разыщут.
протянулась и ощупью нашла ребенка и секунду задержалась ладонью на
головке Койотито. А потом Кино поднял руку и коснулся щеки Хуаны, и
дыхание занялось у нее в груди.
снимает с себя свою белую одежду. Грязная, рваная, она все же могла
выдать его в ночной темноте. Бронзовая кожа будет ему лучшей защитой. А
потом она увидела, как он обмотал шнурок амулета вокруг роговой рукоятки
ножа, так что нож повис у него на груди, оставляя обе руки свободными.
Он не вернулся к ней. Его темная пригнувшаяся фигура секунду задержалась
в полукруге свода, и вот ее уже нет.
сова, выглядывала из своего гнезда в гранитном уступе, а ребенок спал у
нее за спиной, положив головку набок и прижавшись к ее плечу. Она
чувствовала его теплое дыхание у себя на шее и шептала то молитву, то
ворожбу - то "Богородицу", то древнее заклинаний против темных сил зла.
востоке, там, где должна была появиться луна, в небе проступило сияние.
И, глядя вниз, Хуана увидела огонек сигареты во рту у дозорного.
шее и передвинул нож за спину, чтобы лезвие не звякнуло о гранит. Его
растопыренные пальцы впивались в неровности горного склона, он льнул к
нему ГРУДЬЮ, нащупывал босыми ступнями опору, боясь поскользнуться, ибо
малейший звук - шорох камешка, невольный вздох, неосторожное
прикосновение тела к граниту - мог поднять на ноги тех, что были внизу.
Любой звук, несродный ночи, мог насторожить их. Но темная ночь не хотела
молчать: маленькие квакши, жившие возле воды, чирикали как птицы, в
расселине громко отдавался металлический стрекот цикад. А в голове у
Кино по прежнему звучал напев врага, пульсирующий глухо, будто сквозь
сон. Но Песнь семьи стала теперь пронзительной, свирепой и дикой, точно
шипение разъяренной пумы. Она набирала силу и гнала его на встречу с
врагом. Ее мелодию подхватили цикады, и чирикающие квакши вторили ей,
расчленяя ее на маленькие фразы.
на несколько дюймов вниз, пальцы нащупают опору, вцепятся в нее, то же
движение другой ногой, потом чуть передвинется ладонь правой руки,
следом за ней - левая, и вот уже все тело бесшумно опустилось вниз. Кино
открыл рот, чтобы и дышать беззвучно, ибо он знал, что невидимкой нельзя
стать даже в темноте. Если дозорный, услышав какой-то шорох, взглянет на
это темное пятно, прильнувшее к уступу,- на его тело,- он все поймет.
Ползти надо было так медленно, чтобы дозорный даже не повел глазами в
эту сторону. И прошло много времени, прежде чем Кино одолел спуск и
скользнул за карликовую пальму у края гранитной площадки. Сердце
грохотало у него в груди, ладони и лицо были мокрые от пота. Он
скорчился за пальмой и, чтобы успокоиться, долго переводил дыхание,
набирая полные легкие воздуха.
старался до мельчайших подробностей припомнить всю эту гранитную
площадку. Нет ли на ней камня, о который можно споткнуться во время
стремительного броска? Он стал растирать себе икры, чтобы их не свело
судорогой, и почувствовал, как дергаются у него мышцы после такого
долгого напряжения. А потом он с опаской посмотрел на восток. До восхода
луны оставались считанные минуты, надо торопиться. Силуэт дозорного
темнел перед ним, но двоих спящих из-за пальмы не было видно. Дозорный
ему и нужен - с ним и надо разделаться быстро и без всяких колебаний. Он
осторожно потянул через плечо шнурок амулета и высвободил роговую
рукоятку своего большого ножа.
восточной части неба вынырнула серебряная кромка луны. Он снова
спрятался за пальму.
тень в расселину, и теперь Кино ясно увидел человека с винтовкой на
маленькой отмели у бочажка. Дозорный посмотрел на луну, снова закурил, и
огонек спички осветил на миг его смуглое лицо. Ждать больше нельзя; как
только дозорный отведет взгляд от луны, Кино бросится. Мускулы у него на
ногах напряглись, точно пружина, заведенная до отказа.
Дозорный поднял голову, прислушиваясь, и встал, и один из спящих
завозился на песке и спросил сонным голосом:
человеческий... будто ребенок плачет.
как скулят их детеныши - совсем по-человечьи.
их. Тоненький плач зазвенел снова, и дозорный взглянул на гранитный
уступ - туда, где была пещера.
щелкнула затвором.
поднимая винтовку к плечу.
его. Большой нож взлетел вверх и ударил с надсадным хрустом. Лезвие
прошло сквозь шею глубоко в грудь. Кино действовал, как страшный своей
мощью механизм. Он схватил винтовку и одновременно рванул нож из раны.
Его сила, стремительность и точность его движений - все было как у
безотказно действующего механизма. Он круто повернулся всем телом и
размозжил голову сидевшему на песке, будто это была дыня. Третий кинулся
наутек ползком, точно краб, попал в бочажок, вскочил и, как одержимый,
полез вверх по утесу, откуда тонкой ниточкой струилась вода. Он скулил и
лепетал что-то, цепляясь руками и ногами за плети дикого винограда. Но
Кино был беспощаден и холоден, как сталь. Не спеша поднял он спусковой
рычаг, приложил винтовку к плечу, не спеша прицелился и выстрелил. Его
враг рухнул со скалы прямо в воду, и Кино медленно подошел к бочажку. В
лунном свете перед ним блеснули полные ужаса, безумные глаза, и Кино
прицелился и выстрелил между глаз.
Какой звук пытается проникнуть в его мозг. Квакши и цикады молчали. Но
лишь только кровавая волна отхлынула от мозга Кино, он осознал этот
звук. Этот протяжный, надрывный, забирающий все выше и выше истерический
вопль несся из маленькой пещеры в гранитном уступе. Вопль-вестник
смерти.
есть старики, которые сами присутствовали при возвращении Кино и Хуаны,
но те, кто знает об этом только понаслышке от своих отцов и дедов, тоже
представляют, как все было. Это возвращение никого не оставило
безучастным.
как сумасшедшие, ворвались в город и разнесли по всем улицам весть, что
Кино и Хуана вернулись. Все высыпали им навстречу. Солнце спускалось к
линии гор на западе, и тени длинными полосами тянулись по земле. И быть
может, именно из-за них, из-за этих теней, возвращение Кино и Хуаны
оставило такой глубокий след в людской памяти.
они шли не гуськом, как всегда,- Кино первый, Хуана за ним,- а рядом,
бок о бок. Солнце светило им в спину, и длинные тени их шествовали
впереди, так что казалось, будто они несут каждый по темной башне. Кино
держал винтовку на согнутой руке, а Хуана шла, перебросив свою шаль
через плечо, как узел. И узелок этот был маленький, но в нем лежало
что-то тяжелое, оттягивающее ткань. Шаль Хуаны коробилась от запекшейся
крови, и узелок чуть покачивался в такт ее шагам. Лицо у Хуаны было
застывшее, скованное морщинками усталости, скованное борьбой с
усталостью. А взгляд ее уходил куда-то внутрь. Она шла далекая и чуждая
всему, как небо. Губы у Кино были плотно сжаты, скулы обрисовывались
четко, и люди рассказывают, что он нес в себе что-то страшное, грозное,
как надвигающаяся буря. Люди рассказывают, что и Хуана, и Кино казались
такими далекими от человеческих забот, человеческого горя; что, пройдя
сквозь муку, они будто вышли по другую ее сторону; что их обоих будто
ограждала стена, воздвигнутая колдовской силой. И те, кто прибежал
посмотреть на них, подались назад, уступая им дорогу, и не обмолвились с
ними ни словом.
смотрели ни направо, ни налево, ни вверх, ни вниз, а только прямо перед
собой. Шаг у них был чуть судорожный, как у искусно сделанных деревянных
кукол, и грозные черные башни тянулись перед ними далеко вперед. И когда
они проходили по городу с его кирпичными и каменными домами, скупщики
жемчуга смотрели им вслед сквозь зарешеченные окна, слуги припадали
одним глазом к прорезям в калитках, а матери поворачивали своих младших
за плечи и прижимали их к себе - лицом в юбку. Кино и Хуана прошли бок о
бок через весь город с кирпичными и каменными домами, миновали
тростниковые хижины, и соседи подавались назад, уступая им дорогу. Хуан
Томас поднял руку, приветствуя их, но слов приветствия не нашел, и рука
его на минуту нерешительно повисла в воздухе.
Афанасьев Роман
Акунин Борис
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Каменистый Артем
Соломатина Татьяна