Чтение 15–й страницы книги ~Прощай, оружие!~

- Вот, - сказал я сестре, - это моя карточка и история болезни.

Женщина взяла бумаги и посмотрела на них сквозь очки. Бумаг было три, и
они были сложены.

- Я не знаю, что делать, - сказала она. - Я не умею читать по-итальянски.
Я ничего не могу сделать без распоряжения врача. - Она расплакалась и сунула
бумаги в карман передника. - Вы американец? - спросила она сквозь слезы.

- Да. Положите, пожалуйста, бумаги на столик у кровати.

В комнате было полутемно и прохладно. С кровати мне было видно большое
зеркало в шкафу, но не было видно, что в нем отражалось. Швейцар стоял в
ногах кровати. У него было славное лицо, и он казался мне добрым.

- Вы можете идти, - сказал я ему. - И вы тоже, - сказал я сестре. - Как
вас зовут?

- Миссис Уокер.

- Идите, миссис Уокер. Я попытаюсь уснуть. [80]

Я остался один в комнате. В ней было прохладно и не пахло больницей.
Матрац был тугой и удобный, и я лежал не двигаясь, почти не дыша, радуясь,
что боль утихает. Немного погодя мне захотелось пить, и я нашел у изголовья
грушу звонка и позвонил, но никто не явился. Я заснул.

Проснувшись, я огляделся по сторонам. Сквозь ставни проникал солнечный
свет. Я увидел большой гардероб, голые стены и два стула. Мои ноги в грязных
бинтах, как палки, торчали на кровати. Я старался не шевелить ими. Мне
хотелось пить, и я потянулся к звонку и нажал кнопку. Я услышал, как
отворилась дверь, и оглянулся, и увидел сестру, не вчерашнюю, а другую. Она
показалась мне молодой и хорошенькой.

- Доброе утро, - сказал я.

- Доброе утро, - сказала она и подошла к кровати. - Нам не удалось
вызвать доктора. Он уехал на Комо. Мы не знали, что сегодня привезут
кого-нибудь. А что у вас?

- Я ранен. Оба колена и ступни, и голова тоже задета.

- Как вас зовут?

- Генри, Фредерик Генри.

- Я сейчас вас умою. Но повязок мы не можем трогать до прихода доктора.

- Скажите, мисс Баркли здесь?

- Нет. У нас такой нет.

- Что это за женщина, которая плакала, когда меня привезли?

Сестра рассмеялась.

- Это миссис Уокер. Она дежурила ночью и заснула. Она не думала, что
кого-нибудь привезут.

Разговаривая, она раздевала меня, и когда сняла все, кроме повязок, то
стала меня умывать, очень легко и ловко. Умывание меня очень освежило.
Голова моя была забинтована, но она обмыла везде вокруг бинта.

- Где вы получили ранение?

- На Изонцо, к северу от Плавы.

- Где это?

- К северу от Гориции.

Я видел, что все эти названия ничего не говорят ей. [81]

- Вам очень больно?

Она вложила мне градусник в рот.

- Итальянцы ставят под мышку, - сказал я.

- Не разговаривайте.

Вынув градусник, она посмотрела температуру и сейчас же стряхнула.

- Какая температура?

- Вам не полагается знать.

- Скажите какая.

- Почти нормальная.

- У меня никогда не поднимается температура. А ведь мои ноги набиты
старым железом.

- То есть как это?

- Там и осколки мины, и старые гвозди, и пружины от матраца, и всякий
хлам.

Она покачала головой и улыбнулась.

- Если б у вас было в ноге хоть одно постороннее тело, оно дало бы
воспаление и у вас поднялась бы температура.

- А вот посмотрим, - сказал я, - увидим, что извлекут при операции.

Она вышла из комнаты и возвратилась вместе с пожилой сестрой, которая
дежурила ночью. Вдвоем они постелили мне простыни, не поднимая меня. Это
было ново для меня и очень ловко проделано.

- Кто заведует госпиталем?

- Мисс Ван-Кампен.

- Сколько тут сестер?

- Только мы две.

- А больше не будет?

- Должны приехать еще.

- А когда?

- Не знаю. Нельзя больному быть таким любопытным.

- Я не больной, - сказал я. - Я раненый.

Они покончили с постелью, и я лежал теперь на свежей, чистой простыне,
укрытый другой такой же. Миссис Уокер вышла и возвратилась с пижамой в
руках. Они натянули ее на меня, и я почувствовал себя одетым и очень чистым.

- Вы страшно любезны, - сказал я. Сестра, которую звали мисс Гэйдж,
усмехнулась. - Я хотел бы попросить стакан воды. [82]

- Пожалуйста. А потом можно в позавтракать.

- Я не хочу завтракать. Если можно, я попросил бы открыть ставни.

В комнате был полумрак, и когда ставни раскрыли, ее наполнил яркий
солнечный свет, и я увидел балкон и за ним черепицы крыш и дымовые трубы. Я
посмотрел поверх черепичных крыш и увидел белые облака и очень синее небо.

- Вы не знаете, когда должны приехать остальные сестры?

- А что? Разве вы недовольны нашим уходом?

- Вы очень любезны.

- Может быть, вам нужен подсов?

- Пожалуй.

Они приподняли меня и поддержали, но это оказалось бесполезным. Потом я
лежал и глядел в открытую дверь на балкой.

- Когда доктор должен прийти?

- Как только вернется. Мы звонили по телефону на Комо, чтобы он приехал.

- Разве нет других врачей?

- Он наш госпитальный врач.

Мисс Гэйдж принесла графин с водой и стакан. Я выпил три стакана, и потом
они обе ушли, и я еще некоторое время смотрел в окно и потом снова заснул.
Второй завтрак я съел, а после завтрака ко мне зашла заведующая, мисс
Ван-Кампен. Я ей не понравился, и она не понравилась мне. Она была
маленького роста, мелочно подозрительная и надутая высокомерием. Она задала
мне множество вопросов и, по-видимому, считала почти позором службу в
итальянской армии.

- Можно мне получить вина к обеду? - спросил я.

- Только по предписанию врача.

- А до его прихода нельзя?

- Ни в коем случае.

- Вы полагаете, что он все-таки явится?

- Ему звонили по телефону.

Она ушла, и в комнату вернулась мисс Гэйдж.

- Зачем вы нагрубили мисс Ван-Кампен? - спросила она, после того как
очень ловко сделала для меня все, что нужно.

- Я не хотел грубить, но она очень задирает нос. [83]

- Она сказала, что вы требовательны и грубы.

- Ничего подобного. Но, в самом деле, что за госпиталь без врача?

- Он должен приехать. Ему звонили по телефону на Комо.

- А что он там делает? Купается в озере?

- Нет. У него там клиника.

- Почему же не возьмут другого врача?

- Шш. Шш. Будьте паинькой, и он скоро приедет. Я попросил позвать
швейцара, и когда он пришел, сказал ему по-итальянски, чтобы он купил мне
бутылку чинцано в винной лавке, флягу кьянти и вечернюю газету. Он пошел и
принес бутылки завернутыми в газету, развернул их, откупорил по моей просьбе
и поставил под кровать. Больше ко мне никто не приходил, и я лежал в постели
и читал газету, известия с фронта и списки убитых офицеров и полученных ими
наград, а потом опустил вниз руку, и достал бутылку с чинцано, и поставил ее
холодным дном себе на живот, и пил понемножку, и между глотками снова ставил
бутылку на живот, отпечатывая кружки на коже, и смотрел, как небо над
городскими крышами становится все темней и темней. Над крышами летали
ласточки и летали ночные ястребы, и я следил за их полетом и пил чинцано.
Мисс Гэйдж принесла мне гоголь-моголь в стакане. Когда она вошла, я сунул
бутылку за кровать.

- Мисс Ван-Кампен велела подлить сюда немного хересу, - сказала она. - Не
нужно ей грубить. Она уже не молода, а заведовать госпиталями - большая
ответственность. Миссис Уокер слишком стара, и от нее очень мало помощи.

- Она замечательная женщина, - сказал я, - поблагодарите ее от меня.

- Я сейчас принесу вам поужинать.

- Не стоит, - сказал я. - Я не голоден.

Когда она внесла поднос и поставила его на столик у постели, я
поблагодарил ее и немного поел. Потом стало совсем темно, и мне видно было,
как по небу сновали лучи прожекторов. Некоторое время я следил за ними, а
потом заснул. Я спал крепко, но один раз проснулся весь в поту от страха и
потом заснул снова, [84] стараясь не возвращаться в только что виденный сон.
Я проснулся опять задолго до рассвета, и слышал, как пели петухи, и лежал
без сна, пока не начало светать. Это утомило меня, и когда совсем рассвело,
я снова заснул.