старушку соседку Олега, вкрадчиво объясняя ей целый час на кухне, какая она
безумная и почему она этого не признает.
Марья Петровна. - От него сумасшедшей можно сделаться" .
на Самотечной вместе с одним интеллектуалом из Союза архитекторов, который
очень интересовался современной неконформистской культурой. Смолин любил
пооткровенничать за чашечкой кофе и рюмкой коньяка. Интеллектуал
расспрашивал его об Олеге Сабурове, Валентине Муромцеве, Глебе Луканове и о
некоторых других известных в подпольных кругах писателях, поэтах и
художниках.
внимательный взгляд на собеседника. Смолин не был особенно в ударе, и вообще
он никогда не говорил с посторонними своим мистическим языком. Но он готов
был поделиться с таким своим мнением - на простом и ясном языке.
Основной диагноз: мания величия. Ей заражены абсолютно все: от уже
известных, печатающихся за границей, до щенков. Толя Епифанов, например, еще
только вылупился, 17 лет, стихи правильно слагать не умеет, а уже маниакален
в этом отношении. Почему? Вспомните: оборотная сторона мании величия -
страх. Если вы считаете себя, свою поэзию, - доверительно наклонился Ларион
к интеллектуалу, - синтезом Пушкина и Хлебникова, то вы больны, дорогой мой,
вам надо лечиться, упорно и долго лечиться, а не писать стихи.
спросил интеллектуал.
такие же, как те - по структуре личности. Пожалуйста! Встречаю я недавно
Танечку Колосову, пухленькую такую, маленькую и что же она мне говорит: "Вы
знаете, Ларион, была я вчера на вечере у Олега. Он - гений, гений, гений!"
Прямо так и визжит мне в лицо: гений, гений, гений! Я отвечаю: "Танечка,
успокойтесь, давайте зайдем в столовую, выпьем по кофеечку, глядишь у вас
дрожь и пройдет".
вроде под его крылом. А в основе: страх перед небытием - у всех у них.
Отсюда и стремление вырваться - в просторы величия, к золотым берегам
величия. А! - Ларион махнул рукой и отпил кофеечку. - Слышали, может быть,
месяца два назад по Москве голый человек ходил, трезвый, в самом центре, по
переулкам, а потом, как на улицу Горького вышел, его и забрали. - Ларион
посмотрел на собеседника сквозь свои сверкающие очки. - Вот это, я считаю,
был настоящий здоровый человек, это - нормальное поведение, - четко
выговаривал Ларион, - потому что такой человек не боится своего безумия, а
идет напрямик! Улавливаете символизм?!
руками.
число людей.
разночтением. И подруги их такие же безумные. Одна Ниночка Сафронова чего
стоит. Нарочно устроилась работать в крематорий, хотя с дипломом. Диплом
скрыла. Ну, послушайте, разве это нормально, что молодая интересная
девчонка, образованная, могла бы любой институт украсить, работает по ночам
в крематории сторожем? Вот если бы она с такой психологией повесилась, это
было бы нормально, потому что это был бы акт, действие, вызов, нечто
героическое. Так нормальные люди и поступают. А она ведь все копит в себе,
дрожит, думает, рефлексирует... Больные, глубоко больные люди!
это легенда такая... о ней...
Одна только видимость душевного здоровья. Если он полтора литра водки в день
может вылакать, это еще не значит, что он психически здоров. Знаем мы таких
нормальных. Мой сосед, например, даже не пьет ни капли, кроме чаю, а такое
мне в ухо нашептывает... Ого-го! Это знаете ли, феномен. У них просто иная
форма безумия, попроще, но поядреней. А если взять иной полюс: популярных
знаменитостей, например, артистов, президентов, иностранцев, певцов и
циркачей?
психиатром одновременно. Улавливаете?
бутылку коньяку.
представителя с неконформистским.
вытащить на свет это скрытое, истинное, больное "я" человека, а потом
осмеять это "я" и даже окарикатурить его. И чем глубже он проникал в
"странное подполье" человека, тем более потом приходилось этому человеку
видеть себя на свету. В этом случае иногда доходило до мордобития. Даже
собаки недолюбливали Лариона, хотя какое у собак может быть "странное
подполье", уверял себя Ларион.
"потерю" своего высшего "Я" и на любимую Виктором песенку Вертинского, где
были слова "дорогая пропажа". Ларион удивительно метко имитировал все
движения и интонации Виктора, и когда Смолин произносил нараспев эти слова:
"до-ро-гая про-па-жа", все покатывались со смеху, представляя себе Виктора и
его потерянное "Я", как будто вывалившееся из Пахомова, как из мешка. И
перед всеми тотчас обнажались самые больные места Виктора; его так и
прозвали - "дорогая пропажа".
Однако Ларион хмуро уверял, что это не издевательство, а желание помочь;
помочь избавиться от личного безумия его обнажением, как бы оно ни было
болезненно.
словечки.
говорил, что это даже полезно увидеть себя со смешной стороны: действует,
как холодный душ. Тем более, от смешного до великого - один шаг, - добавлял
он.
безгранична.
терпеть, когда речь шла и о них самих. Все это, впрочем, не мешало дружбе,
иногда истерической, а если иной раз вносился в нее зло-остренький элемент,
то это было не так уж и плохо по последнему-то счету.
Ларион, он сам порой с наслаждением пересказывал это другим, хотя в "этом"
было много нелестного для него. Он часто умолял Лариона проникнуть в него,
Муромцева, поглубже, и изобразить покошмарнее, и почудовищнее, так, чтобы он
сам себе стал сниться. Это был единственный "пациент" такого рода, другие не
так охотно мазохистировали, особенно на людях, и Валя даже немного надоедал
Лариону своей назойливостью в этом отношении. И если бы Валя Муромцев не
соблазнял Лариона рестораном или бутылкой коньяка, Смолин не всегда бы так
охотно откликался на его зов. За коньяк он шел на это с удовольствием, и,
сидя с Муромцевым в уютном ресторанчике где-нибудь на окраине города, в
тишине у Москвы-реки, раскладывал за шашлыком перед Валей все язвы его души,
все ее бездны и падения, и визги, и кошмары.
откровений. - А ведь эти, - он махнул рукой, - только бросаются на меня.
очень много), но для Лариона - из уважения - делал иногда исключение. Ларион
злился на эти "иногда" и передразнивал порой Валю - другим:
Манечка...
бутылку наливочки... обязательно... шесть пива... мда... и две килечки с
черным хлебом.
серьезные), и теплыми осенними днями, встретившись утром на бульваре, они
проводили целый день вдвоем, в мистическом единстве, в какой-то тревоге, и в
обнаженных глубинах душ - своих, и друзей.
светлое окно среди ночи... И в нем человек, полный бездн, но не боящийся
своего безумия... Превративший свое безумие во вселенную".
какой-нибудь пьяной компании один танцевал. Так танцевать могла, возможно,
какая-нибудь потусторонняя сущность, а тут было существо с развевающимися
редкими волосами, исходящее в ритмах умирания и тревоги. В эти минуты Ларион
был действительно потусторонен - в том смысле, что был изолирован от всего,
и до странности загадочен - особенно своим холодным взглядом, когда он
танцевал.
о болезни Максима, пребывал в некоторой грусти. На следующий день он добился
свидания с академическим светилом по поводу Радина, и тот обещал помощь, но
не выздоровление.