оставаться невозмутимо спокойным. Он лишь внимательно посмотрел на нее,
словно силясь понять, чем он мог ее рассердить. Он не сводил с нее глаз,
наверно, больше минуты, щурился, явно о чем-то напряженно думал, и лицо
его при этом было печально.
утверждения, будто Христиания меньше, скажем, Белграда. Да и вообще
Христиания, спору нет, ничуть не меньше любой столицы средней величины.
убеждениями и в самом деле выглядел комично. Адвокат Хансен, небольшого
роста толстяк со сверкающей лысиной, смеялся громче всех, его очки в
золотой оправе тряслись, он бил себя по коленкам и хохотал до упаду.
Христиания ничуть не меньше других столиц той же величины. Той же
величины!.. Ничуть не меньше! Ах, бог ты мой!.. Ваше здоровье!
Нагель, тоже очень увлекался музыкой, особенно Вагнером, но с годами это
прошло. Впрочем, дальше умения читать ноты и извлекать кое-какие звуки из
инструмента у него дело не двинулось.
было нечем, и я вскоре это забросил.
кафельной печки в углу, вот уже не менее четверти часа болтала с
поверенным, их глаза встретились неожиданно, мимолетно, но она умолкла на
полуслове и беспокойно заерзала на стуле.
ее длинных белых пальцах не было колец. Нагель украдкой разглядывал ее.
Боже, до чего же она в этот вечер была хороша! Освещенные лампой, ее
густые светлые волосы на фоне темной стены казались еще светлей. Правда,
когда она вот так сидела, можно было заметить, что у нее есть некоторая
склонность к полноте; но стоило ей встать, как это впечатление пропадало.
У нее была легкая плавная походка, словно она не шла, а скользила на
коньках.
него вырвалось помимо воли:
смогла. В конце концов она прошептала:
горели.
позволяет себе последнее время невесть что! Площадная брань, а не язык
цивилизованных людей.
хозяину дома для вдохновенья, и поэтому подчеркнуто спокойно заметил:
сказать, что...
умолк, и спор продолжался за ужином. Нагель, который сидел между хозяйкой
дома и юной фрекен Ульсен, дочерью полицмейстера, не принимал в нем
участия. Когда встали из-за стола, разговор о европейской политике еще не
иссяк. Уже были высказаны мнения о царе, о Констане, о Парнелле, а когда
углубились, наконец, в обсуждение балканского вопроса, адъюнкту снова
представился случай наброситься на Сербию. Он как раз только что читал в
"Statistische Monatsschrift", что положение там ужасное, школы в полном
запустении...
доктор, и глаза его увлажнились. - А именно то, что Гладстон еще жив.
Нальем же бокалы, господа, и выпьем за здоровье великого Гладстона -
истинного демократа, нашего современника и человека будущего.
воскликнула фру Стенерсен. Она наполнила бокалы, проливая от чрезмерного
усердия вино, и держа поднос в дрожащих руках, обнесла дам.
Правда, последнее время он немного приболел, простудился, бедняга, но
будем надеяться, он вскоре поправится. Никого из нынешних политиков мне не
было бы так жалко потерять, как Гладстона. Господи, когда я думаю о нем,
он видится мне этаким гигантским маяком, указывающим путь всему миру... У
вас такой отсутствующий взгляд, господин Нагель, вы что, не разделяете
моего мнения?
согласен.
будет невозможно. В конце концов разговор совсем затух, и доктору пришлось
предложить обществу сыграть в карты, чтобы хоть как-то убить время. Кто
будет играть? Но тут фру Стенерсен крикнула на всю комнату:
Эйен? Оказывается, господин Нагель не всегда так высоко ценил Гладстона,
как сегодня. Эйен слышал однажды выступление господина Нагеля, - кажется,
это было в рабочем союзе, да? Так вот, там он просто разделал Гладстона
под орех. Хороши же вы, господин Нагель, ничего не скажешь! Неужели это
правда? Нет уж, не отмалчивайтесь, не отмалчивайтесь!..
шутливо погрозила пальцем и еще раз потребовала, чтобы он признался,
правда ли это.
студент Эйен, - но вы на него резко нападали. Помню даже, что вы назвали
Гладстона ханжой.
старина?
что был.
тогда Дагни Хьеллан шепнула фру Стенерсен:
Стенерсен. - Раз вы так резко критиковали Гладстона, значит, у вас было
свое особое мнение. Пожалуйста, изложите его нам. Вы доставили бы нам
большое удовольствие, а то все сядут за карты, и воцарится такая скука...
извольте.
но так или иначе губы его искривились в усмешке.
Эйен... Видел ли кто-нибудь из присутствующих Гладстона и слышал ли, как
тот выступает? Когда видишь его на трибуне, он производит сильное
впечатление: это само благородство, сама справедливость. Кажется, уж в
чем, в чем, а в его чистой совести и усомниться невозможно. Разве способен
такой человек совершить что-либо дурное, согрешить перед господом богом!
Он так глубоко проникнут сознанием своих добродетелей, что предполагает их
и у всех своих слушателей, наперед исполнен уверенности, что и каждый из
них - воплощенная добродетель...
справедливости и гуманном образе мыслей, - прервал Негеля доктор. -
Никогда еще не слыхал таких странных рассуждений.
характеризовать, чтобы выделить эту превосходную черту его личности.
Ха-ха-ха! А теперь я расскажу вам случай, который мне сейчас припомнился,
впрочем, мне, пожалуй, незачем его рассказывать, достаточно лишь назвать
имя Кери. Не знаю, помнят ли здесь все, как Гладстон, будучи министром, не
гнушался пользоваться доносами предателя Кери? К слову сказать, именно
Гладстон и помог ему потом удрать в Африку, чтобы спасти его от мести
фениев. Но сейчас речь не о том, это уж другая история. По правде говоря,
я и сам не придал особого значения этаким мелочам - к каким только
хитростям иной раз не приходится прибегать министрам! Но чтобы вернуться к
тому, с чего мы начали, надо признать, что у Гладстона, когда он
произносит речи, совесть безупречно чиста. Вот если бы вам довелось
увидеть Гладстона на трибуне, я обратил бы ваше внимание на выражение его
лица, когда он говорит. Он так преисполнен сознанием своей кристальной
чистоты, что оно светится в его взгляде, звучит в переливах его голоса и
прорывается в его жестах. О, как бесконечно долго льется его речь!
Источник его красноречия не иссякает никогда. Вы бы только поглядели, как
он находит свой ключик к каждому сидящему в зале: несколько слов торговцу
скобяными товарами, несколько слов скорняку. И каждое его слово звучит так
веско, словно он ценит их по кроне за штуку. Да, это и вправду забавное
зрелище! Гладстон - рыцарь неотъемлемых прав, он сражается лишь за то, что
уже завоевано. Ему никогда и в голову не придет снисходительно отнестись к
чьему-либо заблуждению. Иначе говоря: когда он знает, что право на его
стороне, он становится беспощадным, всячески подчеркивает силу своей
Свержин Владимир
Володихин Дмитрий
Маккарти Кормак
Скальци Джон
Прозоров Александр
Перумов Ник