Чтение 15–й страницы книги ~Улица Жмуров~

считает...

- Знаю: он считает, что я лезу не в свое дело, что люди из совершенно
другой полицейской службы не имеют права приказывать его подчиненным... Дай
мне его.

Шардон облегченно вздыхает.

- Сейчас, господин комиссар. Зона молчания, потом хриплый голос издает
"алло!", похожее на пук.

- Мюлле?

- Он самый...

- Это Сан-Антонио.

- Отлично.

Эта гадина не начинает разговор. Ждет меня. Мюлле заранее наслаждается
извинениями, которые я ему принесу, уже истекая слюной.

Я в телефонной кабине играю в воздушный шар: раздуваюсь, раздуваюсь.

- Ну что?- сухо спрашивает Мюлле.

Это слишком. Я взрываюсь! Бомба в Хиросиме и ядерный гриб на Бикини - это
просто хлопок пистона по сравнению со взрывом моей ярости.

- Слушай, Мюлле,-ору я,-ты что, ждешь, пока я паду перед тобой ниц и
начну петь романс извинений за то, что влез в дело, которое меня не
касается? Тогда наберись Побольше терпения! Твои люди лопухи и опереточные
полицейские, а ты, их начальничек, вообще полный идиот!

- Хватит!- вопит он.

- Нет, не хватит, дубина... Я вынужден в одиночку разыгрывать из себя
Шерлока Холмса, пока твои бойскауты закрывают дела, помешавшие им резаться в
картишки. Можешь орать, сколько хочешь, а тебе придется объяснять это
Старику!

Тут он резко жмет на тормоза своих возражений.

- Ну, ну, что там случилось?

- Случилось, что найденный мною мертвец умер подозрительным образом;
смерть сопровождавшего его типа еще более подозрительна! Случилось то, что
пассия второго одновременно и дочка врача первого; что ее невозможно найти,
а среди ночи она явилась в свой дом в деревне и сожгла в топке барана. Если
ты считаешь, что ничего не случилось, то браво!

Даже получив в морду удар кулаком от чемпиона мира по боксу, он бы не
оказался в таком нокауте.

- Что... Что ты говоришь?- бормочет он.

- Правду, лопух!

- Я ничего не понимаю...

- И что с того? Ты только тем и занимаешься, что не понимаешь?

- Но...

- Закрой рот! Я говорю!

Мюлле, должно быть, очень неуютно. Это парень, если вы его не знаете,
похож на лезвие ножа: такой же холодный, бледный и острый.

- Все, о чем я тебя прошу,- продолжаю я,- это бросить всех твоих орлов на
поиски некой Изабель Бужон, дочери доктора Бужона с площади Терн... Да, и
еще последить за маленьким голубым, откликающимся на нежное имя Жорж Дени,
который сожительствовал со стариком Бальменом и участвовал в его эротических
фантазиях... Я буду этим заниматься до завтрашнего вечера... Завтра, после
обеда, я расскажу, чего сумел добиться, и передам эстафету тебе, потому что
Старик посылает меня по ту сторону Большой Лужи с селедкой. Договорились?

- Договорились,- скрипит он.

Когда я сказал "скрипит", то нисколько не преувеличил. Он скрипит, как
флюгер на сильном ветру.

Должно быть, мой разнос был слышен далеко, потому что, когда я выхожу из
телефонной кабины, остальные клиенты бистро пялятся на меня, будто я султан
Марокко.

Чтобы придать себе солидности, я прошу бармена повторить заказ. Потом
ощупываю карманы в поисках сигаретки, которая успокоит мои нервы.

У меня остались только сухие, найденные в доме в Гуссанвиле. Поскольку я
не люблю женские сигареты, то прошу у бармена "Голуаз".

Он извиняется: их больше не осталось.

Я вздыхаю и решаю покурить "турчанку".

Делая затяжки, в которых не нахожу никакого удовольствия, я немного
размышляю. Я думаю - значит, существую, как сказал кто-то. И тут происходит
неординарный феномен, что является, если позволите заметить, плеоназмом
первой категории, поскольку феномен не может быть ординарным.

Думая, я вдруг понимаю, что не чувствую себя. Мой организм стал легким,
воздушным. Я парю сантиметрах в десяти над полом. Мои мысли освещаются,
загораются.

Дело, которое я расследую, кажется милой шуткой, не имеющей никакого
значения, а все его нити распутаются сами собой!

Одновременно мои внутренности пронзает боль и бьет прямо в сердце.

Я прислоняюсь к стойке, так и не опустившись на землю.

Слышу, кто-то говорит:

- Ему плохо.

Голоса распространяются, как лучи, звенят, будто хрустальные
колокольчики.

У меня еще хватает мозгов, чтобы подумать: "С тобой что-то не то..."

Надо мной склоняется чье-то лицо, меня берут руки, укладывают на пол.

Мой котелок, не паникуя, продолжает давать мне полезные советы: "Ты
сейчас сдохнешь, если ничего не сделаешь... Врача... Медэксперта!"

Да, должно быть, это смерть: эта ватная неподвижность, это яркое пламя
внутри, эта необыкновенная легкость, полная отстраненность...

- Он что-то говорит!- произносит голос.

- Замолчите!- обрывает другой голос.- Что он говорит?

Третий, прерывистый и вялый, шепчет:

- Доктор Андрэ, полиция...

Этот третий голос принадлежит мне, но я узнаю его не сразу, и мне
кажется, что он не имеет со мной ничего общего. Впрочем, я сам не имею
ничего общего с миром живых.

- Он сказал "доктор Андрэ, полиция"!

- Надо вызвать "скорую" и полицию. Он повторит им свои слова.

- Вы не думаете, что он пьяный?

- Нет, он был совершенно нормальным, когда вошел сюда, и почти не пил.

Это верно, когда я вошел, я был нормальным.

- Это приступ?

- Несомненно.

Приступ! Приступ чего? Сердца?

Время идет, утекает. Я проваливаюсь, погружаюсь... Но какое великолепное
кораблекрушение! Я уже ничего не соображаю... Я... Все, конец!

Музыка, шум, розы: жизнь.

Я открываю глаза и вижу полицейские формы. Блестят пуговицы. Я смотрю по
сторонам и вижу скамейку. Я в полицейском фургоне. В этом нет никаких
сомнений. Здесь пахнет полицией, потом, пылью и табаком.

Я пытаюсь сесть. Парни мне помогают.

- Вам лучше, господин комиссар?- спрашивает сер-жант.

Я смотрю на него.

- Лучше?

Ну конечно! Мне настолько лучше, что теперь я чувствую, насколько мне
плохо. От недомогания остается только боль в сердце, усиливаемая жуткой
болью в башке.

Патрульные смотрят на меня со странным видом. Для них все ясно: я вдрызг
надрался. Они не захотели везти перебравшего специального комиссара в
больницу во избежание скандала. У них хорошо развито чувство взаимопомощи.

- К счастью, я вас узнал,- продолжает сержант. Его "к счастью" показывает
мне, что я не ошибся в предположениях и он твердо уверен, что я в дупель
бухой.

- Спасибо,- говорю.- Не понимаю, что со мной произошло.

Парни серьезно смотрят на меня. Они достаточно хорошо понимают
субординацию, чтобы не сказать вслух, что думают.

Открывается дверь. В фургон входит доктор Андрэ.

Он быстро подходит ко мне.

- А! Вас известили? Он осматривает меня.

- Вы очень бледный. Что с вами случилось?

- Он был в кафе, и ему стало плохо,- объясняет сержант красноречивым
тоном.

- Совершенно верно,- подтверждаю я,- но я не был пьяным, док... Если я
вам это говорю, можете мне верить. Впрочем, я только что разговаривал с
вами, вы сами могли в этом убедиться. Я зашел в кафе, выпил стаканчик
чинзано и вошел в телефонную кабину позвонить одному моему коллеге... Выйдя
из кабины, я закурил сигарету и... Я перебиваю себя:

- Господи, доктор! Посмотрите пачку, лежащую в моем кармане... Эти
сигареты я нашел в одном довольно подозрительном доме! Я закурил одну из
них, потому что не осталось моих...

Едва я успеваю закончить фразу, как он хватает пачку, достает одну
сигарету, потрошит ее, кладет табак на ладонь левой руки, ковыряет его
указательным пальцем правой и нюхает.

- Ничего удивительного,-шепчет он.

Все присутствующие неотрывно следят за его губами.

- Это марихуана,- говорит он.- Наркотик мексиканского происхождения.
Огромное количество. Эти сигареты для тех, кому нужны большие дозы.

- Не может быть!

- Тем не менее это так.

- Наконец-то настоящее преступление,- говорю я.- По крайней мере, это
надежно, а не какая-нибудь баранья голова... Что нужно делать, док?

- Ничего,- отвечает он.- Действие начинает проходить. Я сделаю вам укол,
чтобы успокоить нервные спазмы, вызванные этой сигаретой.

Он делает то, что сказал. Патрульные, довольные этим объяснением,
возвращают мне все свое уважение, к которому примешивается некоторое
восхищение.