Чтение 15–й страницы книги ~Стойкий запах лосьона~

- Вы угадали. Когда сможете зайти?

- Да хоть завтра, - как можно равнодушней ответил Костюкович.

- Меня это тоже устраивает. А время?

- Могу только после работы, около четырех.

- Годится. Жду вас, доктор. Вы знаете, где прокуратура Шевченковского
района?

- Бывать не приходилось, но найду.

- Седьмой кабинет.

- Седьмой так седьмой. Всего доброго, - Костюкович спустил трубку.
"Продолжение следует, - подумал он. - Режиссер выстраивает новую
мизансцену. Кто же он, этот искатель справедливости?.."

Следователь Думич оказался молодым человеком, почти ровесником
Костюковича, но уже с лысиной, просвечивавшей сквозь редкие, очень светлые
волосы. Он вскинул на вошедшего голубые близорукие глаза, казавшиеся
испуганными за толстыми линзами очков. Костюкович уловил во взгляде
вопрос, сказал:

- Я доктор Костюкович.

- Ага! - словно обрадовался следователь. - Садитесь, доктор... Ну
что, приступим к делу, чтоб не терять времени?

- Уже и дело есть? - улыбнулся Костюкович, усаживаясь в плохонькое
кресло.

- Бумажка во всяком случае имеется, - суховато ответил Думич. -
Познакомьтесь, - и он вынул страничку из тощей папки.

Сперва Костюкович посмотрел на дату. Жалоба поступила давно, как и
та, которая у главврача, обе поступили еще до болезни Костюковича и до
кражи в архиве Каширговой.

Затем он пробежал глазами текст, усмехнулся, возвратил следователю.

- Все это я уже читал.

- Где?

- Аналогичная чушь поступила и к нашему главврачу. Автор тот же. Хотя
не уверен, что это истинный автор.

- Ну, а что бы вы могли сообщить по этому поводу, Марк Григорьевич?

- В объяснительной на имя главврача я уже все сказал, другого ничего
быть не может, вот, - и он извлек из кармана копию той объяснительной,
какую оставил главврачу, - можете подшить к делу.

- Мне бы хотелось услышать это в живом изложении. Сперва.

- Изложу, - и Костюкович пересказал всю историю с Зиминым.

- Значит похищенное из патологоанатомического отделения - протокол
вскрытия и некропсийные материалы - это единственное опровержение жалобы?

- Единственное.

- Кому же понадобилось красть это? И зачем? У вас нет никаких
предположений на сей счет?

- Нет.

- Плохо, - следователь посмотрел в глаза Костюковича, затем после
паузы, сказал: - Копию этой вашей объяснительной вы, пожалуйста,
перепишите для нас, так сказать собственноручно. Два дня вам хватит на
это? И занесите мне, будьте добры.

- И что дальше?

- Жалоба на вас, как вы, надеюсь, понимаете, стала уже бумагой
казенной, официальной. И я человек казенный. А речь в ней идет о том, что
по вашей вине умер человек. Так что работы у меня прибавилось, -
следователь тоскливо вздохнул, встал, давая понять, что на сегодня -
все...

Когда Костюкович шел в прокуратуру, волнения почти не было, а
охватило какое-то шутливо-нервическое настроение от сознания, что ни в чем
не виноват. Сейчас же, возвращаясь домой, он забеспокоился, стал
вспоминать разные случаи, когда врачей по похожим поводам вызывали к
следователям; ни та, ни другая сторона часто не могла ни доказать, ни
опровергнуть, верх в таких случаях нередко брала удобная фраза "умер
больной". В палате во сне или на операционном столе, или во время
какой-нибудь процедуры - _у_м_е_р_.

"А! Будь что будет", - как бы махнул рукой Костюкович.

В перерыве они вдвоем пили кофе с рогаликами, посыпанными маком. Кофе
Погосов варил сам - из молотого зерна в настоящей медной турке на
маленькой спиртовке.

- Твой кабинет можно найти по запаху, как духан, - засмеялась Ирина.

- Ты знаешь, сколько лет этой турке? - Погосов откинулся в кресле. -
Лет сто. - Еще прадед мой варил в ней. Мы, армяне, цепкие во всем, что
касается домашнего очага, традиций, вещей.

- Может потому, что Армения мононациональна, как никакая другая
республика? - спросила Ирина.

- Скорее другое: всю свою историю армяне боролись, чтоб уцелеть, не
исчезнуть. На земле, наверное, только два таких народа: мы и евреи... Ты
свой виварий пополнила? - неожиданно спросил Погосов.

- Да. А почему ты спрашиваешь? - удивилась она резкому переходу к
другой теме.

- Зашиваюсь, выручи. На двух группах животных я уже проверил. Мне
нужно еще испытать взвесь на ингаляционное и на аллергизирующее
воздействие на третьей группе животных.

- Это по хоздоговорной теме?

- Да. Сделаешь?

- Ладно, доктор Фауст, сделаю. Хотя своей работы полно.

- Еще кофе? - предложил Погосов.

- Нет, хватит, очень крепкий.

Он начал убирать со стола, опрокинул чашку, густой черный ручеек
потек под бумаги, лежавшие кипой справа и слева, Ирина стала помогать ему
отодвигать бумаги, чтоб не промокли, откуда-то из-под них выкатился
зеленый металлический туб, в каких обычно бывают импортные лекарства.
Погосов схватил этот туб и сунул в карман. Ирину удивила торопливость, с
какой это было сделано - туб металлический, не промок бы.

- Что это? - спросила она.

- Ерунда, - отмахнулся он. - Западногерманские витамины.

- Пьешь, что ли?

- Ага.

- Летом? Чего вдруг? Когда полно помидоров, болгарского перца,
зелени. И ты все это любишь. Врешь ты, Погос.

- Вру, - добродушно согласился он, куском марли промокая лужицу на
столе.

Приоткрылась дверь, девушка-лаборантка в белом халате, заглянув,
сказала:

- Ирина Григорьевна, извините. К вам Суярко с химфармзавода приехал.

- Иду! - отозвалась Ирина...

Костюкович вышел из застекленного тамбура, где толпились родственники
больных, пытавшиеся проникнуть в неурочное время к своим близким,
уговаривали пожилую женщину-швейцара, но та была неумолимой.

- Посещение с пяти, вот написано, читать надо. Что вы тут кучу
образовали, дайте доктору пройти!..

По долгим ступеням он спустился с холма и пошел к трамвайной
остановке. Было начало четвертого. Он ждал трамвай минут десять, когда
перед ним остановилась "девятка" и из приоткрывшейся дверцы высунулся
Туровский:

- Марк! Домой, что ли? Садись!

Костюкович обрадовался оказии, на дорогу обычно уходил час из-за двух
пересадок - с трамвая на автобус, а затем на троллейбус. Он редко ездил на
работу своей машиной, парковаться приходилось на пятачке у входа в
приемный покой, куда то и дело подъезжали машины "скорой", нередко
калечившие докторские легковушки, дважды досталось и "жигуленку"
Костюковича...

Едва он нырнул в "девятку", как почувствовал знакомый уже запах
лосьона. Костюкович оказался на заднем сидении рядом с Туровским.
Водитель, полуобернувшись, поприветствовал:

- Здравствуйте, Марк Григорьевич. Не узнаете?

Но Костюкович уже узнал Алтунина.

- Здравствуй, Сева, - коротко сказал Костюкович, все еще втягивая
носом парфюмерный запах. - Разбогател, "девятку" гоняешь?

- Гоняю, - ответил Алтунин.

Рядом с Севой сидел здоровенный мужик лет сорока в светло-серой
безрукавке и в серых из плащевки брюках. Мощные руки, тяжелые, как бы
обвисшие, плечи.

- Знакомься, Марк, это наш тренер Виктор Петрович Гущин, - сказал
Туровский.

Гущин молча кивнул Костюковичу, но голубовато-водянистые глаза его,
словно выпученные, под короткими белесыми ресницами, смотрели как-то
настороженно.

"У него, похоже, что-то со щитовидкой", - подумал Костюкович, отметив
эти глаза, как бы не вмещавшиеся в орбитах. Только сейчас он вспомнил, что
видел, хотя и издали, этого человека на спортбазе, когда приходил к
Туровскому. Они сидели тогда с Туровским в комнатке, а через распахнутое