Чтение 15–й страницы книги ~Школа двойников~

-- Яков Сергеевич, скажите, как отнесся к известию о скоропостижной
кончине своего помощника ваш коллега из Комиссии по делам образования Игорь
Поливанов?

Выслушав вопрос, Зотов облизнул губы и потупил глаза.

-- Это был удар. Настоящий удар. И не только для Игоря -- для всех нас.
С трудом верится, что этот полный энергии человек болел. Мы много работали,
и Владимир всегда кипел энергией. Он, можно сказать, целиком и полностью
курировал все вопросы, касающиеся реформы средней школы, особенно в части
работы в регионах России. Ведь одно дело столицы -- здесь у нас и гимназии,
и лицеи, а в глубинке у учителей просто опускаются руки...

-- То есть его смерть показалась вам неожиданной и странной? -- Саша не
дал депутату уйти в сторону и начать пространное и бесконечное повествование
о проблемах народного образования в России на рубеже тысячелетий.

-- Более чем странной, мы просто растерялись. Никогда никаких жалоб,
никакой гипертонии -- и вдруг инсульт. Странная смерть...

-- Вот оно! -- Саша остановил магнитофон, надавив на кнопку "пауза". --
Слушай внимательно. Дальше -- больше...

-- И в такой момент, когда объявляли итоги выборов... -- Маневич опять
запустил плейер, теперь в динамике звучал его же голос.

-- Не думаю, что это связано. Игорь Поливанов баллотировался как
одномандатник. Хотя ходят разные слухи... Многие подозревают, что он умер не
своей какой-то смертью.

Лизавета кожей почувствовала, как напрягся Маневич, хотя оператор
держал в кадре только лицо думца.

-- И вы тоже так думаете? И Поливанов, его шеф?

-- Да, -- ответил Яков Сергеевич с несвойственной ему лаконичностью.
Уголки губ депутата поползли вниз, по лицу было видно, что разговор с
корреспондентом его уже не радует. А ведь он всегда так открыт для прессы,
так старается держать хвост пистолетом! Саша продолжал давить:

-- А что тогда делал его помощник в парламентском центре?

-- Он выполнял особое поручение Игоря. Какое точно -- я не знаю. Игорь
не говорил...

Саша остановил магнитофон и победно посмотрел на Лизавету. Она молчала.
Саша уже почти кричал, правда, шепотом:

-- Ты видела? Ты его когда-нибудь таким замкнутым видела? Он аж лицом
переменился и на меня смотрел, как на врага народа, будто я в подручных
ходил не то у Бухарина, не то у Берии! Ну-с, не странная ли история? Столько
секретов, неведомое поручение, неожиданная смерть, причем "не своя"... А ты
твердишь, что нет сюжета. Да сюжет лежит перед тобой на блюдечке с голубой
каемочкой!

-- Сюжета нет... -- Лизавета сама нажала на кнопку возврата, повернула
ручку громкости. И снова голос Зотова:

-- ...Никаких жалоб, никакой гипертонии -- и вдруг инсульт...

-- Он сказал "инсульт"... А мне Валерий Леонтьевич говорил --
"инфаркт"... От чего же умер этот помощник?

-- Вот видишь, я тебе о том и твержу! -- немедленно зацепился за ее
слова Саша.

-- Не вижу, в упор не вижу ничего, кроме самолюбования Зотова и твоего
самоупоения на пустом месте. Слова, за которые ты уцепился, -- "не своей
какой-то смертью" -- могут означать что угодно, а вовсе не убийство. Зотов
отопрется, я его знаю, ты, впрочем, тоже прекрасно знаешь этого болтолога.
-- Лизавета иногда бывала резкой, как генерал во время инспекции.

-- Ой-ой-ой, страшно как! Где же тут самоупоение, тигра моя рыжекудрая?
-- расхохотался Маневич. Законченный, даже закоренелый идеалист с устойчивой
репутацией романтика, он на выпады отвечал, как Моцарт, -- весельем.

-- Зря смеешься. Ты пока накопал кусок дерьма и носишься с ним, будто
неразумный полугодовалый кокер-спаниель -- гав, гав!

-- Тиграм положено мяукать и мурлыкать, -- не унимался Саша.

-- Тише, окаянные, -- сварливо крикнул из-за шкафа дежурный режиссер.
-- Мы уже три минуты как в эфире, а из-за вас звуковику ни черта не слышно!
Мало того, что читать не умеете, так еще и работать мешаете!

Режиссер намекал на трехцветный плакатик, висящий в закутке на видном
месте. Плакатик повесил главный режиссер "Новостей" через день после того,
как оборудовал в эфирной аппаратной смотровую. Тогда дежурная смена
взбунтовалась и заявила, что невозможно работать в шуме и гаме, который
создают приехавшие со съемок корреспонденты. Изобретательный главреж
немедленно нашел выход из положения. Он собственноручно начертал на листе
бумаги грозное предупреждение: "Строго запрещается просматривать отснятые
кассеты и расшифровывать синхроны во время выдачи программы в эфир!
Нарушители будут наказываться материально и морально!" Далее для собственных
сотрудников были указаны часы выхода "Новостей". Плакатик, а также прочие
"дацзыбао" главрежа (он любил писать резко и решительно, как китайцы в эпоху
культурной революции -- "мешают воробьи, так извести их всех до единого")
были исполнены в трех цветах -- красным, синим и зеленым фломастерами.

-- Читать нам без надобности, мы пишем, -- ответил на замечание Саша.

-- Пойдем, он прав. -- Дисциплинированная Лизавета немедленно
поднялась. Она знала, как трудно работать в студии, если режиссер не слышит
звуковика, а видеоинженер -- режиссера.

-- Какой законопослушный хищник! -- пожал плечами Маневич и двинулся
следом за девушкой.

Трудящийся народ в аппаратной проводил их неодобрительными взглядами.

-- Так вот, мой милый грамотей, материал, безусловно, есть, но
материал, состоящий исключительно из вопросов: инсульт или инфаркт? Что за
спецзадание выполнял этот Дедуков? Что такое "не своя" смерть? Что за школа
для двойников или близнецов? Ты, кстати, спросил об этом Зотова?

-- Спросил. Он ничего не знает. Он вообще почему-то стал
немногословным.

-- Тоже вопрос! Ляпнул и испугался. Конечно, это не про Веймарскую
республику и поджог рейхстага рассуждать, но все же превратить говоруна в
молчальника -- задача не из легких, а кому-то ведь удалось, он прямо на
глазах замкнулся, -- резонно заметила Лизавета и продолжила: -- Репортаж,
особенно "специальный репортаж", -- это ответы, а не вопросы. И пока ты их
не найдешь, репортажа у тебя нет.

-- Спасибо за урок журналистики. -- Саша спокойно сносил любые
замечания, кроме непосредственно связанных с профессией. Впрочем, в данном
случае он не мог не признать, что Лизавета права.

-- Ты хочешь плюнуть в воду и поглядеть на расходящиеся круги? Занятие
для провокатора!

-- Да понимаю я все! Только если не нашуметь, мне под этот материал ни
камеру больше не дадут, ни командировку в Москву не выпишут. Ты же знаешь
шефа! Его девиз -- не буди лихо...

Об этом Лизавета знала. Борис Петрович, начальник службы новостей, и не
скрывал, что он человек до крайности осторожный. Трусливым его не называли
из вежливости. Более всего он боялся не угодить вышестоящим начальникам.
Борис Петрович четко знал, что сидит в удобном новостийном кресле до тех
пор, пока не прогневает телевизионный Олимп, а для этого надобно следить,
чтобы в эфир попадали репортажи либо банальные, либо уже проверенные.

По старой, додемократической привычке Борис Петрович считал, что в
газете абы что не напишут, поэтому все скандальные сюжеты (даже он понимал,
что без толики здоровых скандалов, разоблачений и критики в "Новостях" не
выжить) добывал на газетных страницах. У каждого толкового репортера
"Петербургских новостей" лежала внушительная пачка статей и заметок,
вырезанных из местных и центральных газет. Вооружившись какой-нибудь такой
вырезкой, Борис Петрович зажимал в углу кого-либо из подчиненных и тихим
жарким шепотом распоряжался: "Посмотри, по-моему, тут есть повод для сюжета,
даже для неплохого сюжета".

Поначалу гордые и самолюбивые корреспонденты пытались объяснять боссу,
что новости не могут работать по принципу "утром в газете, вечером в
куплете", что они должны обгонять газетчиков. Но Борис Петрович упорно гнул
свою, проверенную временем линию. Тогда народ смирился и научился кивать,
выслушивая жаркий шепоток начальства, а после укладывать приглянувшиеся
Борису статейки в долгий ящик.

-- Не горюй, придумается что-нибудь. Всегда придумывается, -- сказала
Лизавета Саше, когда они дошли до редакционного коридора.

Саша горестно кивнул.

В коридоре, возле двери Лизаветиной комнаты, сидел другой Саша, Байков.
Сидел прямо на полу -- дурная операторская привычка экономить силы.

-- Привет, я думал, вы никогда не вернетесь! -- Байков проворно
поднялся.

-- А почему ты здесь, а не там? -- Лизавета кивнула на дверь.

-- О-о, -- картинно простонал Саша Байков, -- не трогай, это больное! Я
уже было устроился на прелестном диване в твоем кабинете, и тут... Кстати,
почему в наших операторских комнатах диваны не такие удобные?

-- Потому что оператор должен быть злой, быстрый и неприхотливый. Его
нельзя приучать к комфорту. Оператора и так-то на съемки не выгонишь, а если
он будет еще полеживать с удобствами -- все, край! -- охотно ответил один
Саша на вопрос другого.

-- Теперь понятно, -- деловито согласился Байков и остановил Лизавету,
уже взявшуюся за ручку двери: -- Погоди, там у тебя гости...

-- Что? -- Она машинально посмотрела на часы. -- Без двадцати
одиннадцать. Только гостей не хватало. Кого черт принес?

-- Вот за что люблю, так это за неженский строгий ум и
сообразительность! И за умение задавать вопросы!

Лизавета удивленно вскинула брови -- обычно Саша не балагурил столь
плоско. Тот сразу посерьезнел.

-- Честно говорю, не знаю. Но личность преотвратительная. Только я
расположился поудобнее, это явление заглянуло в комнату, увидело меня, не
поздоровалось и даже не спросило разрешения войти, а поинтересовалось, где
ты. Я, как честный человек, ответил правду-истину, и тогда это чудо-юдо
молча уселось в кресло напротив.