Чтение 15–й страницы книги ~Господин Никто~

столько времени с этой молодой дурой?

- Прекрасно вас понял, - киваю я ей. - В следующий раз ищите себе
компаньона поинтересней.

- Так и сделаю, - бросает она в ответ. - Найду такого, который более
скуп на мудрые изречения и более щедр на деньги.

Бедняжка. Она воображает, что таких людей тут можно встретить на
каждом шагу, достаточно только иметь внушительный бюст.

- Можем идти, - сухо предлагаю я.

Мы поднимаемся и выходим. Лида как будто хочет что-то сказать, чтобы
сгладить свою грубость, но я, не глядя на нее, тороплюсь открыть дверцу
"ягуара". Захлопнув, перехожу на другую сторону, сажусь за руль, и машина
устремляется вперед. Бешеная гонка по опустевшим улицам кончается на Рю де
Прованс. Вылезаю и с той же холодной учтивостью помогаю даме выбраться из
машины, провожаю до парадной двери и подаю руку. Лида задерживает мою руку
в своей, несмотря на то, что я не проявляю ни малейшего желания
интимничать с нею.

- Я вела себя ужасно, - неожиданно заявляет она и смотрит на меня с
мольбой.

"Только не заплачь!" - внушаю ей про себя.

- Я не хотела вас обидеть...

"Да и не смогла", - мысленно успокаиваю я ее.

- Просто я все это представляла себе иначе... Совсем, совсем иначе...

- Мы всегда представляем вещи иначе, - заявляю я, рискуя снова быть
причисленным к философам. - Быть может, вся беда в том, что у меня не
оказалось достаточно денег. Вы меня простите, не хочется быть грубым, но я
не располагаю доходами вашего отца...

- Извините... - тихо говорит она, приближаясь ко мне на шаг и
продолжая пожимать мою руку.

Видимо, это означает, что и мне следует придвинуться на шаг и
запечатлеть поцелуй на ее цикламеновых устах. Только все хорошо в меру.
Милый папочка, вожделенный Париж и сверх того новый любовник - не
многовато ли будет для одного вечера? Вот почему я ограничиваюсь тем, что,
высвободив свою руку, вскидываю ее на прощанье:

- Не волнуйтесь. Я не обидчив. Считайте, что ничего не случилось.

"Все же надо было ее поцеловать", - думаю я, медленно продвигаясь в
своей таратайке по пустынным улицам. Франсуаз избаловала меня. Я здесь
только месяц, а уже начинаю чувствовать одиночество, хотя мне едва ли
знакомо еще что-нибудь, кроме одиночества.

"Все же надо было ее поцеловать", - говорю я себе, делая большие
крюки и сложные маневры, чтобы, обогнув улицы с односторонним движением,
добраться до своего дома. Она, похоже, не так испорчена, как старается
изобразить. И потом, какая бы она ни была, с нею мне все же приятней, чем
в обществе Тони. Иметь молодую приятельницу, да еще с такой статью, это
уже что-нибудь да значит для человека, не избалованного судьбой, вроде
меня.

"Ее поцеловать? С какой радости? - возражаю я себе, подкатив наконец
к дому. - Она, видите ли, разочаровалась. Все представляла себе иначе. Я
тоже многое представлял иначе, но других в этом не виню, и если уж
сетовать, то лишь на собственную глупость. Вот пройдешь, милая девушка,
через все разочарования, ежели ты на это способна, а тогда, милости
просим, поговорим. Тогда, может, и поцелую, если это все еще будет тебе
приятно".

Я нажимаю на кнопку у парадной двери, и на лестнице загорается свет.
Медленно поднявшись на девяносто вторую ступеньку, отпираю дверь и вхожу в
свою жалкую "студию". Щелкает выключатель.

В комнате ждут меня, разместившись в креслах и на моей кровати, люди
из Центра.

Все в полном сборе: Димов, Кралев, Младенов, Тони, Ворон и Уж. Одного
Милко недостает. Вероятно, не успели сообщить ему о готовящемся судебном
заседании. Потому что предстоит, несомненно, судебное заседание. Может
быть, даже экзекуция.

- О, какой сюрприз! - восклицаю я с необыкновенным радушием. - И
почему же вы так вот, в темноте?

- Помалкивай! - мрачно предупреждает меня Кралев. - Будешь отвечать
только на вопросы.

- И это можно, - соглашаюсь я, опершись на дверь. - Мне не привыкать.

- Бобев, ты, собственно, на кого работаешь? - мягко, почти ласково
спрашивает Димов, смачно причмокивая своими полными губами.

У меня вдруг появляется непреодолимое желание хлопнуть его по толстой
щеке, чтобы он выплюнул наконец свою несуществующую конфету.

- На вас работаю.

- На кого работаешь? - повторяет Димов более раздельно, но все так же
мягко, пристально глядя на меня своими сонными глазками. - Ты, надеюсь,
понимаешь, что я имею в виду.

- Если вы имеете в виду что-то помимо журнала, то должен сказать, что
ничего не понимаю... Может, вас разыграл кто-нибудь... Иначе как объяснить
это ваше ночное посещение... На кого я могу работать?..

- Помолчи! - снова рычит Кралев. - Сейчас мы задаем вопросы.

- Ну-ка перестань ершиться, - говорю я, переходя на свой обычный тон.
- Это ты решил их разыграть?

Кралев готов мне ответить, но Димов останавливает его взмахом своей
пухлой руки.

- Вот что, Бобев, не трать время на пустые увертки, сперва выслушай,
что мы знаем, а потом, если у тебя есть хоть какая-то смекалка, сам
расскажешь нам, что ты знаешь.

- Да что с ним толковать? - неожиданно подает голос Ворон. - Давайте
я отведу его в ванную, и дело с концом.

- Помолчи, - обрывает его Димов. - Ну-ка, Кралев, объясни этому юноше
что к чему.

Мне уже под сорок, и, когда Димов говорит "юноше" он намекает не на
возраст, а на мою неопытность и самонадеянность, позволившую мне вмешаться
в игру солидных людей. И я в данном случае не вижу, чем мне крыть.

- Этот тип с самого начала показался мне сомнительным, - заявляет
Кралев трубным басом.

- Разве только тебе? - не выдерживает Ворон.

- Помолчи! - снова обрывает его Димов. - Вмешаешься еще раз -
сосчитаешь ступеньки до самого низа.

Ворон обиженно усмехается, обнажая крупные желтые зубы, и окидывает
меня хищным взглядом: я, мол, тут дождусь, не внизу, будь спокоен.

- Он с первого взгляда показался мне подозрительным, поэтому я сразу
же взял его под наблюдение, - продолжает Кралев. - Чересчур уж он
любопытен, хотя и прикидывается дурачком, - вот что бросилось мне в глаза.
Дай-ка, думаю, предупрежу швейцара, чтобы следил, когда этот голубчик
появляется и уходит. И тут выяснилось, что приходит он на работу ни свет
ни заря, притом в определенные дни. А сегодня и я пришел пораньше. И
поймал его на месте преступления...

- Я постучался в вашу дверь, - объясняю я Димову. - Вот в чем мое
преступление.

- Не в этом дело, не хитри, - тяжело выговаривает Кралев. - Я бы мог
тебя накрыть при выходе из кабинета, но не разглядел через замочную
скважину и не догадался, что ты прячешься за портьерой. Прямо испарился
куда-то. Только вот погляди на эту штуку. - Он вытаскивает из кармана
небольшой клочок темной бумаги и показывает мне. - Это, к твоему сведению,
фотобумага. В темноте мы положили ее на дно того самого ящика и в темноте
вынули оттуда. И тем не менее бумага оказалась засвеченной. Теперь ты
понял?

- Какого ящика? - сердито спрашиваю я. - Меня в комнате не было. О
каком ящике, о какой бумаге ты болтаешь?

- Обшарьте его! - мягким голоском приказывает Димов, нетерпеливо
подбрасывая на руке ключи от машины.

Ворон и Уж дружно бросаются ко мне и, толкаясь, немилосердно дергая
за одежду, быстро и старательно обыскивают меня. Ключи мои, разумеется, не
в кармане. Может, я и новичок, но не ребенок.

- Откуда у тебя столько денег? - спрашивает Димов, тщательно
пересчитав своими короткими пухлыми пальцами вынутые из бумажника
банкноты.

- Вы же только что выплатили мне жалованье!

- После "только что" прошло пять суток. Что же, ты ничего не тратил
за это время?

- Да только сегодня он выложил по счету шестьдесят франков, -
сообщает Тони, избегая глядеть мне в глаза.

Младенов, до сих пор хранивший молчание, неудобно ерзает в кресле.

- И дочку Младенова сейчас водил по ресторанам, - дополняет Димов. -
Откуда у него такие деньги?

- Бай Марин на этот вечер дал мне, - отвечаю я. - Даже больше, чем я
истратил.

- Бай Марин ему дал! Да еще больше, чем надо! - презрительно рычит
Кралев.

Младенов, который до последнего момента выступал в роли статиста,
тяжело повернулся в кресле.

- Ну, дал я ему, что особенного? Дочка моя приехала. Как не дать ради
такого случая?

Старик врет с бОльшим усердием, чем можно было ожидать.

- Если хотите, я точно объясню, сколько истратил и сколько осталось,
- уверенно заявляю я, так как обычно стараюсь не носить при себе больших
сумм, способных вызвать подозрение.

- Но вот этого тебе не объяснить! - гремит Кралев, помахивая клочком
темной бумаги.