дворца, который после истории с англичанином был Момусу как родной.
задел - нет, не признал письмоводитель в длинноволосом франте с нафабренными
усищами марсельского коммерсанта Антуана Бонифатьевича Дарю. Пробормотал
Слюньков "пардон" и засеменил себе дальше, согнувшись под порошей.
двух зайцев подстрелить - вот какая идея пришла ему в голову. То есть, если
точнее, чужого зайца подстрелить, а своего под пулю не подставить.
точно будет так: невинность соблюсти и капитал приобрести.
говорила, что Тарик-бей немножко понимает по-французски. "Немножко" - это
как раз столько, сколько нужно.
"Платоническая любовь".
прогуливаться у стен Новодевичьего монастыря, где развернуты зимние
аттракционы. Тут тебе и катание на коньках, и деревянные горы, и балаганы
разные - есть на что посмотреть чужеземному гостю.
светлый, с морозцем. Поэтому, погуляв вокруг замерзшего пруда с часок, Момус
и Мими изрядно замерзли. Мимочке-то еще ничего. Поскольку изображала она
княжну, то была в беличьей шубке, в куньем капоте и с муфтой - только щечки
разрумянились, а вот Момуса пробирало до костей. Ради пользы дела он
обрядился пожилой восточной дуэньей: прицепил густые, сросшиеся на
переносице брови, верхнюю губу нарочно недобрил и подчернил, на нос посадил
пришлепку - что твой бушприт у фрегата. Платок, из-под которого свисали
фальшивые косы с проседью, и заячья кацавейка поверх длинного касторового
салопа грели плохо, ноги в войлочных чувяках мерзли, а чертов раджа все не
появлялся. Чтоб повеселить Мими и самому не скучать, Момус время от времени
причитал певучим контральто: "Софико, питичка моя нэнаглядная, твоя старая
ньянья савсем замерзла" или еще что-нибудь в этом роде. Мими прыскала,
постукивала по земле зазябшими ножками в алых сапожках.
крытые, обитые синим бархатом сани. На облучке рядом с кучером сидел жандарм
в шинели и парадной каске с плюмажем.
высоким тюрбаном, и с любопытством поглядывал на забавы северян. За
высочеством семенила низенькая коренастая фигура в бараньем тулупе до пят,
круглой косматой шапке и чадре - надо полагать, преданная кормилица Зухра.
шальвары, все время отставал: то засмотрится на цыгана с медведем, то
остановится возле торговца горячим сбитнем. Сзади, изображая почетный
караул, шествовал важный седоусый жандарм. Это было на руку - пусть
присмотрится к будущим ночным посетительницам.
попроще, разинув рты, пялились на басурман, показывали пальцем на чалму, на
изумруд, на закрытое лицо восточной старухи. Чистая публика вела себя
тактичнее, но тоже любопытствовала вовсю. Подождав, пока москвичи вдоволь
наглазеются на "индейцев" и вернутся к прежним забавам, Момус легонько
толкнул Мимочку в бок - пора.
милостиво кивнул. Секретарю она обрадованно улыбнулась и уронила муфту.
корточки и премило столкнулась с азиатом лбами. После этого маленького,
вполне невинного инцидента процессия естественным образом удлинилась:
секретарь и княжна, потом две пожилые восточные дамы, и замыкал шествие
шмыгавший красным носом жандарм.
чтобы было основание почаще хвататься за руку секретаря. Момус попытался
завязать дружбу с почтенной Зухрой и принялся выказывать ей жестами и
междометиями всяческую симпатию - в конце концов у них много общего: обе
старушки, жизнь прожили, чужих детей вскормили. Однако Зухра оказалась
истинной фурией. На сближение не шла, только сердито квохтала из-под чадры и
еще, стерва, короткопалой рукой махала - иди, мол, иди, я сама по себе.
отмякший азиат, наконец, предложит барышне постоянную опору в виде согнутой
кренделем руки, Момус решил, что для первого раза хватит. Догнал свою
подопечную и сурово пропел:
секретарь проявлял незаурядные способности). Евнух вообще оказался податлив:
когда Мими заманила его за елки и как бы случайно подставила свои пухлые
губки прямо к его коричневому носу, не шарахнулся, а послушно чмокнул. Она
потом рассказывала: "Знаешь, Момочка, мне его так жалко. Я его за шею
обняла, а он весь дрожит, бедняжечка. Все-таки зверство так людей
уродовать." "Бодливой корове Господь рогов не выделил", - легкомысленно
ответил на это черствый Момус. Проведение операции было назначено на
следующую ночь.
голову от страсти, пообещала своему платоническому обожателю, что ночью
нанесет ему визит. Напирала при этом на возвышенность чувств и на союз
любящих сердец в высшем смысле, без пошлости и грязи. Неизвестно, сколько из
сказанного доходило до азиата, однако визиту он явно обрадовался и объяснил
на ломаном французском, что ровно в полночь откроет садовую калитку. "Только
я приду с няней, - предупредила Мими. - А то знаю я вас, мужчин".
прослезилась от жалости.
для платонического романа. У ворот загородной губернаторской виллы Момус
отпустил извозчика и огляделся по сторонам. Впереди, за особняком, крутой
спуск к Москве-реке, сзади - ели Воробьевского парка, вправо и влево темные
силуэты дорогих дач. Уходить потом придется пешком: через Акклиматический
сад, к Живодерной слободе. Там, в трактире на Калужском шоссе, можно взять
тройку в любое время дня и ночи. Эх, покатить с бубенчиками по Большой
Калужской! Ничего, что приморозило - изумруд пазуху согреет.
нетерпеливый секретарь уж стоял, дожидался. Низко поклонившись, жестом
поманил за собой. Прошли заснеженным садом к подъезду. В вестибюле дежурили
трое жандармов: пили чай с баранками. На секретаря и его ночных гостий
взглянули с любопытством, седоусый вахмистр крякнул и покачал головой, но
ничего не сказал. А какое ему дело?
наверх, потом сложил ладони, приставил к щеке и закрыл глаза. Ага, значит,
высочество уже почивает, отлично.
фруктами, несколько раз поклонился и пробормотал что-то невразумительное, но
о смысле просьбы, в общем, можно было догадаться.
Только бэз глупостей.
чтобы предаться возвышенной, платонической страсти. Обслюнявит всю, мерин
индийский, поморщился Момус. Посидел, подождал, чтобы евнух как следует
увлекся. Съел сочную грушу, попробовал халвы. Ну-с, пожалуй, пора.
Момус вышел в коридор, зажмурился и постоял так с минуту, чтобы глаза
привыкли к темноте. Зато потом двигался быстро, беззвучно.
опять не то.
- жандармы не оглянулись. Снова длинный коридор, снова ряд дверей.
разглядел постель, неподвижный силуэт под одеялом и - ура! - белый холмик на
прикроватном столике. Лунное сияние коснулся чалмы, и камень послал в глаз
Момусу мерцающий лучик.
спине, закрыв лицо краем одеяла - было видно только черный ежик стриженых
волос.
на живот пикового валета.
маслянистой поверхности изумруда, из-под одеяла вдруг высунулась
короткопалая, странно знакомая рука и цепко схватила Момуса за запястье.
держала крепко. Из-за края сползшего одеяла на Момуса немигающе смотрела
толстощекая, косоглазая физиономия фандоринского камердинера.
негромкий, насмешливый голос. - Эраст Петрович Фандорин, к вашим услугам.
вольтеровском кресле кто-то сидит, закинув ногу на ногу.
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Херберт Фрэнк
Каргалов Вадим
Никитин Юрий
Сапковский Анджей