он. Железнодорожники, стоявшие на путях с развевающимися флажками, в
первый раз не казались ему, как до сих пор, просто куклами, неживыми иг-
рушками, поставленными здесь случайно: он начал понимать, что в этом их
судьба, их борьба с жизнью. Все быстрее катились колеса, поезд, извива-
ясь змеей, спускался в долину, все ниже становились горы, все дальше
уходили назад. Вот и равнина. Эдгар еще раз оглянулся - горы уже только
призрачно синели, далекие и недостижимые, и ему казалось, что там, где
они медленно растворялись в мглистом небе, осталось его детство.
где уже горели фонари и мерцали издали зеленые и красные сигнальные ог-
ни, ему вдруг страшно стало надвигающейся ночи. Днем он еще чувствовал
себя уверенно; ведь кругом были люди, можно было отдохнуть, сесть на
скамейку или постоять перед витриной магазина. Но как это вынести, когда
люди попрячутся по домам, где каждого ждет постель, мирная беседа, а за-
тем спокойная ночь, а он, с сознанием своей вины, должен блуждать в оди-
ночестве, всем чужой? О, только бы иметь крышу над головой, не оста-
ваться больше ни одной минуты под чужим открытым небом! - это было его
единственным отчетливым желанием.
пока не подошел к вилле, где жила его бабушка. Вилла выходила на краси-
вую широкую улицу, но была скрыта от взоров прохожих обвитой хмелем и
плющом высокой оградой сада; за этой зеленой стеной ярко белел приветли-
вый старинный дом. Эдгар, словно чужой, посмотрел сквозь решетку ворот.
В доме было тихо, окна закрыты; вероятно, все - и хозяева и гости - ушли
в глубину сада. Он уже взялся за холодное кольцо и вдруг замер на месте;
то, что два часа тому назад представлялось ему таким легким и естествен-
ным, теперь казалось невозможным. Как войти, как поздороваться, вынести
все вопросы и отвечать на них? Как выдержать их взгляды, когда он ска-
жет, что тайком убежал от матери? И как объяснить свой ужасный поступок,
когда он сам теперь не понимает его? В доме хлопнула дверь, и в безрас-
судном страхе, что кто-нибудь выйдет и увидит его, он бросился бежать,
сам не зная куда.
посидит на скамейке и, наконец, отдохнет, успокоится и обдумает свою
судьбу. Робко вошел он в парк. У входа горело несколько фонарей, в их
свете еще редкая молодая листва отливала влажным зеленоватым блеском, но
в глубине парка простиралась сплошная, душная, черная чаща, тонувшая в
тревожном мраке весенней ночи. Эдгар боязливо скользнул мимо людей, раз-
говаривавших или читавших под фонарями. Ему хотелось побыть одному. Но и
там, в густой тени неосвещенных аллей, он не нашел покоя. Все было насы-
щено таинственным шелестом и шепотом, тихим шумом листьев на ветру, шо-
рохом далеких шагов, приглушенным говором, каким-то страстным, томным,
стонущим воркованием, исходившим не то от людей, не то от животных, не
то от самой тревожно спавшей природы. Здесь все дышало опасной тревогой,
притаившейся, скрытой и загадочной, словно в этом лесу, под землей, шло
невидимое брожение; быть может, причиной тому была всего только весна,
но одинокий, беспомощный мальчик испытывал страх.
придумать, что ему рассказать дома. Но мысли ускользали раньше, чем уда-
валось их поймать; против воли он все прислушивался к приглушенным зву-
кам, к таинственным голосам ночи. Как ужасна эта тьма, как тревожна и
все же как непостижимо прекрасна! Люди ли, звери или только призрачная
рука ветра вплетает в ночь этот вкрадчивый шелест, этот воркующий рокот?
Мальчик напряженно вслушивался. Да, ветер шевелит листву, но здесь и лю-
ди - они приходят из освещенного города, вот они идут парами, обнявшись,
скрываются в темноте аллей. Зачем они пришли? Они не разговаривают - го-
лосов не слышно, - только гравий хрустит под ногами; иногда в просвете
между деревьями мелькнут две тени, тесно прижавшиеся друг к другу, как в
тот вечер его мать с бароном. Тайна, великая, сверкающая, роковая тайна
была и здесь. Вдруг он услышал приближающиеся шаги, потом прозвучал ти-
хий смех. Эдгар испугался, как бы его не заметили, - он еще глубже пря-
чется в темноту. Но те двое, выходя из непроглядного мрака, не видят
его. Вот они поравнялись со скамейкой. Эдгар с облегчением вздыхает, но
они останавливаются, прильнув лицом друг к другу. Эдгару плохо видно, он
только слышит стон, срывающийся с уст женщины, и страстный, бессвязный
шепот мужчины. Какое-то сладостное предчувствие пронизывает испуганного
мальчика.
в темноте шагами.
почувствовал себя невыносимо одиноким в этом тревожном мраке; с непрео-
долимой силой им овладела тоска по дружественному голосу, теплой ласке,
по светлой комнате, по людям, которых он любит. Ему казалось, что вся
смятенная тьма этой тревожной ночи погрузилась в него и разрывала ему
грудь.
светлой комнате, среди людей! В конце концов что с ним сделают? Пусть
его бьют, бранят - ничто его больше не пугает, после того как он познал
этот мрак и страх одиночества.
очутился перед виллой, опять рука его взялась за холодное кольцо. Он ви-
дел сквозь гущу зелени освещенные теперь окна, угадывал за каждым окон-
ным стеклом знакомую комнату и родных ему людей. Одна эта близость, одна
эта первая успокоительная мысль, что сейчас он увидит людей, любящих
его, уже была счастьем. И если он еще медлил, то лишь для того, чтобы
продлить это радостное предвкушение.
Дверь в доме распахнулась, собака с лаем прыгнула на него, в саду за-
мелькали фонари. Он слышал испуганные и счастливые голоса, радостную су-
матоху криков и топот ног, видел приближающиеся знакомые фигуры. Впереди
шла бабушка, протягивая к нему руки, а за ней - не сон ли это? - его
мать. Со слезами на глазах, дрожащий, оробевший, стоял он среди этого
бурного взрыва нежности, не зная, что делать, что сказать, и сам не по-
нимая, какое чувство владеет им - страх или счастье.
мотря на весь свой гнев, встревоженная неистовым волнением мальчика,
подняла на ноги весь Земмеринг. Его искали повсюду, и уже росла уверен-
ность, что случилось непоправимое несчастье, когда кто-то сообщил, что
видел мальчика около трех часов у станционной кассы. Там узнали, что Эд-
гар взял билет в Баден, и мать немедленно выехала вслед за ним, предва-
рительно отправив телеграммы в Баден и мужу в Вену, и уже целых два часа
шла погоня за беглецом.
скрытым ликованием его ввели в комнату, но, как ни странно, Эдгара не
огорчал поток обрушившихся на него упреков, ведь в устремленных на него
глазах светились любовь и радость. К тому же этот притворный гнев был
непродолжителен. Бабушка опять со слезами обнимала его, никто больше не
заговаривал о его бегстве, его окружили вниманием и заботами. Горничная
сняла с него костюм и принесла ему курточку потеплее, бабушка спрашива-
ла, не голоден ли он, не хочет ли чего-нибудь; все наперебой ухаживали
за ним, а когда заметили, что это его смущает, оставили в покое. С нас-
лаждением чувствовал он себя снова ребенком: он отверг это чувство и
жестоко тосковал по нему, и теперь со стыдом вспоминал о своем дерзком
поползновении - променять все привилегии детства на обманчивую радость
одиночества.
слышал отрывочные слова: "Эдгар... вернулся... приезжай... последним по-
ездом", и удивлялся, что она не накинулась на него, а только обняла и
как-то странно посмотрела ему в глаза. Чувство раскаяния говорило в нем
все сильнее, и охотнее всего он сбежал бы от забот бабушки и тети и по-
дошел к матери попросить у нее прощения; с полным смирением ей одной он
сказал бы, что хочет опять быть ребенком и будет слушаться. Но едва он
поднялся, бабушка в страхе спросила:
гаются, боятся, что он опять убежит. Откуда им знать, что он горько рас-
каивается в своем бегстве!
сидела рядом с ним и не спускала с него глаз. Она, тетя и горничная как
бы заключили его в круг сердечного тепла и тихого уюта, и он испытывал
блаженное чувство успокоения. Его смущало только то, что мать не входила
в комнату. Если бы она знала, как искренне он смирился, она бы, навер-
ное, пришла!
заволновались, что встревожился и Эдгар. Бабушка вышла, из темного сада
донеслись громкие голоса, и вдруг он понял, что приехал отец. Эдгар с
испугом заметил, что он опять остался один в комнате; даже минута одино-
чества страшила его. Отец был строг, только его одного Эдгар действи-
тельно боялся. Он прислушался: отец был явно взволнован, он говорил
громко и сердито. Ему отвечали успокаивающие голоса бабушки и матери, -
по-видимому, они старались смягчить его. Но голос отца оставался суровым
и твердым, твердым, как его шаги, которые звучат все ближе и ближе, -
Шилова Юлия
Березин Федор
Афанасьев Роман
Жюль Верн
Володихин Дмитрий
Майер Стефани