нетрезвого капитана с петлицами артиллериста, сообщившего, что
команда, в которую я включен, ждет отправки и сопровождающий,
отбывший на вокзал за билетами, должен вернуться с минуты на
минуту.
лейтенант нетрезвого капитана, и тот кивнул ему с таким угрюмым
пониманием, что я твердо уяснил: мне конец!
столов, заваленных папками с личными делами призывников, и
множество стульев, также тяжестью папок обремененных.
письменному столу, вытащил из него бутылку водки, шумно выдохнув
воздух, совершил из бутылки объемный глоток и, утеревшись рукавом
кителя, кабинет покинул, не забыв, правда, запереть за собой
дверь.
Подколозин...
в сознании мыслью...
папок.
верхней папке узрел свою фамилию...
особая.
переложив его в ту стопку, где лежало дело Подколозина, а его
папку, да прости мне, неведомый собрат по несчастью, уместил в
категорию "избранных".
доносились до меня из-за двери, то и дело забегал в кабинет с
целью приобщения к своему заветному сосуду, из которого он,
казалось, черпает необходимую энергию, и внимания на меня при
этом обращал не более, чем на гипсовый бюст Ленина, с искренне-
устремленным любопытством взиравшего на капитана с высоты
канцелярского книжного шкафа.
стопке "элиты" и, взяв дело Подколозина, долго и недоумевающе
разглядывал его, видимо, ощущая какое-то несоответствие в
фамилии, но затем, махнув рукой, положил папку на место и,
судорожно прижав ладонь к животу, поспешным аллюром удалился
прочь, громко у порога пукнув и дверь за собою не затворив.
старшего лейтенанта с петлицами инженерных войск и, указав на
меня корявым пальцем, произнес:
подоконника стопку "элитарных" досье.
внутренних войск, сунул под мышку свою кипу картонок, среди
которых находилось и мое подметное "дело".
плотно толпившихся в зале, после чего старший лейтенант зачитал
фамилии пятерых особо отмеченных, в состав которых моей коварной
волей был зачислен послушно вышедший из толпы розовощекий
двухметрового роста Подколозин.
узрев в ней меня, скользнул по толпе испытующим взором, но, так и
не отыскав среди однообразия лысых голов искомую, принялся
перебирать свои папки, индентифицируя личности подведомственных
ему призывников.
кто, претерпев некоторое раздумье, повел свою пятерку на выход,
озабоченно почесывая подбородок.
кабинета, из которого вышел капитан-распределитель с высокомерно-
отрешенным выражением физиономии, и, оценив, видимо, данное
выражение, лейтенант усмехнулся понятливо, мигом все свои
сомнения отринув.
с новобранцем Подколозиным, чьей судьбой я столь небрежно и
внезапно распорядился. Впрочем, не на казнь же его вели, этого
Подколозина...
группу из десяти человек, возглавляемую прапорщиком, - к
Казанскому вокзалу, откуда я позвонил по телефону домой.
отныне занят ратным трудом.
разревелся сам, однако, взяв себя в руки, проронил:
Внутренние войска. Все. Прибуду на место - напишу.
случае. Иначе - труба!
что ли, времени не было?
прокаженного индийского нищего, лапку рычага.
Ростов-на-Дону.
ярусе казарменной койки, и поначалу привстал испуганно, не
понимая, где оказался и какие обстоятельства тому способствовали.
кирза новеньких сапог, эта казарма, куда нас привезли поздней
ночью...
прислушиваясь к храпу и бормотанию сослуживцев и глядя в
растрескавшуюся штукатурку казарменного потолка.
кроватью, автомобильчик "Амбассадор", знойные улицы, буйство
тропической зелени, нежных подружек, покойного Николая
Степановича - да будет земля ему пухом...
куранты, отбивая шесть часов утра, заскрипели пружины солдатских
коек, казарма наполнилась гомоном, руганью, стуком тяжелых
табуретов и неуклюжих сапог...
однообразно. Нас учили палить из автомата, возили в городскую
колонию, объясняя правила и устав караульной службы,
предназначение внешних и внутренних заграждений, изматывали бегом
в противогазах, строевой муштрой и ежедневной чисткой картофеля в
кухонной полковой подсобке, однако главным испытанием для меня
явился мой взводный - лейтенант Басеев, дитя кавказских гор.
многолетняя работа в Индии, московская прописка, да и вообще тот
очевидный факт, что под его командованием я оказался
исключительно в силу недоразумения.
Впрочем, пыл начальника во многом подогревал и я сам,
демонстрируя к кавказскому человеку откровенное презрение и
гадливость - вполне оправданные. Главными чертами его характера
были хитрость и патологическая жестокость. Гибкий, поджарый,
мастер спорта по самбо, он напоминал каждым своим движением
агрессивную дикую кошку.
подчиненными обращался, как с недочеловеками, причем свою
физическую силу применял, в качестве главного аргумента в
закреплении своего превосходства.
вокруг плаца в противогазе и многократным упражнением "лечь-
встать", а ложиться мне неизменно приходилось в холодные и мутные
осенние лужи, после которых все краткое свободное время тратилось
Херберт Фрэнк
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Каргалов Вадим
Жюль Верн
Березин Федор