Чтение 15–й страницы книги ~Черное сердце~

тоска. - Сразу же после того... После того, как мы... расстались, я
повредила бедро, - взгляд ее скользнул в сторону. - Неудачный прыжок в ?Бале
у королевы?. Я даже сначала не поняла, что случилось. Я плохо
сконцентрировалась.

- Это не похоже на тебя, Лорин.

- Вот в этом-то и дело! - воскликнула она. - Я - не я. И я не знаю, кто я
теперь, - плечи ее вздрагивали. - Я не знаю, что теперь для меня важно. Я
занимаюсь по восемь часов в день. Мне надо вернуться в балет, но... я не
вернусь.

Ее зеленые глаза были полны слез, и Трейси, сам не зная почему, встал и
вышел из-за укрытия, которое создавал ему письменный стол. Они стояли друг
против друга, достаточно близко, чтобы прикоснуться, но не делали этого.

- Я танцую, - прошептала Лорин, - и технику я восстановила, но что-то
бесследно ушло. И это что-то - ты. - Она прерывисто вздохнула. - Я только
сейчас это поняла. - Теперь она плакала в открытую. - Я часами стою у
станка, и все это время думаю не о занятиях, а о тебе. Я разогреваюсь,
натягиваю пуанты - и думаю о тебе. Я выхожу на сцену - и думаю о тебе.

Она стиснула кулачки.

- Черт побери! - воскликнула она. - Теперь-то я понимаю, почему ушла. Я
не могла смириться с тем, что со мной происходило. Я и сейчас не могу с этим
смириться, - ее глаза искали его ответный взгляд. - Но я должна была
вернуться. Понять. Потому что я так больше жить не могу...

- Помнишь, что ты сказала мне в ту ночь? - Трейси вглядывался в ее лицо и
видел слезинки, повисшие на длинных ресницах. - ?Балет - это вся моя жизнь?.
Разве ты не помнишь, Лорин? ?Это то, чему я училась всю жизнь, и это моя
первая и единственная любовь?.

Лорин уже рыдала.

- Но этого недостаточно, Трейси. Я больше не могу танцевать. Так, как я
хочу, так, как должна. Я танцевала хорошо только тогда, когда была с тобой.
А потом... я вычеркнула тебя из моей жизни. Я была не права, я это теперь
знаю. Но, Господи, я ведь тогда ужасно испугалась. После этого я ночи
напролет не спала, все сидела и думала, думала, - и она с мольбой
заглядывала ему в глаза. - Я не могу так больше, Трейси. Ты был прав, а я -
нет. Я это признаю.

Как же ему хотелось обнять, успокоить, защитить ее. Но он не мог. Что-то
внутри сопротивлялось, что-то не желало сдаваться, он не мог ни забыть, ни
простить то, что она с ним сделала.

- Я не знаю, Лорин, - наконец произнес он. - За это время многое
произошло.

- Пожалуйста, - шептала она. - Я ведь не прошу о невозможном. Ну давай
хоть попробуем! Давай дадим себе хоть немного времени, чтобы заново узнать
друг друга.

- Вряд ли это возможно, - и Трейси увидел, какой болью наполнялись ее
глаза.

- Какая же я дура, что пришла, - проговорила она. - Но ты не можешь
винить меня за то, что я считала тебя достаточно сильным, чтобы меня понять.
Все мы совершаем ошибки, Трейси. Даже ты.

Он молчал и ненавидел себя за это молчание. Лицо у нее сразу осунулось,
постарело. Она повернулась, но напоследок спросила:

- Ты с кем-нибудь встречаешься?

Вопрос был настолько неожиданным, что он ответил честно:

- Нет.

- Тогда, может быть, мы с тобой еще увидимся, - она снова попыталась
изобразить улыбку, но на этот раз у нее ничего не получилось. - До свидания,
Трейси. - Она мягко притворила за собой дверь.

И Трейси громко-громко выкрикнул ее имя в пустоту комнаты.

Июнь 1966 года, Пномпень, Камбоджа

Поскольку семья Киеу была семьей интеллигентной, никого не удивляло, что
Киеу Кемара, отец Сока, работал у Чау Сенга - руководителя секретариата
принца Сианука.

Когда в пятидесятых Чау Сенг вернулся из Франции, Кемара помог ему
подготовить доклад о сложной проблеме среднего образования в Кампучии.
Сианука впечатлил этот доклад, и он ввел Чау Сенга в свой круг. Киеу Кемара
тоже попал туда.

По правде говоря, отец Сока был одним из тех немногих, кто мог выносить
Чау Сенга. Чау Сенг был прогрессивно мыслящим, глубоким человеком, но он
также был и ужасным грубияном. Он был таким же антиимпериалистом, как и
принц, но ему не хватало той выдержки, которую Сианук, в силу своего
положения, обязан был время от времени проявлять.

Как обычно в четверг Киеу Сока отправился в королевский дворец за своей
сестрой Малис. Из-за того, что семья Киеу была приближена к принцу, каждый
четверг Малис репетировала в Павильоне Лунного Света - она входила в труппу
Королевского балета Камбоджи.

Сока нарочно пришел пораньше, чтобы увидеть некоторые из танцев. Он
глазел на ряды девушек в белых блузках без рукавов и в красных сампут чанг
кбеу - юбках, завязанных спереди узлом.

Первой он заметил Бопа Деви - она была дочерью самого Сианука и звездой
труппы. Танцевала она прекрасно, но Сока не замечал ее мастерства: он
разыскивал Малис.

Сестра стояла в ряду других девушек, одна нога ее была поднята в воздух,
босая ступня вытянута. Локти расставлены в стороны, ладони сложены под
прямым углом к запястьям. Учитель объяснял ей какие-то движения рук, которые
в кхмерском танце были очень важны - это особый язык, особый вид передачи
информации.

Сока смотрел, как зачарованный. Какая же у него красивая сестра, как
замечательно размерены все ее движения! Она танцевала, словно облачко,
словно в ней не было веса. Неужто ее босые ступни действительно прикасаются
к холодным плиткам пола? Казалось, она не движется, а плывет. Он мог
смотреть на ее танец часами, но урок кончился.

Она легко, во французской манере, поцеловала его в обе щеки, и они
направились к машине. Пока шофер лавировал среди многочисленных пномпеньских
велорикш, Сока думал о французах. Сейчас, в середине шестидесятых, Пномпень
все еще выглядел так, будто находился под французским протекторатом. И хотя
в стране с населением в шесть миллионов проживало всего тысячи две с
половиной французов, их присутствие ощущалось всюду, особенно здесь, в
столице.

Штат французского посольства по-прежнему состоял из тех, кто служили
здесь еще во времена, когда французы называли этот край земли ?наш
Индокитай?. И французское Министерство иностранных дел, и даже сам президент
де Голль больше всего мечтали видеть Камбоджу такой, какой она когда-то была
- их колонией.

Некоторые, в том числе Самнанг и Рене, считали, что де Голль по-прежнему
остается духовным и политическим наставником Сианука. Этого они не понимали
и терпеть не собирались.

И все же галльское влияние на город оставалось огромным. Кхмеры из высших
эшелонов власти каждое утро пили кофе с круассанами в прохладе и покое
роскошного зала ?Отель ле Руайяль?, словно они находились в центре Парижа, а
не среди трущоб и гниющих каналов Пномпеня.

Отец Соки также завтракал здесь не реже двух раз в неделю, а вся семья
часто гостила на каучуковой плантации Чау Сенга в провинции. Он мог быть
интеллектуалом, и даже прогрессивным интеллектуалом, но ничто не
препятствовало ему наслаждаться богатством.

Сока смотрел сквозь окно машины. Они уже въезжали в Камкармон - квартал,
где жила городская элита. Приближенные принца селились в огромных виллах в
западном стиле с живописными крышами из оранжевой, зеленой и желтой
черепицы. Виллы окружали каменные ограды с вделанными в них копиями
барельефов из Байона, главного храма в Ангкор-Томе.

Вилла Киеу стояла в саду, в центре которого высился баньян. Слева от
баньяна находился плавательный бассейн в форме цветка лотоса, дно его было
украшено изображениями листьев лотоса.

Внутри, в доме, по стенам развешаны декоративные пластины - тоже копии
барельефов Байона, где в стиле двенадцатого века были изображены сцены
повседневной жизни. Сока любил вставать раньше всех, чтобы без помех
разглядывать эти изображения, постигать историю Кампучии.

Жизнь и времена правителей прошлого, таких, как Сурьяварман II, не
изучались в лицее Декарта, куда ходили он, его братья и сестры вместе с
другими детьми этого квартала. Сока не чувствовал связи с прошлым своей
страны, и однажды пообещал себе, что когда-нибудь непременно отправится в
Ангкор-Ват и Байон, чтобы поглядеть на стены и скульптуры, пережившие века и
хранившие предания. Он думал, что, может быть, не чувствует этой связи
потому, что предметы искусства в доме и в саду были лишь копиями. Вот если
бы он мог увидеть подлинники, прикоснуться к древним камням, он бы
почувствовал, понял; он знал, что тогда бы он обрел свое место в мире, как
обрел его Преа Моа Пандитто.

Он выскочил из машины, подал Малис руку и почувствовал, что ужасно
проголодался. Ура, скоро ужин! Но узнав, что Самнанг пригласил в гости Рене
Ивена, затосковал. Не то чтобы он не любил этого француза, но Сока ужасно не
нравилось, что Рене постоянно ссорился с Кемаром. Сока считал отца
непререкаемым авторитетом как в доме, так и вне его стен, и каждый, кто
пытался этот авторитет оспорить, был ему неприятен.

Рене был изящен, с молочно-белой кожей и красными, как у женщины, губами.
Волосы у него темные и шелковистые. Карие глаза навыкате прятались за очками
в круглой металлической оправе. Внешность у него была достаточно заурядная,
но вот манера разговора!..

- Поговаривают, - начал Рене, как только уселись за стол, - что Коу Роун
испытывает во дворце определенное давление со стороны некоторых лиц, - Рене
постоянно доносил сплетни, блуждавшие в городских кругах. Сплетни и азартные
игры процветали здесь столь пышно, что некоторые жившие в Пномпене