что тысяча долларов уплывает от него все дальше и дальше, - ему уже ви-
делось, как кто-то другой ее получает. Я думаю, ему мерещилось, что эта
тысяча вроде как у него в кармане, а тратит ее кто-то другой. Потому
что, говорят, похоже было, будто то, что он сказал теперь, он нарочно
придерживал на этот случай. Как будто знал, что, если влипнет, это его
спасет, хотя белому человеку признаться в том, в чем он признался, - ед-
ва ли не хуже, чем быть обвиненным в самом убийстве. "Ну конечно, - он
говорит. - Валяйте. Обвиняйте меня. Обвините белого, который хочет вам
помочь, рассказать, что знает. Обвините белого, а Нигера - на волю. Бе-
лого обвините, а нигер пускай бежит".
ни заподозрили, - все будет ерундой рядом с тем, что он им про другого
скажет. "Ну, вы же умники, - говорит. - У вас тут все в городе умники.
Три года вас дурачили. Иностранцем три года его называли, а я на третий
день догадался, что он такой же иностранец, как я. Догадался до того,
как он сам мне сказал". Все на него смотрят, взглядом перекинутся - и
опять на него.
лицейский его предупреждает. - Все равно, убийца он или нет".
того, как три года жил с ней на виду у целого города, - и ведь он все
дальше, все дальше от вас уходит, пока вы тут обвиняете человека, кото-
рый один может его найти, который знает, что он натворил. В нем негри-
тянская кровь. Я это с первого взгляда понял. А вы тут, приятели, шери-
фы-умники и прочие... Один раз он сам признался - сам мне сказал, что в
нем негритянская кровь. Может, спьяну сболтнул - не знаю. Только на дру-
гое утро он подошел ко мне и сказал (а сам Браун словами сыплет, зубами,
глазами сверкает по кругу, то на одного, то на другого), говорит: "Вчера
вечером я сделал ошибку. Смотри, не повтори ее". А я сказал: "Какую та-
кую ошибку?" Он говорит: "Подумай немного". Я подумал, он - про то, что
однажды ночью сделал, когда мы были в Мемфисе, а я-то знаю, что за жизнь
мою ломаного гроша не дадут, если я стану ему перечить, - ну и сказал:
"Я тебя понял. Не собираюсь я лезть не в свое дело. И никогда, по-моему,
за мной такого не водилось". И вы бы так сказали, - Браун говорят, - ес-
ли бы очутились с ним один на один в хибарке: там и закричишь - никто не
услышит. И вы бы опасались - покуда люди, которым хочешь помочь, на тебя
же не стали бы вешать чужое убийство". Он сидит, глазами рыщет, рыщет, а
они на него глядят, и снаружи к окнам лица прилипли.
парне странное".
ли, что там творится?"
- белый, как воздушная кукуруза. "Вы мне покажите, - говорит, - челове-
ка, который бы подругому поступил. Вот чего я прошу. Только покажите -
человека, который столько прожил бы с ним, узнал бы его, как я, и посту-
пил бы по-другому".
перь ступайте с Баком и проспитесь хорошенько. Кристмасом я займусь".
в тюрьму, за решетку, а вам - награду получать".
я позабочусь, чтоб ты ее получил. Бак, уведи его".
вышли за дверь, те, что в окна наблюдали, столпились вокруг них. "Пойма-
ли его, Бак? Это он, значит?"
обрывается в тишине. Он смотрит на Хайтауэра тихо, с состраданием и бес-
покойством, наблюдает сидящего напротив человека, у которого закрыты
глаза и пот сбегает по лицу, как слезы. Хайтауэр говорит:
рон; что это будет значить, когда люди... если они поймают... Несчастный
человек. Несчастное человечество.
Ведь и лжеца можно так запугать, что он скажет правду, - то же самое,
как из честного вымучить ложь.
они его еще не поймали. Они его еще не поймали, Байрон.
ек. Но еще не поймали - это последнее, что я слышал.
могал Кристмасу. Но не думаю. Я думаю, дом поджечь - это самое большее,
на что он способен. А почему он это сделал, - если сделал, - думаю, он и
сам не знает. Вот разве только понадеялся, что если все это сжечь, то
получится вроде как ничего и не было, и они с Кристмасом опять будут ка-
таться на новой машине. Я думаю, по его мнению, Кристмас не столько грех
совершил, сколько ошибку. - Лицо его потуплено, задумчиво; снова по нему
пробегает усталая сардоническая гримаса. - Теперь-то он никуда не денет-
ся. Теперь она сможет найти его, когда пожелает, - если он в это время
не будет на охоте с шерифом и собаками. Бежать он не собирается - зачем,
если эта тысяча долларов, можно сказать, висит у него перед носом. Я ду-
маю, он Кристмаса хочет поймать больше любого из них. Ходит с ними. Они
забирают его из тюрьмы, и он идет с ними, а потом они возвращаются и об-
ратно сажают его в тюрьму. Смешно прямо. Вроде как убийца самого себя
ловит, чтобы получить за себя награду. Но он как будто не против, только
жалеет, что время теряет понапрасну - когда сидит, вместо того, чтобы
бежать по следу. Да. Завтра я ей скажу. Скажу просто, что он покамест
под замком, - он и пара ищеек. Может, в город ее свожу посмотреть на
них, на всех троих на сворке - как они тянут и тявкают.
может. А так, если он поймает Кристмаса и получит эту награду, он, мо-
жет, женится на ней вовремя. Но она пока не знает - не больше того, что
знала вчера, когда с повозки слезала на площади. С большим животом сле-
зала, потихоньку, с чужой повозки, среди лиц чужих, и говорила про себя,
вроде как тихо удивляясь, - только, я думаю, она не удивлялась, потому
что пришла потихоньку, пешком, а разговоры ей не в тягость: "Ну и ну.
Вон откуда шла, из Алабамы, - а ведь и правда, в Джефферсон пришла".
спал. Он услышал Брауна раньше, чем увидел. Он услышал, как Браун подо-
шел к хибарке, ввалился в дверь - и силуэтом застыл в проеме, опираясь,
чтоб не упасть. Браун тяжело дышал. Держась за косяки, он запел сахари-
новым гнусавым тенором. Даже от тягучего его голоса, казалось, разило
перегаром. "Заткнись", - сказал Кристмас. Он не пошевелился и не повысил
голоса. Браун, однако, сразу замолк. Он еще постоял в дверях, держась,
чтобы не упасть. Потом отпустил дверь, и Кристмас услышал, как он вва-
лился в комнату; через секунду он на что-то налетел. Наступила пауза,
заполненная трудным, шумным дыханием. Затем с ужасающим грохотом Браун
свалился на пол, ударившись о койку Кристмаса, и огласил комнату громким
идиотским смехом.
пытаясь встать, невидимый Браун. "Заткнись!" - сказал Кристмас. Браун
продолжал смеяться. Кристмас перешагнул через Брауна и протянул руку к
деревянному ящику, который заменял им стол, - там они держали фонарь и
спички. Но ящика он не нашел и вспомнил звон фонаря, разбившегося при
падении Брауна. Он нагнулся к Брауну, который лежал у него между ног,
нащупал воротник, выволок Брауна из-под койки, поднял ему голову и стал
бить ладонью - резко, сильно, зло, - пока Браун не кончил смеяться.
приглушенным голосом. Он подтащил Брауна к другой койке и бросил его ту-
да, навзничь. Браун снова стал смеяться. Кристмас левой ладонью зажал
ему нос и рот, захватив подбородок, а правой снова стал бить - сильными,
нечастыми, размеренными ударами, словно отвешивал их по счету. Браун пе-
рестал смеяться. Он стал дергаться. Под рукой у Кристмаса он издавал
придушенный булькающий звук и дергался. Кристмас держал его, пока Браун
не утих, не замер. Тогда он немного расслабил руку. "Теперь ты замол-
чишь? - сказал он. - Замолчишь?"
ка опять сдавила. Опять Кристмас ударил его другой рукой по лицу. Браун
замолк и лежал тихо. Кристмас расслабил руку. Через секунду Браун заго-
ворил, лукавым голосом, негромко. "Ты же нигер, понял? Ты сам мне ска-
зал. Сам сознался. А я белый. Я бе..." Рука сдавила. Снова Браун забился
и захлюпал под рукой, слюнявя пальцы. Когда он перестал биться, рука
расслабилась. Он лежал тихо, дышал тяжело.
выдохи стали легче, свободнее. Но Кристмас не убирал руки. Дыхание Брау-
на обдавало его пальцы то теплом, то холодом, и, стоя в темноте над рас-
простертым телом, он спокойно думал Что-то со мной будет. Что-то я сде-
лаю. Не снимая левой руки с лица Брауна, он мог дотянуться правой до
своей койки, до подушки, под которой лежала его бритва с двенадцатисан-
тиметровым лезвием. Но он этого не сделал. Может быть, мысль зашла так
далеко, в такую тьму, что сказала ему Не его нужно Так или иначе, он не
Земляной Андрей
Шекли Роберт
Зыков Виталий
Гюго Виктор
Пехов Алексей
Перумов Ник