некий антироман - книгу о том, как не удается написать роман. Сюжет есть,
все есть, а роман не получается; это и есть сюжет.
никаких записей; жуя травинку, с увлечением я писал о том, что значит в
жизни писателя день, проведенный sine linea. На другой день рано утром, с
ромашкой в зубах, с купальными принадлежностями под мышкой, я пришел в
усадьбу. Экипажи ждали перед домом. В беседке Петр Францевич, весь в белом,
в соломенной шляпе с петушиным пером, сидел над большим цветным планом
окрестностей, который, замечу попутно, он сам начертил и раскрасил; в
центре, подобно Иерусалиму на старинных картах, находилось поместье. Роня и
ее мать уселись в просторной рессорной коляске, я напротив, рядом с могучим
Василием Степановичем и спиной к Петру Францевичу, который вызвался править.
по этому случаю облачился в армяк и насадил на голову древнюю фетровую
шляпу; Мавра Глебовна сидела между корзинами, мы не разговаривали, здесь
действовали другие правила. Что касается хозяина, почтенного Георгия
Романовича, то он остался дома для беседы с управляющим (что это значило, я
не стал выяснять) и в данный момент стоял на крыльце веранды, грузный и
краснолицый, собираясь махнуть нам рукой на прощание.
- прокричал с крыльца Георгий Романович.
Анюта с занятым видом, опустив глаза, шныряет из комнаты в комнату. Скрипит
дверь в кабинетеї "Звали?" "Да, вот тут то да се. Да ты подойди поближе. Что
так раскраснелась?" "Бежала шибко". "Куда ж ты торопишься?" "Дела, барин.
другой раз". "Да когда ж в другой раз? Мы с тобой одни". "Ах, барин, опять
вы за свое. Пустите, барин". "Анютушкаї какая тыї" "Да ведь опять
забеременею. Мне расхлебывать, не вам".
особенное чувство благодарности за жизнь, за это утро, за то, что мы
существуем, охватило всех. Дорога слегка петляла, солнце сверкало в кронах
деревьев то слева, то справа от нас. Следом, блюдя некоторое расстояние,
скрипела телега с прислугой, сидя спиной к вознице, я видел мелькавшую за
серо-золотистыми стволами сосен, непрерывно кивающую голову мерина,
надвинутую на уши шляпу Аркадия, покачивающееся, освещенное солнцем и как бы
лишенное черт лицо Мавры. Мой сосед, полуобернувшись, давал указания Петру
Францевичу, высокомерно молчавшему. Василий Степанович заявил, что знает эти
места, как свои пять пальцев. Возница всем своим видом показывал, что он
здесь тоже не чужой. Деревья расступились, экипажи выехали на открытое
пространство.
флагами, к ней вела, постепенно расширяясь, грязная дорога.
рессорах, вдоль лесной опушки.
"А где же коровы?"
"Какие коровы?" - спросил Василий Степанович.
быть и коровы".
особый. Хотите, расскажу? Я как завотделом обязан присутствовать на сессии".
"Чем занимаемсяї- сказал, усмехнувшись, Василий Степанович.- Делами
занимаемся, вопросы рассматриваем. Сессия, известное дело, сама ничего не
решает, решение готовим мы, а ихнее дело проголосовать. Я к чему это
рассказываю. Дали слово одной доярке: поделиться передовым опытом".
откликнуться на постановление о крутом подъеме животноводства. На нашей
ферме содержится двадцать коров. Но, понимаете, товарищи депутаты, мы
столкнулись с таким вопросом, что весна уже проходит, лето на носу, давно
пора выгонять скот на пастбища. А он стоит и не может выйти".
"Скот не может выйти. Столько накопилось за зиму навоза, что коровы стоят,
простите, в дерьме по самое брюхо. Еще немного, и, как говорится, с концами.
потряхивало, Роня с полузакрытыми глазами предавалась мечтам, ее мать,
поджав губы, молча смотрела перед собой.
авгиевых конюшен. Впрочем, решение для такого случая уже давно найдено.
денешься? Бросили старые коровники и построили новые. Вот эти самые".
погрузилось в молчание. Дорога шла на подъем, опушка леса отодвинулась. Все
шире раскрывалась и расступалась перед нами окрестность, поле казалось дном
плоской перевернутой чаши, коровники, окруженные черной жижей, и деревянная
арка с выцветшими флагами и лозунгом остались внизу, впереди синели леса. И,
почти уже нереальные, угадывались за ними другие, дальние и едва различимые
лесные просторы. Дамы дремали, повисшая голова Василия Степановича, с
открытым ртом, моталась рядом со мной, на козлах величественно-неподвижно
возвышалась фигура Петра Францевича с расставленными руками, в которых
висели вожжи.
горизонт и синие дали; конь Артюр, прядая ушами, осторожно ступал по еле
видной колее, ветви обшаривали нас в зеленом сумраке, у Петра Францевича
чуть не сорвалась с головы соломенная шляпа.
раскачивался. Лошадь шла все медленней и наконец остановилась, потеряв
дорогу.
Василий Степанович открыл глаза, пожевал губами, поинтересовался, где мы.
он, увидев, что Петр Францевич расстелил план на коленях.
"К вашему сведению,- холодно сказал Петр Францевич,- здесь все есть: и ваша
деревня, иї"
"Я эти места знаю. Я здесь вырос. Мальчонкой в этой самой речке барахтался.
Степанович, переходя на "ты", хотя не совсем ясно было, к кому это "ты"
относится.
стороне, вдали, виднелись деревенька и обломок церкви. Внизу между ветлами и
кустами обнаружилась маленькая песчаная отмель. Несколько времени спустя,
скрипя колесами, подъехала телега с Аркашей и Маврой Глебовной.
кустов, и мы бросились в воду.
Если точно соблюдать последовательность событий - если называть событиями
обыкновенный банальный пикник и обыкновенные разговоры,- то дело было так:
подъехали к речке, и я предложил сперва искупаться, а потом уже сесть за
трапезу. Предложение было встречено общим согласием, прислуга занялась
приготовлениями на лужайке, а мы втроем - я, Петр Францевич и Василий
Степанович - отправились вверх по течению реки, предоставив маленький пляж в
распоряжение женщин.
солнце, на середине реки вода была теплой, под ногами почувствовалось
песчаное дно; я потерял из виду моих спутников, вступивших в нескончаемый
разговор о проблемах сельского хозяйства; ближе к противоположному берегу
течение вновь убыстрялось; выбравшись, я лег на траву. В вышине надо мной
плыли рисовые облака, и такие же прозрачные, невесомые мысли струились на
дне моих полузакрытых глаз, я думал о том, что в некотором особом состоянии
самоотчуждения мы способны следить за нашей мыслью, не принимая в ней
участия, я думал, что для того, чтобы наслаждаться жизнью, нужно, в
сущности, отстраниться от жизни. Зыбкие воды неслись передо мной - темный,
дрожащий и вспыхивающий на солнце поток. "Ку-ку!" - раздался голос рядом, я
отвел руку от лица, щурясь от солнечного сияния, и увидел Роню, стоявшую
надо мной в полосатом, белом с сиреневым купальнике, увидел ее ноги, слишком
длинные оттого, что я смотрел на них снизу, обтянутый купальником лобок и
возвышения грудей. Солнце стояло у нее за спиной, лицо казалось темным в
окружении пламенеющих волос. Она присела на корточки, держась одной рукой за
землю, ее коленки блестели.
костюмов в то время еще не носили. Если я ошибся, поправьте меня". "Вы
Корнев Павел
Березин Федор
Жюль Верн
Посняков Андрей
Суворов Виктор
Куликов Роман