка "Северная
Пальмира".

-- Думаешь, это удобно?

-- Вполне. У них громадный "Люкс-Икарус". Всегда найдется свободное
место.

-- Может, надо водителя отблагодарить?

-- Это мое дело. У нас свои расчеты... Ладно, я пошел за молоком.

-- Штаны надень.

-- Это мысль...

Надежда Федоровна уже хлопотала в огороде. Над картофельной ботвой
возвышался ее широкий зад. Она спросила:

-- Это что же, барышня твоя?

-- Жена, -- говорю.

-- Не похоже. Уж больно симпатичная. Женщина насмешливо оглядела меня:

-- Хорошо мужикам. Чем страшнее, тем у него жена красивше.

-- Что же во мне такого страшного?

-- На Сталина похож...

Сталина в деревне не любили. Это я давно заметил. Видно, хорошо помнили
коллективизацию и другие сталинские фокусы. Вот бы поучиться у безграмотных
крестьян нашей творческой интеллигенции. Говорят, в ленинградском Дворце
искусств аплодировали, когда Сталин появился на экране.

Я-то всегда его ненавидел. Задолго до реформ Хрущева. Задолго до того,
как научился читать. В этом -- мамина политическая заслуга. Мать, армянка из
Тбилиси, неизменно критиковала Сталина. Правда, в довольно своеобразной