-- Чем?
-- Прелестью, -- ответил доктор и испытующе посмотрел на Воропаева, а потом
добавил, -- Прелестью невинного осуждения пороков общества.
-- Как это?
-- Вы, говорит, доктор, прельщаетесь любоваться пороками, оставляя себя в
невинности. Мол, сам я пороков избегаю, но люблю наслаждаться в других. А
вообще, господин полковник, не знаю отчего те шестеро погибли, но поп наш
точно... -- Доктор, повертел ладонью у лба.
-- Зачем же Вы мне советуете к отцу обратиться?
-- Так он тоже интересовался системой Станиславского.
Доктор подморгнул майору и полез куда-то в стеклянный шкаф типа аквариум.
Позвенев там лекарственными склянками, он достал фляжку, небольшие
стаканчики с делениями в миллилитрах и сказал:
-- Попробуем, господин полковник, медицинского, а то сейчас и коньяк, и
водку гонят черт знает из чего.
Воропаев было начал отказываться, мол, на работе и вообще за рулем, но
доктор, пользуясь положением, настоял:
-- В качестве шумоутоляющего, я вам потом бюллетень выпишу, если что.
Разлив точно по пять делений, доктор поднял мерный стаканчик:
-- Ну, вздрогнем, полковник, -- и сам себе удивился, -- вот уж не думал,
что буду с гэбэшником пить. Они чокнулись, выпили и прислушались к себе.
-- Закусить нечем, -- обоженным горлом прохрипел доктор.
-- Разве ж лекарство закусывают? -- укоризненно поправил Воропаев.
-- И то верно. Но запивают, -- и он плеснул из графина воды,
-- А скажи, господин полковник, отчего ты до сих пор майор? -- доктор
простодушно уставился на Воропаева.
-- Сам не знаю, Михаил Антонович, -- тоже просто отвечал Воропаев, -- При
советской власти все впросак попадал, звезды мимо падали, а сейчас так
быстро живу, что и забываю, кто я, и что я.
-- Видно ты плохо систему Станиславского изучал, а мастерства не хватает.
-- Не хватает, -- покорно подтвердил Воропаев, взглянув на фляжку.
-- Ну, что, -- сообразил доктор, -- Еще по пять кубиков, для закрепления
эффекта. Они выпили еще, и тут доктор выдал:
-- Ты, Вениамин Семенович не обижайся на меня, я и сам человек пропащий,
работу свою не люблю, и жизнь свою не люблю, ни детства, ни отрочества не
приемлю, еще пяток годков покочевряжусь, и на пенсию, а для чего,
спрашивается, вся эта попытка моя? Как будто меня специально произвели на
свет исключительно для примера, знаешь как в пьесе выведут какого-нибудь
неудачника, чтобы он в последнем акте застрелился. Ты вот -- и то
благороднее меня оказался. На оскорбления не отвечаешь, меня жалеешь,
неужели ж со стороны видно, до чего я неудачник.
-- Брось, Михаил Антонович, мужик ты хороший, и врач хороший, у меня даже
шум в голове пропал.
-- Правда?
-- Правда.
-- Врешь, -- серьезно сказал доктор,
-- Зачем мне врать? -- сопротивлялся Воропаев.
-- Врешь из жалости своей идиотской, она тебя и погубит. Впрочем, губить-то
и нечего. Жизнь -- это всего лишь короткая передышка перед смертью.
-- Передышка говоришь, а вдруг и вправду передышка, что тогда делать будешь?
-- Я и сам говорю, передышка, -- обиделся доктор
-- Это ты для красного словца говоришь, а сам не веришь, потому что знаешь,
что ничего другого, кроме этой передышки нам не дано. Вот скажи доктор,
стал бы ты за просто так своей жизнью рисковать? На, погляди.
С этими словами, Воропаев вытащил из кармана Андреевские очки и положил на
стол. Доктор не понимая, уперся в черные залапанные стекла.
-- Ты в руки возьми, погляди внимательнее.
-- Хм, -- доктор профессионально разглядывал оптическое устройство, --
Ортопедические? А почему оба глаза заклеены, слепой носил?
-- Нет, зрячий, как мы с тобой.
-- Странно, -- доктор надел для пробы, -- Ничего не видно.
-- Вот скажи, смог бы ты в этих очках поперек Ленинского проспекта гулять,
да еще на красный свет.
-- Ты их с покойника снял? -- доктор с отвращением положил очки подальше от
себя.
Воропаев горько усмехнулся.
-- Нет, с абсолютно живого. Один молодой человек в них поперек движения
гулял. Говорит, очки эти не для того, чтобы смотреть, а для того, чтобы
видеть!
-- А, наверное Кастанеды начитался, -- вспомнил доктор,
-- В воины подался.
-- Да я тоже так вначале подумал. Даже очень разозлился, ох, как я был зол.
Попался бы мне этот умник, который на русский язык дрянь эту переводил,
блин, яйца ему бы оторвал. Или издатель этот... -- Воропаев выругался, --
Ну скажи, отчего же это молодежь такой дрянью увлекается, и именно у нас-то
в России, где еще сто лет назад про бесов написано, где сказано: "нам не
дано предугадать, чем наше слово отзовется..." где все наелись по уши
марксизмом, где слово воин и Павка Корчагин одно и тоже...
-- Насчет бесов, тебе конечно виднее... -- не выдержал доктор.
-- Знаю, знаю, тем более, чего-то значит и им не хватает?
-- Прививки от словоблудия. Молодежь как раз-то и не нюхала еще настоящего
марксизму, это мы с тобой старые волки, у нас прививка мертвая... против
плюрализма.
-- Да я не против демократии, но знаешь, иногда нет-нет, да вспомнишь
главлит. Хоть бы подумали, чего издают и пишут. По-моему, так прежде чем
издать, пусть представят, а ну как эта книжка к собственному родному
ребеночку в руки попадет?
-- Да чем им думать, -- поддержал Доктор, -- У них задница вместо головы,
ей-богу.
Они вдруг замолчали. Потом доктор спросил:
-- Ты зачем меня про Станиславского спрашивал, догадался, что ли?
-- О чем? -- удивился Воропаев.
-- Что я пишу. Пьесы пишу.
-- Нет, просто лицо у тебя такое... -- Воропаев замялся подыскивая
словечко, -- Проницательное, что ли...
-- Ну-ну, только я больше этим не балуюсь.
-- Почему? Не берут?
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Доценко Виктор
Грабб Джеф
Браун Дэн
Шилова Юлия