правильно оценить коллекцию керамики, собранную Тургановой, но тумана в этом
вопросе напустили немало. Дважды в заключении ссылались на лондонский
аукцион "Сотби", где в последние годы участилась продажа частных собраний
керамики из разных стран. И приводили в пример коллекцию господина Кемаля
из Анкары, которая была продана за восемьдесят четыре тысячи фунтов
стерлингов; называлась и коллекция генерала Чарлза Грея, которую тот в
начале века вывез из Египта, -- ее на аукционе "Сотби" оценили в сто тысяч.
Тургановой не уступала собраниям господина Кемаля и генерала Грея, и
ссылались при этом на высказывания зарубежных газет о керамике, которую
Лариса Павловна демонстрировала за границей. Ссылались также на статью, где
приводилось сравнение частного собрания Тургановой с коллекцией Чарлза
Грея, и предпочтение отдавалось керамике Средней Азии -- она оказалась
представлена куда шире. Не преминули эксперты указать и на тот факт, что в
рецензиях о выставке Тургановой западные журналисты не раз оценивали
стоимость экспонатов, а газетчики оценивали коллекцию щедро, тем более что
знали -- она не продается. Оттого предполагаемая цена, называемая
восторженными журналистами, была куда выше, чем назначил аукцион "Сотби" за
коллекции из Анкары и Порт-Саида.
иены, французские франки, в которых хоть однажды оценивалась коллекция, по
официальному курсу на рубли, и сумма получалась астрономическая, что-то
около ста пятидесяти тысяч, превышая даже цену, названную анонимщиками. И
эта, гипнотизирующая любого советского человека, живущего на зарплату, цифра
витала в стенах обкома задолго до начала бюро -- она определила тон и
настроение его. Наверное, слух опережает скорость света, обрастая деталями
или, наоборот, теряя их, и уже скоро не говорили, что коллекция керамики
оценивается экспертами примерно в сто пятьдесят тысяч, а говорили, что
областной прокурор собрал сто пятьдесят тысяч или просто называли эту
потрясающую цифру, увязывая всяк на свой лад с его фамилией такие большие
деньги. Но все эти слухи распространялись и ширились после бюро, на котором
и решилась судьба Амирхана Даутовича.
Иргашева, и о выводах проверяющих из Ташкента. Комиссия из Ташкента еще
отметила, что иметь в домашнем саду "музей под открытым небом" для такого
должностного лица, как областной прокурор, -- вызывающая нескромность, и
партийная, и должностная.
упомянула о спартанской скромности жилья областного прокурора, где не было
ни одной вещи, которые принято называть предметами роскоши.
Бекходжаева, из тех, что носили другую фамилию. Он не стал выступать первым,
но, видя, что собравшиеся не вполне разделяют выводы двух комиссий, взял
слово.
сказать слова правды человеку, перенесшему такое большое горе, потерю жены,
и едва оправившемуся после двух тяжелых инфарктов, но долг коммуниста
обязывает к этому. Я тоже, можно сказать, косвенно соприкоснулся с бедой
товарища Азларханова: убийца-маньяк, так быстро пойманный и сурово
наказанный органами правосудия, угрожал жизни моего родственника, студента,
будущего коллеги нашего прокурора. Поверьте, если он не пострадал
физически, то психологическую травму он получил на всю жизнь, я знаю это
точно. Так что мне, больше чем кому-либо, понятна беда товарища
Азларханова. Беда неожиданно высветила и другое, но я убежден, даже не
случись беды, рано или поздно ситуация с частной коллекцией в доме
областного прокурора выплыла бы наружу. И тут мы подходим к сути дела. Я
хочу сказать о корысти, какие личины она может принимать. Если раньше на
бюро мы обсуждали людей, наживших неправедным путем дома, машины, дачи,
ковры, хрусталь, сегодня мы сталкиваемся с более изощренной формой
стяжательства. Меня поразила оценка уважаемых и авторитетных экспертов из
столицы -- сто пятьдесят тысяч! А в такую астрономическую цифру оценивается
собранная семьей Азлархановых редкая керамика нашего края. На такую сумму у
нас не тянул еще ни один хапуга.
хочу знать, копаться в грязи, но, например, изъятие святых для мусульман
реликвий Балан-мечети из Сардобы не разделяю даже я, убежденный атеист. Этот
факт дискредитирует товарища Азларханова и как коммуниста, и как
должностное лицо. Это большой политический вопрос, и, я думаю, бюро обкома
даст принципиальную оценку такому поступку.
товарища Азларханова, и в лучах этой славы, как я знаю, любил покрасоваться
и сам товарищ прокурор. Партийной нескромностью я считаю и то, что он
дважды сопровождал жену в ее зарубежных поездках. Сегодня, когда была
названа сумма в сто пятьдесят тысяч, я понял, наконец, объяснил для себя ее
действительно неуемную энергию, подвижничество. Убежден, ею двигали только
тщеславие и корысть -- это отчасти и привело ее к гибели...
вскочил с места.
касайтесь грязными руками имени моей жены, иначе я... -- Амирхан Даутович,
как тогда, в день задержания преступников, вышел из-за стола и, не помня
себя, угрожающе двинулся на Бекходжаева.
взвизгнул от страха точно так же, как некогда племянник. Прокурора под руки
вывели из кабинета секретаря обкома, где проходило бюро, и заседание
закончилось уже без него.
покинул приемную, рабочий день в старинном особняке давно закончился, и он
брел по пустым, гулким коридорам, спускался по устланной коврами лестнице,
не встречая ни единого человека. Между вторым и третьим этажом у Амирхана
Даутовича снова прихватило сердце, и он, присев прямо на ступеньке лестницы,
принял нитроглицерин. Нашел в себе силы подняться только потому, что
чувствовал -- заседание бюро вот-вот закончится, а он не хотел, чтобы его
видели в таком жалком состоянии, -- ни друзья, ни враги. Осторожно, держась
за широкие, отполированные временем перила мраморной лестницы, прокурор
спустился вниз.
Амирхан Даутович даже поежился, но, наверное, знобило его не от холода. Он
не спеша пересек нарядную площадь перед обкомом и направился к стоянке
служебного транспорта. Несмотря на поздний час, машин на стоянке оказалось
много. Обычно, когда прокурор еще пересекал площадь, его машина уже
выруливала навстречу, но на этот раз "Волга" не спешила к нему, и Амирхан
Даутович подумал, что его шофер заговорился с коллегами. Подойдя ближе, он
не увидел своей машины и стоял некоторое время в растерянности, заметив,
как из других машин наблюдают за ним. Он уже хотел повернуть назад, как из
"Волги", крайней в ряду, вышел пожилой шофер и направился к нему. Прокурор
узнал Усмана-ака -- несколько лет назад тот возил его. Усман-ака подошел к
Амирхану Даутовичу, поздоровался и, жестом пригласив к машине, не скрывая
смущения, сказал:
уже не областной прокурор и у вас крупные неприятности, и уехал, как только
ушли на бюро... Такая нынче молодежь пошла практичная, а небось у вас
характеристику в институт подписывал, заочник... -- И Усман-ака от злости
сплюнул.
и отправился домой пешком -- пройтись ему не мешало.
вечерняя жизнь вступала в свои права, люди шли в кино, в парки, просто
гуляли. Многие раскланивались с Амирханом Даутовичем, оборачивались ему
вслед: после смерти Ларисы Павловны вряд ли в городе был человек, не знавший
его историю. Не знали они только о сегодняшнем бюро обкома, о выводах
которого Амирхан Даутович догадывался еще до заседания. Особых иллюзий он не
строил: после ночного звонка прокурора республики понял, что Бекходжаевы
обложили его основательно, после таких обвинений едва ли кого оставили бы
на столь ответственном посту.
потому что знал: не останови он Бекходжаева, тот продолжал бы поливать
грязью Ларису, а домашних заготовок у них на этот счет, наверное, имелось
немало, безошибочно высчитали, как дорога для него память жены. Не жаль ему
было и должности, которую наверняка потерял надолго, если не навсегда, --
обидно было сознавать, что проиграл борьбу, считай, без боя. Растоптали, как
мальчишку, и пикнуть не позволили. Эта мысль и не давала покоя ни по дороге
домой, ни дома.
лишили меня должности, власти, и теперь я им не опасен, -- рассуждал
прокурор, -- так зря они успокоились. Может, мне без чинов и легче будет
отстоять свою честь. И может, то, что они считают концом, будет только
началом".
света, затем вышел в сад. Весенние сумерки быстро перешли в ночь, и бурно
разросшийся по весне сад пугал темнотой. Прокурор долго стоял на открытой
веранде, не желая возвращаться в дом и не включая огней в саду, -- мысль о
том, что он сдался без боя, не давала покоя.
вернулся после бюро обкома домой, где его наверняка дожидались и остальные
родственники, включая и самого Суюна Бекходжаева, и сейчас они за столом
празднуют победу, упиваясь своей властью, вседозволенностью: ведь не шутка,
отстояли убийцу и заодно стерли в порошок областного прокурора. Это ли не
показатель мощи их клана.
Афанасьев Роман
Гуревич Георгий
Каргалов Вадим
Маккарти Кормак
Сертаков Виталий
Каменистый Артем