эту вещь запретить, Но лучше -- издать. Выход книги
будет естественным и логичным продолжением судьбы
героев. Выход книги будет частью ее сюжета.
Позитивным жизнеутверждающим финалом. Поэтому я за
то, чтобы книгу издать... "
Я ждал сигнального экземпляра, медленно тянулись
дни, полные надежд.
Еще раз позволю себе отвлечься.
блондинка. Модель с рекламного плаката финской
бани.
стихи Цветаевой?
Мы беседовали около часа. Я так и не понял, зачем
она явилась. На следующий день опять приходит;
форма проявления чувства?
Беседуем.
И так -- всю неделю.
Я говорю приятелю;
в полной боевой готовности. Уж я-то в этих делах
разбираюсь...
Мне даже как-то неловко стало. Чего это мы все
разговариваем? Так ведь и обидеть женщину недолго...
На следующий день я осторожно предложил:
помолчим...
На следующий день опять является. Передумала,
наверное.
одного художника-супрематиста... (Супрематист мне
ключ оставил. )
Это продолжалось три недели. Наконец я разозлился:
Что вам нужно от меня?
конечно, много русских, Только разговаривают они
грубо, примитивно. А вы говорите ярко, образно... Я
переводами занимаюсь, мне необходим литературный
язык... В общем, я беру уроки, Разве это плохо?
Кое-что я даже записываю.
Эллен перелистала блокнот.
и покойником? В одном случае -- это мертвое тело.
В другом -- мертвая личность".
приду?..
Прекрасная Эллен! Вы оказали мне большую
честь! Ваши переводы -- ужасны, но, я думаю, они
станут лучше. Мы вместе постараемся...
Затем мы несколько раз беседовали в коридоре
партийной газеты. Бывший суворовец, кочегар, что-то
пишет... фамилия -- Котельников.
Свои рассказы он так и не принес, хотя мы об
этом уславливались.
Теперь мне кажется, что я его сразу невзлюбил.
Что-то подозрительное в нем обнаружил. А впрочем,
это ерунда. Мы были в хороших отношениях,
Единственное меня чуточку настораживало: литератор и
пролетарий, жил он весьма комфортабельно. Приобретал
где-то шикарную одежду. Интересовался мебелью...
Нельзя, будучи деклассированным поэтом,
заниматься какими-то финскими обоями. А может
быть, я просто сноб...
Зачем я рассказываю о Котельникове? Это
выяснится чуть позже.
рассказы.
эстонского Кинокомитета. Пусть ознакомится.
Я дал ему "Зону". И забыл о ней.
И вот пронесся слух -- у Кительникова обыск.
Вообще наступила тревожная пора. Несколько молодых
преподавателей ТПИ уволили с работы. Кому-то
инкриминировали самиздат, кому-то -- чистую
пропаганду. В городе шли обыски. Лекторы по
распространению грозно хмурили брови.
Чем это было вызвано? Мне рассказывали такую
версию.
Группа эстонцев направила петицию в ООН. "Мы
требуем демократизации и самоопределения... Хотим
положить конец насильственной русификации...
Действуем в рамках советских законов... "
Через три дня этот меморандум передавали
западные радиостанции.
Еще через неделю из Москвы поступила директива --
усилить воспитательную работу. А это значит -- кого-то
уволить. Разумеется, помимо следствия над авторами
меморандума. Ну и так далее.
У Котельникова был обыск. Не знаю, в чем он
провинился. Дальнейших санкций избежал. Не был
привлечен даже к качестве свидетеля.
Среди прочих бумаг у него изъяли мои рассказы.
Я отнесся к этому спокойно. Разберутся -- вернут.
Не из-за меня же весь этот шум. Там должны быть
горы настоящего самиздата.
То есть я был встревожен, как и другие, не больше.
Ждал верстку.
Вдруг звонит Эльвира Кураева:
Больше говорить не могу. Все пропало...
Примерно час я находился в шоке. Потом начал
сопоставлять какие-то факты. Решил, что между
звонком Эльвиры и обыском Котельникова есть прямая
связь.
Мои рассказы попали в КГБ. Там с ними ознакомились.
Восторга, естественно, не испытали. Позвонили в
издательство -- гоните, мол, этого типа...
Звоню Котельникову:
Я пошел в КГБ. Захожу. Маленькая приемная,
стул, две табуретки. Постучал в окошко. Выглянула
женщина.
Минут десять прошло. Заходит тип в очках. Среднего
роста, крепкий, на инженера похож.