столетие. А в большинстве случаев любовь - порождение тщеславия или скуки.
Что касается меня, то я, во всяком случае, не был героем "Португальской
монахини". У меня совсем не черствое сердце, наоборот, сердце, полное
нежности, и я легко плачу. Только мои душевные порывы и чувство умиленности
бывают обращены на меня самого. В конце концов нельзя сказать, что я никогда
не любил. Нет, одну неизменную любовь питал я в своей жизни - предметом ее
был я сам. Если посмотреть с этой точки зрения, то после неизбежных
трудностей, естественных в юном возрасте, я быстро понял суть дела:
чувственность, и только чувственность, воцарилась в моей любовной жизни. Я
искал только наслаждений и побед. Кстати сказать, мне тут помогала моя
комплекция: природа была щедра ко мне. Я этим немало гордился и уж не могу
сказать, чему я больше радовался - наслаждениям или своему престижу. Ну вот,
вы, наверно, скажете, что я опять хвастаюсь. Пусть это хвастовство, но
гордиться мне тут нечем, хоть все это истинная правда.
мне так сильна, что ради десятиминутного любовного приключения я отрекся бы
от отца и матери, хоть потом и горько сожалел бы об этом. Да что я говорю!
Главная-то прелесть и была в мимолетности, в том, что роман не затягивался и
не имел последствий. У меня, разумеется, были нравственные принципы,
например: жена друга священна. Но весьма искренне и простодушно я за
несколько дней до решающего события лишал своей дружбы обманутого мужа.
Чувственность. А может быть, не следует это так называть? В чувственности
самой по себе нет ничего отталкивающего. Будем снисходительны и лучше уж
назовем уродством прирожденную неспособность видеть в любви что-либо иное,
кроме некоего акта. Уродство это было для меня удобным. В сочетании с моей
способностью оно обеспечивало мне свободу. А кроме того, сообщая мне
выражение гордой отчужденности и бесспорной независимости, оно давало мне
шансы на новые победы. Я не отличался романтичностью, но был героем многих
романов. Право, у наших возлюбленных есть кое-что общее с Бонапартом: они
всегда думают одержать победу там, где все терпели поражение.
своей чувственности - это была для меня также игра. В женщинах я видел
партнеров своеобразной игры, где они как будто защищали свое целомудрие.
Видите ли, я не выношу скуки и ценю в жизни только развлечения. Самое
блестящее общество быстро надоедает мне, но мне никогда не бывает скучно с
женщинами, которые мне нравятся. Стыдно признаться, но я отдал бы десять
бесед с Эйнштейном за первое свидание с хорошенькой статисткой. Правда, на
десятом свидании я стал бы вздыхать об Эйнштейне или о серьезной книге. В
общем, высокие проблемы интересовали меня лишь в промежутках между любовными
приключениями. И сколько раз бывало, что, остановившись с друзьями на
тротуаре, я вдруг терял нить мысли в горячем споре только потому, что в эту
минуту через улицу переходила какая-нибудь обольстительница.
слишком быстро. Сначала нужны были словесные упражнения, нежность, как они
говорят. Меня не затрудняли ни разговоры, поскольку я адвокат, ни
пронзительные взгляды, ибо на военной службе я участвовал в драматическом
кружке. Роли я менял часто, но, по сути дела, пьеса была одна и та же. У
меня был коронный номер: непостижимое влечение, "что-то такое" непонятное,
беспричинное, неодолимое, хотя я бесконечно устал от любви, и так далее -
очень старая роль в моем репертуаре, но всегда производившая впечатление.
Был еще и другой номер: таинственное блаженство, которого не давала мне еще
ни одна женщина; быть может, и даже наверное, миг счастья будет очень
кратким (надо же обезопасить себя), но ничто не может с ним сравниться. А
главное, я отработал небольшую тираду, всегда встречавшую благосклонный
прием. Я уверен, что она и вам понравится. Суть этой тирады в горьком и
смиренном признании, что я ничтожество, пустой человек и не стою женской
привязанности, что я никогда не знал простого, бесхитростного счастья, быть
может, я предпочел бы его всему на свете, но теперь уж поздно. О причинах
этого непоправимого загадочного запоздания я умалчивал, зная, как выгодно
окутывать себя тайной. В некотором смысле я верил тому, что говорил, - я
вживался в роль. Неудивительно, что и мои партнерши тоже спешили выйти на
сцену. Самые чувствительные из моих подруг пытались "понять меня" и
предавались меланхолическим излияниям. Другие же, довольные тем, что я
соблюдаю правила игры и до начала атаки деликатно задерживаюсь на
разговорах, иной раз сами переходили в наступление. Для меня это был двойной
выигрыш: я не только мог тогда утолить свое вожделение, но и насладиться
чувством удовлетворенной любви к самому себе, убеждаясь всякий раз в своей
власти.
посредственное удовольствие, я время от времени назначал им свидания - этому
способствовало вдруг вспыхнувшее желание, которое обостряла разлука, и
готовность отозваться на него, загоравшаяся в моей прежней сообщнице; мне
хотелось убедиться, что связь наша не порвана окончательно: стоит мне только
пожелать, и она возобновится. Иной раз я брал с женщин клятвенное обещание
не принадлежать никому другому, кроме меня, - так меня это беспокоило. Но ни
сердце, ни воображение не участвовали в этой игре. Самодовольство,
укоренившееся во мне, не допускало вопреки очевидности, чтобы женщина,
принадлежавшая мне, могла когда-нибудь принадлежать другому. Впрочем,
клятва, которой я требовал, связывала только женщину, а мне предоставляла
свободу. Покинутая мною не будет принадлежать никому, значит, можно
разорвать с нею, а иначе это почти всегда было просто немыслимо. Что
касается женщин, то проверкой раз и навсегда были установлены прочность и
длительность моей власти над ними. Любопытно? А ведь это сущая правда,
дорогой соотечественник. Одни кричат: "Люби меня!", другие: "Не люби меня!"
А есть такая порода людей, самая скверная и самая несчастная, которая
требует: "Не люби меня и будь мне верна".
надо возобновлять с каждой новой возлюбленной. Повторяешь, повторяешь - и
создается привычка. Вскоре уже говоришь, не думая, уже вырабатывается
рефлекс, и в один прекрасный день добиваешься обладания, не чувствуя
по-настоящему влечения. Поверьте, для некоторых людей отказаться от
обладания тем, чего они вовсе и не желают, труднее всего на свете.
сказать, что женщина эта не очень волновала меня, но мне нравился ее облик,
в котором было что-то покорное и жаждущее. Откровенно говоря, удовольствие
оказалось посредственным, как и следовало ожидать. Но я никогда не страдал
никакими комплексами и быстро забыл эту особу, с которой решил больше не
встречаться. Я думал, что она ничего не заметила, мне даже и на ум не
приходило, что у нее может быть свое мнение на этот счет: ведь она была так
скромна, так не походила на других женщин. Но через некоторое время я узнал,
что она доверительно рассказала третьим лицам о недостаточной моей
мужественности. Меня кольнуло чувство обиды, как будто я стал жертвой
обмана: она оказалась не такой уж пассивной, как я думал, и могла судить о
подобных вещах. Однако я пожал плечами и притворно рассмеялся. Нет, я
рассмеялся искренне, слишком уж был незначителен этот случай. Если есть
сфера, где скромность должна считаться правилом, то это именно сексуальная
жизнь со всеми ее неожиданностями, не правда ли? Так ведь нет, каждый хочет
перещеголять других, даже в мыслях, наедине с собой. И несмотря на то, что я
пожал плечами, знаете, как я себя повел? Немного позднее встретился с этой
женщиной, сделал все, чтобы ее пленить, и снова овладел ею. Это было не
очень трудно: женщины тоже не любят разочарований. И с тех пор я почти
непроизвольно принялся всячески терзать ее. -Я бросал ее и вновь привлекал к
себе, принуждал ее отдаваться мне в неподходящее время и в неподходящем
месте, всегда и во всем обращался с нею так грубо, что в конце концов даже
привязался к ней, как, думается, тюремщик бывает привязан к заключенному. И
так длилось до тех пор, пока она в бурном порыве болезненной и вынужденной
страсти откровенно воздала хвалу тому, что ее порабощало.. С того дня я стал
удаляться от нее. А потом и вовсе забыл.
любовном приключении моя роль не из красивых. Но обратитесь к своей
собственной жизни, дорогой соотечественник! Покопайтесь в воспоминаниях,
может быть, вы найдете среди них подобную же историю и позднее расскажете ее
мне. Что касается меня, то, когда это приключение вспоминалось мне, я всегда
смеялся. Но уже иным смехом, похожим на тот, который я услышал на мосту
Искусств. Я смеялся над своим краснобайством и своими речами в суде. Даже
больше над своими судебными речами, чем над краснобайством с женщинами.
Им-то я по крайней мере лгал очень мало. Во всем моем поведении так ясно,
без уверток говорил инстинкт. Любовный акт, например, ведь это признание.
Тут и голый эгоизм, тут и тщеславие, а иной раз подлинное великодушие. Право
же, в этой плачевной истории еще больше, чем в других моих романах, и
больше, чем я думаю, я был откровенным, ибо ясно показал, кто я такой и как
я мог бы жить. Но даже тогда - нет, именно тогда, когда я вел себя так, как
рассказал сейчас, - в моей личной жизни было больше достоинства, чем в моих
высокопарных адвокатских разглагольствованиях о невиновности и правосудии.
По крайней мере, вглядываясь в свое поведение с женщинами, я не мог
обманываться насчет истинной сути моей натуры. Человек никогда не бывает
лицемером в своих удовольствиях, где-то я вычитал такую мысль или же сам до
нее додумался. Верно сказано, дорогой соотечественник?
женщиной - с таким трудом, что у меня из-за этого бывало по нескольку связей
одновременно, - я отнюдь не приписываю это нежности своего сердца. Вовсе не
она руководила мною, когда одна из моих возлюбленных, устав ждать Аустерлица
нашей страсти, собиралась ретироваться. Тотчас же я раскрывал ей объятия,
делал всевозможные уступки, становился красноречив. Я пробуждал в ней
нежность и сладостное умиление, а сам испытывал эти чувства лишь по
видимости, был только немного взволнован угрозой разрыва и утраты женской
привязанности. Правда, иной раз мне казалось, что я действительно страдаю.
Но стоило мятежнице расстаться со мной, как я без труда забывал о ней;
впрочем, я помнил о ней ничуть не больше, если она решалась вернуться. Нет,
не любовь и не великодушие подстегивали меня, когда мне грозила опасность
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия