разобрался? Да и сейчас я еще не совсем уверен.
полез в карман за табаком и трубкой.
махоркой, начал он в поучительном тоне. - Тот глупый дурак подвязал к
рукам и ногам лапы медведя. Думал, не поймут люди. А я понял. А почему
понял? Идем сюда, - и старик сделал несколько шагов назад, туда, где еще
был виден след медведя. - Смотри! Разве у медведя задние ноги одинаковые?
А? Видишь, обе левые...
нога "медведя" оставляла отпечаток левой ноги.
трубку и улыбался.
понадобилась такая хитрая маскировка? Вот бы что хотел я сейчас знать.
быть, комендант пошутить захотел, - добавил он.
обернул их носовым платком и положил в карман. Он начал обследовать место,
где стоял шалаш, в надежде обнаружить что-нибудь ценное, а Быканыров
занялся изучением следов.
служил кому-то постелью, разгреб золу, раскидал обгоревшие головешки, но
ничего не нашел.
Быканырову: - Ну, что там нового?
старик. - Двое здесь было, а не один. Точно двое. Один пришел до снега.
Ждал, ломал лапник, делал шалаш, огонь разводил. Долго сидел, потом лежал.
Другой пришел с рудника. После снега пришел. А ушли вместе. На лыжах ушли.
И не шибко давно. Однако, прошло часов десять. Теперь они далеко, совсем
далеко. Шибко пошли. Один русский, другой якут. Один с палками пошел,
другой без палок.
но внутри у него все горело. Он готов был сейчас же побежать по горячему
следу, оставленному неизвестными, но здравый рассудок подсказывал, что так
поступать нельзя. Во-первых, надо было скорее возвращаться на рудник и
продолжать расследование; во-вторых, догонять на лыжах людей, ушедших
вперед чуть ли не на полсуток, было просто бессмысленно.
мыслями, предположениями, напрашивающимися догадками, но их было так
много, что все его усилия и старания привести их в определенную систему ни
к чему не привели.
ушедшие в тайгу, он добился чуть ли не главного на пути к раскрытию
преступления, но чем ближе они подходили к поселку, тем эта уверенность
становилась слабее.
неизвестного, загадочное исчезновение коменданта, следы под медведя,
лыжня, ушедшая в тайгу, в глазах Шелестова не имели между собой
взаимосвязи и представлялись разрозненными, каждый сам по себе.
стороны, невероятным казалось такое нагромождение случайностей, если бы
они не имели какой-то общей причины.
с хвостовой лирой. Он, не обращая внимания на людей, ощипывал хвою и
преспокойно глотал ее, вытягивая длинную гибкую шею.
бескурковку. Он начал выцеливать птицу. Щелкнул выстрел. Эхо отозвалось
звонко, раскатисто. Петух камнем упал к подножию сосны, и к нему бросился,
ныряя в глубоком снегу, Таас Бас.
захотел показаться в твоей избе?
охоту на этого человека с медвежьими ногами. Как смотришь ты на это?
худого человека, пойду далеко с тобой. На самый край пойду. Тайга, тундра,
море, - везде найдем.
время впереди шел Шараборин, прокладывая лыжню на цельном снегу, а затем
его сменил Оросутцев. И не потому, что так хотелось тому или другому, а
потому, что у Шараборина сломалась пополам правая лыжа, и ему теперь легче
было идти вторым, а не первым. И нужно же было ей сломаться в такое
неудачное время! Во-первых, починка лыжи отняла добрый час; во-вторых,
лыжа получилась уже не та, стала короче левой, непослушнее. Сыромятный
ремень, скрепляющий два конца лыжи, тормозил движение, затруднял его.
Расстояние, пройденное более чем за полсуток, равнялось теперь, после
поломки лыжи, часовому расстоянию.
понимал, что на руднике его исчезновение уже обнаружили, наверное начали
розыски. Он поставил перед Шарабориным одну задачу: поскорее добыть в
тайге оленей и нарты, хотя сам сознавал, что задача эта не из легких. В
колхозы, на стойбища охотников ни он, ни Шараборин показываться не
решались, так как опасались действовать открыто. Надо было отыскивать
одиночек охотников, у которых без опасений можно отобрать оленей, или же
украсть оленей где-либо, не обнаруживая себя.
понимал, что от него требуется, но за эти последние сутки, как никогда
ранее, его охватило чувство растерянности и неуверенности. И к этому были
причины. Он не знал, а Оросутцев не объяснил еще ему, куда они держат путь
и каковы их цели. Следуя указаниям Оросутцева, Шараборин выждал его в
тайге, за прудом, недалеко от рудничного поселка, и вот они идут, а как
долго будут идти и что им это даст, Шараборин не представлял.
Оросутцев прибег к медвежьим лапам, но его удивляло другое: почему молчит
Оросутцев о том, куда они держат путь, почему он прячет под фуфайку
фотоаппарат, хотя Шараборин уже заметил его.
объявить Оросутцеву, что не хочет быть его попутчиком. Объявить это и
податься в другую, нужную ему сторону. Но теперь он отказался от этой
мысли. Надо было выждать немного, хотя бы до той поры, пока они найдут
оленей.
делал крюки, спрямлял дорогу, залезал в крепи, где, он предполагал,
вероятнее всего можно было наткнуться на олений след или на шалаш
охотника, но все было пока безуспешно.
остановился.
потерял свое звериное чутье, которое не раз в жизни выручало его. Оно
приводило его к воде, когда мучила жажда, к кочевью, когда требовалось
тепло, к стаду оленей, когда ноги отказывались идти, а идти следовало
быстрее. Исчезло это чутье, будто его и не было, и тыкался Шараборин по
тайге, как слепой щенок.
поделиться этой мыслью с Оросутцевым опасался.
Выдохся я вконец.
пожалуй, еще больше Оросутцева нуждался в отдыхе. И, кроме того, ему
причиняла беспокойство треснувшая от мороза нижняя губа. И ранкато,
казалось, небольшая, но она саднила и вызывала боль. Губа распухла. Когда
Шараборин неосторожно повертывал голову и задевал губой о шарф, ему
хотелось кричать от боли. Он и говорить старался поменьше, чтобы не
тревожить губу.
натруженные ноги от лыж. Они не имели даже сил сделать настил из хвои.
куска промерзшего мяса и один из них бросил Шараборину
тем более. Еда причиняла Шараборину нестерпимые муки и вызывала в его
сердце горечь и обиду. Шараборин не ел мясо, не кусал, а точил кончиками
зубов, как зверь-грызун.
Самойлова Елена
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Куликов Роман
Володихин Дмитрий