Л-ю-б-в-и!!!
горячка ...! Говорю - скорую надо вызывать - пускай увозят его ...!
- там все равно эта потаскушка мать-одиночка, только вернулась от любовничка
очередного любовничка - не спит небось... - в ее визглявом голосе прорвались
завистливые нотки. - Любви ему подавай! Псих! Идиот!.. Да на себя посмотри -
на кого похож! Любви захотел!..
дальше!.. Просто нельзя так дальше - понимаете, понимаете?!..
полу, оставляя на нем кровавые следы - кровь обжигала ему горло; кровь
раскаленными лавовыми потоками распирала тела; голова и трещала и гудела -
вот сейчас разорвется - и он трясся от ужаса, что сейчас умрет. И тогда один
из дружков проговорил:
мировую - уже утро, верно я говорю?!.. Так надо в киоск сбегать, закупить...
дружок, осоловевшие глаза которого полыхнули вожделением при мысли о водке.
- Вы его пока покараульте - а я мигом. Он просто обходился где-то,
обморозился - вот и несет всякое, а как выпьет, так и полегчает. Значит я
побегу - бутылку покупаю, а вы караульте.
прежнему бушевала снежная буря, и сонмы снежинок, темными вихрями
закручиваясь возле единственной лампы, раскачивали ее так, что она того и
гляди должна была повалиться на пол. Жена наказала ему побыстрее
возвращаться, и захлопнула за ним дверь. Затем, она схватила Михаила за руку
и провела на кухню, где на полу еще смердела, острилась несколькими
осколками лужа разбитой Михаилом "опохмеловки", а также расползались
несколько луж от растаявшего снега. Жена усадила Михаила на стул, сама же
села рядом с дружком, и спросила:
даже что-то петь, но в конце концов совсем сбился, и промолвил, что надо бы,
все-таки, дождаться выпивки. А Михаил в этой клети со смрадным воздухом,
задыхался, чувствовал как клокочет, готовая вырваться, рядом с истерзанном
горлом кровь, и ужасался тому, что тоже самое происходило и за год до этого
- и казалось, что время действительно застыло - та же самая кухня, те же
самые чувства, и только смерть, то темное, что билось за окном теперь еще
приблизилось, прорывалось через обильную паутину трещин на стекле, на грани
которой трепетала, кипела тьма. С той стороны мелькали, перекручивались,
сцеплялись друг с другом призраки, и там кажется, вращался с огромной
скоростью всемогущий Ваалад, и хохотал безумным, торжественным хохотом
Иртвин.
прогнившие стены пошли трещинами, задрожали, и вот рассыпались в прах,
понеслись в стремительной, безудержной круговерти. Он закричал, пытаясь
вырваться, но некуда уже было вырываться - весь мир заполнила эта тьма.
шла кровь. И как только он поднял голову, то первое, что увидел, были две
бутылки "Столичной" - он почти уткнулся в них своим кровоточащим носом.
требовали, чтобы он играл на гитаре.
Михаил резко вскочил, словно цепи разорвал, и схватил в две руки эти
бутылки. Он замахнулся, намериваясь запустить их в окно, и одна бутылка
полетела, и пробила, и тут же в пробоину эту, которая размером была с голову
новорожденного младенца, с яростным завыванием, устремился новый поток
снежной круговерти. От напора стихии старые трещины углублялись, и обломки
стекла сыпались на подоконник... Но вторую его руку перехватила жена - с
неимоверной, не женской силой заломила ее, Михаил разжал пальцы, надеясь,
что бутылка разобьется о пол, однако тут, видя, что гибнет такое
"сокровище", проявил невиданную прежде проворность один из дружков, и успел
перехватить эту бутылку на лету - при этом щетинисто-перекошенное лицо его
выразило такое бурное, безудержное счастье, будто он свершшил великий
подвиг, и вся его дальнейшая жизнь будет каким-то сплошным раем.
скорую... вызывать..., ...!!! Бегите, вызывайте! Псих! Убийца!..
он, ударившись, разбил себе лоб в кровь. Цепляясь за холодильник, Михаил
поднялся, и стоял, в потоках пронизывающего его холода, из снежной
круговерти, из треска раздрабливаемого стекла прорывались голоса:
Обморозился!.. Ему выпить хорошенько надо, а ты - в больницу! В больнице ему
вольют какое-нибудь... и он...!
неясные фигуры, выбить останки стекла, и броситься навстречу ветру. Но он
понимал и то, что это не выход - тогда он уже проиграл свою битву - и он
сдержался, остался на месте.
этим стекольщиком разберемся, а сейчас - главное выпить... - и по его
дрожащему голосу чувствовалось, как действительно много значит для него эта
спасенная бутылка.
способного даже и слова сказать, потому что вновь его стал сотрясать кашель
- схватили за руку, и поволокли в ту комнату, где весь пол был покрыт слоем
холодной темной воды от стаявшего снега - жена, увидев это, начала
бранится...
Михаил оказался сжатым с одной стороны смердящей женой, а с другим -
смердящим дружком. Жена продолжала бранится - орала ему на ухо благим матом;
а дружок, подносил к его лицу наполненный прозрачным ядом мутный стакан, и
повторял:
только один этот стакан выпей, и сразу вся боль пройдет...
под ногами, и в этот стакан, водка в которой тоже постепенно темнела. От
страшного разрывающего изнутри и сжимающего снаружи давления голова трещала
- того и гляди лопнет; в глазах же перемешивалась то тьма, то жуткие образы,
похожие на обрывки тела Иртвина. Ему казалось, что он сидит на чем-то
ветхом, что тонет в кровавом океане у которого нет дна, и ноги его уходили
все глубже и глубже в эту кровищу, и не было сил пошевелиться, и не было сил
слово молвить; и рокотали над ним голоса могучих демонов его ада - один
хлестал его раскаленным кнутом злобы; другой предлагал отраву, и вновь и
вновь повторял, что, как только он этой отравы выпьет, так и прекратится эти
нечеловеческие страдания, и все будет хорошо. Мучительно, медленно-медленно
тянулись мгновенья, и самое страшное в этих мгновениях было то, что они не
проходили, но тянулись по замкнутому кругу, и не было конца этой боли, и
нельзя было к ней привыкнуть, хотя все повторялось вновь и вновь. И он
застонал:
единственная, прости - нет моих сил этого дольше терпеть!..
рукой, и тут же хотел отбросить его в сторону, но тут рокочущий глас того
демона, который хлестал его раскаленной бранью, проревел, сотрясая все
мироздание:
было сил сопротивляться, поднесла этот стакан к его губам, и насильно
впихнула в рот.
истерзанное горло - он судорожно сжал край стакана зубами, и кажется
затрещало стекло, и снова заругались и заспорили, а он видел только
сжимающуюся сферу, уже совсем маленькую, и оттого особенно яркую - в этой
сфере отчаянно метались его стихи, и его истинная супруга, уже почти
полностью растворившаяся в пустоте, ни о чем не молила - ее уже почти не
было; а была лишь тень - почти уже не видимая, и дочь его стало тенью. И
только одни сотканные из солнечного света листы видел он - но и им было
слишком тесно, и они, случайно задевая края этой сферы, темнели, сжимались,
как листы бумаги от огня.
Погибаю!.. Погибаю!.. Погибаю!..
разжал зубы, и тут же раскаленная жидкость жадно хлынула по его телу,
завладела им. Он почувствовал, будто голова его раскалывается, и он сам,
заключенный где-то среди частичек этой лопнувшей головы, падает в
торжественно взвывший, кровавый океан. Потом все закружилось, завертелось, и
казалось, будто исполинская, незримая ручища подхватила его, вздернула под
потолок, затем - метнула к стене. И вот он уже стоит, вжавшись в эту стену,
глядит ошалелыми глазами на тех, кто сидели на кровати. А ему действительно
полегчало, и комната не казалось такой уж отвратительной, и смрада он почти