затрудняюсь, как бы точнее назвать. В принципиальных вопросах я тверд.
Спроси меня накануне, есть ли человек, могущий повлиять на вопрос о
Махмудове, я бы рассмеялся, сказал бы: такого человека нет, ибо я поступал
по партийной совести. И вот оказалось: есть такой человек -- полковник
Халтаев. Вчера я говорил так не потому, что забыл своего соратника и
друга, а потому, что не думал, что он будет ходатайствовать, ручаться за
вас. А я его знаю как верного и испытанного ленинца и не могу отказать ему,
и вы должны запомнить: не могу отказать ему, а не вам -- в этом
принципиальная причина моего неожиданного решения. Вам еще предстоит
заслужить доверие, хотя отныне, пригласив в дом, считаю вас другом, ибо
Эргаш-ака хочет, чтобы я протянул вам руку помощи.
эмоциями, личными привязанностями, -- нам, коммунистам, такой подход претит.
Положение с вами настолько серьезно, что все-таки буду держать ваше личное
дело у себя в сейфе, а вам даю шанс искупить вину перед товарищами по
партии активной работой, чтобы и впредь район был передовым в области. На
днях я с турецкой делегацией наведаюсь к вам в район -- не ударьте в грязь
лицом. В хозяйственных делах вы все-таки мастак -- чувствуется хорошее
инженерное образование, а вот в вопросах идеологии, кадровой политики...
отныне до полного прощения, так сказать, реабилитации, я хотел бы, чтобы
подобные вопросы решали с Эргашем-ака -- у него верный глаз, хорошая
идеологическая закалка, он не подведет. Надеюсь я и на жизненный и
партийный опыт, такт полковника, чтобы он откровенно не подменял вас, не
дискредитировал авторитет секретаря райкома в глазах людей... в общем, я
даю вам шанс сработаться.
Тилляходжаева оказался внятным, ясным, без обиняков, и Пулат Муминович
понял, что сохранил пост, уцелел, помилован, хотя и попадал под контроль
Халтаева. Все остальное время, а говорил только хозяин дома, опять шла
невнятица, абстрактные разговоры, сплошь состоящие из аллегорий, непонятно
к кому относящихся, -- к полковнику или секретарю райкома с урезанными
полномочиями. Пулат Муминович видел, что начальник милиции, силясь понять
старого друга, от натуги взмок, то и дело вытирал платочком пот со лба.
Чувствовалось, что Анвар Абидович ушел так далеко не только по должности, --
бывший соратник с двумя дипломами никак не поспевал за ходом его мыслей.
Откровенно говоря, ничего не понимал и Махмудов; хорошо, что ситуация с ним
прояснилась с самого начала, ибо в "комнате скромности" страх вновь
заполнил его душу почти до обморочного состояния, и сейчас, когда сомнения
рассеялись и все стало на свои места, он ощущал такую духовную пустоту,
апатию, что уже плохо соображал. Единственно, чего ему хотелось, -- остаться
одному и хорошенько выспаться. Ему не хотелось сегодня даже анализировать,
что же он на самом деле потерял, чем поступился, а что приобрел взамен.
Слушать первого приходилось из вежливости, хотя, наверное, следовало все
мотать на ус, но Пулат Муминович устал, размяк, понимал туго, а здесь нужна
была игра живого ума, соперничество мыслей.
расчете с полковником и что цена, по которой он рассчитался, якобы слишком
велика, ибо ради старого друга приходится поступаться партийными
принципами, хотя за точность выводов секретарь райкома не поручился бы --
слишком уж за густой вуалью подавались туманные мысли. Застолье катилось
мерно, без эмоциональных всплесков и очень походило на вялую игру в футбол в
одни ворота, как вдруг, впервые за вечер, неожиданно вошла жена -- та
самая, которую Наполеон лично принял в партию, а она узнала об этом, когда
он принес ей домой партбилет, -- очень красивая, милая женщина, и,
извинившись за вторжение в мужскую компанию, сказала, что хозяина просят к
телефону из Москвы. По растерянному лицу супруги можно было догадаться, что
звонили не простые люди. По тому, как сорвался первый, чуть не смахнув
тарелку со стола, Пулат Муминович понял, что тот ждал звонка или, по крайней
мере, знал, кто вызывает его, -- на случайный звонок, даже из Москвы, он не
кинулся бы сломя голову. Что и говорить, собой он владел и держался
прекрасно.
просто ошалелый от радости -- куда солидность делась, довольно потирал
руки, даже велел жене сесть за стол, обмыть столь важное событие.
задрал в потолок короткий пухлый пальчик. В прошлом году она с мужем,
совершавшим инспекционную поездку по Узбекистану по линии МВД, посетила
Заркент, и он, конечно, лично показал им достопримечательности, старые и
новые, а прием организовал в летней резиденции бывшего эмира, закрыв по этой
причине музей, чтобы высокие гости почувствовали время и прошлый размах. И
вот частный звонок по личному делу -- значит, не забыла, помнит ханский
прием. Галя со своими близкими друзьями из Союзгосцирка зимой собиралась в
Париж, и ее личный модельер предлагал сшить каракулевое манто, которое
скрывало бы, мягко говоря, ее мощные пропорции -- дочь пошла фигурой и
характером в отца, требовался особый каракуль, редчайших цветов,
золотисто-розовый с кремовым оттенком, ей даже подсказали название --
антик. Видела она, оказывается, подобное манто на одной американской
миллионерше и с тех пор, мол, потеряла покой.
будет манто лучше, чем у миллионерши, тот каракуль американцы наверняка
купили на пушном аукционе, а он, как ни крути, из Заркента -- такой сорт
большей частью поступает за границу от нас. Кстати, -- быстро переключился
он, -- Эргаш-ака, не будем откладывать просьбу Галины Леонидовны в долгий
ящик, я знаю, вы из семьи известных чабанов и понимаете толк в каракуле.
Помнится, рассказывали в молодости, что ваш отец некогда отбирал голубой
каракуль на папаху Сталину для парадного мундира генералиссимуса.
до конца, то ли его разыгрывают, то ли действительно звонила дочь Самого.
приготовленный на экспорт и на аукцион в Ленинград, и отберите лучшее из
лучшего, завиток к завитку, чтобы советская женщина не краснела в Париже
перед какими-то американскими миллионершами, а Пулат Муминович даст команду
совхозам. -- Хозяин дома, даже не взглянув в сторону секретаря райкома,
продолжил: -- В конце недели я приеду к вам вместе с турецкими бизнесменами
-- к этому сроку подготовьте. А в понедельник лечу на сессию Верховного
Совета в Москву, сам и доставлю, узнаю заодно, понравилось ли?
Махмудов думал, что, слава Богу, вернется в гостиницу трезвым, то теперь
надежды его улетучились. Хозяина словно подменили: о том, что он такой
заводной, Пулат Муминович не мог и подумать. Наполеон произносил тост за
тостом, да за таких людей, что не выпить было просто рискованно, тем более
ему, Махмудову, с порочной родословной. Выпили прежде всего за Сталина,
носившего папаху из этих мест, потом выпили за мужа Галины Леонидовны,
генерала МВД, особенно любившего Узбекистан, выпили с особым волнением и
за ее отца. Здравицу в его честь Анвар Абидович произнес цветистую и длинную
-- жаль, не слышал сам адресат, если это, конечно, не было репетицией. А
вдруг, чем черт не шутит, вдруг придется за одним столом посидеть --
говорят, ничто человеческое генеральному не чуждо, особенно застолье с
друзьями, ведь удалось же пить с его зятем и любимой дочерью на брудершафт.
оказывается, знаком хозяин дома, поднимались один за другим. Пулат Муминович
потерял им счет. В перерыве между здравицами Тилляходжаев рассказал о своих
знаменитых друзьях-приятелях, называл их небрежно по именам, открывал
такие подробности их личной жизни, что Махмудов подумал, не провокация ли
это, совсем непонятная ему, -- ведь речь шла о людях таких высочайших
званий и должностей, что жуть брала. Видимо, было страшно не ему одному --
перестал неожиданно потеть и полковник, он словно бы потерял ориентиры и
несколько раз смеялся невпопад; пожалуй, для Халтаева сегодня Наполеон тоже
открывался совсем с неведомой стороны.
невероятных дозах, делали свое дело. Это и успокаивало Пулата Муминовича,
исчезла мысль о преднамеренной провокации. От изощренного ума и коварства
первого он теперь ожидал чего угодно. Среди ночи Тилляходжаеву вдруг
захотелось танцевать, и он решил вызвать на дом ансамбль, но гости
отговорили, сказали, что и японский стереокомплекс устроит -- он как раз,
сияя хромом и никелем, стоял в углу. Включили кассетную деку "Кенвуд", и
Анвар Абидович потащил всех в пляс -- оргия достигла апогея. Пьян был
хозяин, пьяны гости, чуть трезвее выглядел Халтаев; жена, видимо, привыкшая
к выходкам мужа, незаметно, еще до танцев, исчезла из-за стола -- ее
отсутствие Наполеон не заметил.
вывертами, вскриками, он вдруг вспомнил про еще одного своего
приятеля-покровителя и потащил всех снова к столу. Но последний тост
сказать Анвару Абидовичу не удалось: фамилия всесильного товарища тяжело
давалась и на трезвую голову, а заплетавшемуся пьяному языку она и вовсе
оказалась не под силу. Он упрямо пытался преодолеть труднопроизносимый
звуковой ряд и вдруг как-то мягко осел, отставив бокал в сторону, и уютно
упал грудью на белоснежную скатерть.
болтайте -- недолго и языка лишиться, -- и неожиданно протянул удивленному
Пулату Муминовичу коробку, где лежали две бутылки "Посольской" водки и
закуска, и прокомментировал: -- Я знаю, вы в гостинице живете, чтобы утром
искать не пришлось. Шеф не любит, когда у его друзей голова болит. Традиция
в доме такая.
туда, где под фонарем стояла белая "Волга". Щеголь, опустив сиденье и
подложив под голову чапан, сладко спал -- видимо, чувствовал, что гости
могут загулять и до утра.
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Акунин Борис