подрабатываю детским тренером. Грибка у вас нет?" "Чего нет?" "Заразной
кожной болезни?" "Да нет, я вроде не очень заразный..." "Не обижайтесь, это
же бассейн. Плавки я вам достану. Пошли? Небось ни разу в сорокоградусный
мороз не купались, а?"
взгляда. - Имейте в виду, тут много наших, Юрий Ефремович. И завтра весь
поток будет о нас с вами говорить. Девчонки будут мне со страшной силой
завидовать. А уж ваша изумительная спина-треугольник будет предметом прямо
анатомического исследования. В вас же все влюблены, даже замужние." "А в
вас?" "Ну, меня-то вы видите не в первый раз, а? И небось находите, что в
бикини я хуже, чем под вашим беспощадным полотенцем..." "Неужели вы мне
никогда этого не простите?" "Ни за что, пока не отомщу. Вот приглашу вас к
нам - в дом лесника, сведу в настоящую баню. Вы ведь ни о чём больше и
думать с тех пор не могли, кроме как об Инге Савельевой под вашим веником...
Верно?"
простите..." "Ничего, "ты" я признаю только взаимное." "Правда? Ой, как
здорово! Что ты...тоже!" "Мы сюда купаться пришли, или?.." "Ты прав. Для
"или"..." "Тогда... - Юрий, не совсем осознавая, что он творит на глазах и
купальщиков, и многочисленных зевак на морозной стороне стекла, вдруг поднял
Ингу на руки, крепко поцеловал в губы и вместе с ней рухнул в воду, подняв
тучу брызг. Они едва не утонули оба, так как Инга тотчас крепко обняла его
за шею и не отпустила его губ и под водой... 4. "Инга окрутила-таки Юрия
Ефремовича, - хохотнул Заманский и потянулся за сигаретой. Оля уже курила,
стряхивая пепел в кухонную раковину и глядя, как всегда на мужа в упор через
столик с остатками завтрака. - Как ты? Хорошо это или плохо?" "Ей-то хорошо.
Она им просто бредит. А ему... не знаю, он же столичная персона, а Инга -
девчонка интернатская, таёжная. Впрочем, если женщине с мужчиной хорошо, она
найдёт способ, чтобы и он приобщился к её счастью. И - наоборот, кстати." "А
Игнату Ильичу мы что скажем? Доверил нам дикую девочку, а мы не уберегли.
Наоборот, как бы нарочно свели у нас за столом, а?" "Такую девушку уберечь
от внимания сильного пола невозможно. И лесник это прекрасно понимает. Что
же касается Хадаса, то мне он нравится больше, чем тот лётчик." "Надёжный
наш Аэрофлот мы, положим, отклонили единогласно. Но ведь Хадас твой почти
ровесник Игната!" "И что?" "Ого! Так и мне можно?" "Кому ты нужен! Кто тебя
с твоими амбициями и разбитой биографией вообще стерпит, кроме меня?" "Вот
это ты верно подметила, единственный ты мой ветер в мои паруса. Только ведь
и ты, подруга, без меня пропадёшь, однако..." "Однако... Чего это ты вдруг
заокал, сибиряк ты доморощенный?" "Хадас нас считает аборигенами тайги. У
них для нас снисходительно-дружелюбный тон, как к неожиданно встреченному в
лесу медведю, однако." "А на Бурятова он зачем зарычал?" "Ой, как сладко
вызверился! Ты бы видела эту пьяную рожу! Если бы я так мог..." "Зарычи,
Марик, я разрешаю. Даже цапни. По крайней мере полай, как собака на машины,
стресс снять." "Однако, Инга-то к нам не вернулась... В общежитии снова
живёт. Что-то у них не сложилось, однако." "Соскучился, козлик, по
свежатинке?" "Дело не во мне. Это она стесняется, что не окрутила
окончательно. Больно форсировала, наверное. Он к таёжной тактике не приучен.
С ним тонкое обращение нужно, подходец-с... А она ему своё тело в бассейне.
А до того - в совхозе, а потом - в кубовой. Вот он и пресытился. Никакой
фантазии мужику не оставила." "Ты мой старый сводник! А сам? Если бы я не
форсировала, сидел бы бобылем на клотике фок-мачты. А Инга, по-моему, просто
очень хороший человек. И Юрий тоже. Жаль, если у них не сложится..." 5.
наступлением марта. Утром Юрий выходил из подъезда в своём чёрном
приталенном тулупчике и со страхом и отвращением смотрел в малиновое марево
измороси, висящее в воздухе от восходящего солнца. Омертвевшие на восемь
месяцев чёрные деревья торчали из грязного слежавшегося, полувысохшего с
последнего декабрьского снегопада мессива, не скрипящего, а визжавшего под
ногами, словно гвоздь по стеклу. Из твёрдых покрытых копотью сугробов ветер
выдувал сухой как пыль снег. На трамвайной остановке невозможно было
прикоснуться к поручням - варежка прикипала к металлу. Плевок звонко падал
на синие рельсы. Толпа в ожидании трамвая была похожа на манекены или пугала
- неподвижные фигуры с побелевшими от инея спинами, опушками куржаков вокруг
лиц, белыми бровьями, ресницами и усами. Трамвай кидало на кривых рельсах,
когда он, блестя на солнце бельмами окон, появлялся из-за угла и нёсся к
остановке. Внутри был всё тот же мороз, слегка увлажнённый паром изо рта
десятков плотно стоящих людей со словно замороженными лицами и с хрустящими
в варежках платками около красных носов. Окна слепо светились малиновым
светом.
проглотить, ни выплюнуть. Катаешь, катаешь языком во рту и нет выхода... С
Ингой он больше не встречался. Она растеряла свою самоуверенность первой
красавицы, как-то сразу опростилась и сникла. Боялась с ним разговаривать,
опасаясь казаться глупой и примитивной. Через месяц он как-то увидел её
спешащей на каток на стадионе со знакомым студентом. Поздоровались на "вы",
хохотнули и убежали туда, где огни... Слух об интимных отношениях доцента
Хадаса со студенткой испарился ещё быстрее, чем возник. Самое интересное,
что исчезла и тоска об оставленной семье. Две проблемы проглотили друг
друга, как теоретические змеи в траве, что заглатывают друг друга, пока не
исчезают обе - только трава колышется... Будни, лекции, научная тема, а во
рту всё тот же предмет: раскусить страшно, проглотить невозможно, а
выплюнуть жалко. И бесконечные морозы. Белый дым из труб городской ТЭЦ,
стелющийся неизменно с Амура на лесопарк на фоне псевдотёплого голубого
неба.
дачный посёлок от станции, по протоптанной в снегу тропке сквозь молодой
березняк, с хохотом держась друг за друга, спускались, скользя, Инга и Юрий
с лыжами в руках. Марк Семёнович махнул им рукой и снова взялся за топор.
Янтарная смола блестела сквозь снег, запорошивший поленья. Снег сверкал на
щедром мартовском солнце чистыми сугробами на грядках, на крыше домика, на
крыльце. Из трубы упруго бил синеватый душистый дым прямо в ослепительно
голубое и действительно потеплевшее небо. От сопок эхо возвращало удары
топора в первозданной тишине разбуженного безмолвия.
красивые со своими счастливыми улыбками.
Ингой со своим домашним веником по бассейну. Люди в купальниках сторонились
странной пары - он в расстёгнутом женском чёрном кожушке, а она нагая, -
затеявшей семейную ссору в общественном месте. Наконец, Инга вскарабкалась
обезьяной на вышку, Юрий взлетел за ней по лестнице и уже совсем было огрел
её по спине веником, когда она ласточкой прыгнула в воду. Он всердцах метнул
туда же веник, который один и остался на поверхности бассейна, почему-то
затянутого тонким льдом. Девушка была видна сквозь прозрачный лёд и воду -
картинно раскинулась на спине, светя глазами. "За что убил?" - грозно
спросил кто-то сзади. Юрий увидел, что студенты поднимаются на вышку. Один
из них толкнул его в грудь. Ничего страшного, пронеслось в мозгу Юрия, пока
он летел вниз, во-первых я в кожушке и сильно не ударюсь, а потом и лёд-то
тонкий и хрупкий... От удара о лёд поднялся страшный звон. Он открыл глаза.
парами лыж. "Вы любите сюрпризы, Юрий Ефремович? - смеялась она. - Тогда
собирайтесь. Сегодня прямо жарко - минус двадцать пять, весна. Марк
Семёнович и Ольга Львовна приглашают нас к ним на дачу покататься на лыжах.
Согласны?" "Инга, - растерянно произнёс Юрий, чувствуя, что инородное тело
во рту не то проглотилось, не то выпало во сне, пока он летел с вышки на
лёд, - Как ты узнала, что ты мне снилась?" "Я знала? - удивилась она. - А
что вам... тебе снилось?" "Обычный сон, - ни с того ни с сего произнёс он,
радуясь, что ничего не надо катать во рту больше. - Что я за тобой, голой,
гоняюсь с каким-то грязным веником. Сегодня, к тому же, в бассейне..." "Это
серьёзно, - загадочно сказала она. - Скоро твой веник тебе наяву приснится.
А пока собирайся, едем к Заманским."
рукавицу и протягивает друзьям руку: "Как добрались?" "Автобус по расписанию
не пришёл, Юрик сразу замёрз, он вообще у меня жуткий мерзляк, - Ингу явно
заносило от гордости, что она тут с долгожданным спутником, - побежал ловить
такси, но нанял попутку, а лыжи ни внутрь, ни в багажник не лезут.
Представляете, пришлось всю дорогу держать их за окном на весу. Сами
замерзли и всю машину ему выстудили... Уже не рад был нашей пятёрке..." "А
Оля и Костя здесь?" - Юрий восхищённо оглядывался на непривычно чистое
великолепие местной зимы. "Печку наверху топят. Они в верхней комнате.
Нижнюю так выморозило, что не протопить." Действительно, такую комнатку
можно было прогреть и восковой свечой. А тут гудела раскалённая докрасна
крохотная металлическая ржавая печурка, около которой сидел рыжий Костя
Заманский и деловито пришивал подошву к лыжному ботинку. Рядом, тоже на
полу, сидела Оля в байковых шароварах и летней маечке, не то всё ещё
загорелая, не то смуглая, но какая-то "нерусская", слишком уютная и
домовитая. Остро пахло лыжной мазью, таявшим снегом и прошлогодними травами,
развешанными по наклонным стенам. Травы были прощальным осенним приветом
раскинувшегося внизу под глубокими голубыми снегами стелющегося северного
сада. На полу катались высохшие яблочки-ранетки, присохла жёлтая глина
раскисшего огорода - следы короткого, щедрого и жаркого здешнего лета... За
окошком пёстро громоздились дачные домики, убегавшие к синеющему на сопке
лесу.
кедров. Юрий, Инга и Костя остановились на гребне сопки, откуда виден был
весь дачный посёлок с единственной дымящей трубой - над голубым домиком
Заманских. За посёлком чернела линия железной дороги, почти пустынное
заснеженное шоссе и морской простор замёрзшего Амура до синих гор на
Херберт Фрэнк
Каргалов Вадим
Володихин Дмитрий
Роллинс Джеймс
Каргалов Вадим
Афанасьев Роман