сделалось низкой чеснока. Эта чесночная низка лежала возле темной бутылки
с оливковым маслом, куском хлеба и двумя яблоками. Анка тронула кистью
несколько разных красок, выдавленных на картон, служивший ей палитрой,
потом легко прикоснулась к толстому ватману, и левое яблоко на рисунке
чуть не покатилось - так неожиданно в нем угадалось движение, как и в том,
которое лежало на столе. Улыбнувшись, Анка быстро оглянулась: ей
показалось, что в комнату вошла мать - девочка не могла работать, если
кто-либо стоял у нее за спиной; она сразу же поднималась и закрывала
рисунок.
еще лучше подскажу, где чего дорисовать".
где жил старик, и вместо платы попросил его посмотреть работы дочери:
стоит ли деньги на краски переводить, может, лучше пусть вяжет, как мать?
педагогическом совете директор гимназии выговаривал ему за то, что ученики
разбегаются с его уроков.
рисовать! - отвечал учитель. - Нельзя привить навык к творчеству! Можно
привить навык к физике или зоологии, потому что это дисциплины! А
рисование - это не дисциплина! Это - рисование!"
"творчество", и что гимназия - не ателье импрессионистов, и если "господин
Воячич не может заставить учеников выполнять его предписания, то гимназия
будет вынуждена отказаться от услуг уважаемого живописца". Учитель сник,
начал лепетать что-то о необходимости помощи со стороны коллег и ненавидел
себя за эту ложь; хотелось послать все к черту, но он понимал, что если он
лишится заработка в гимназии, то снова начнется голод и жена будет пилить
его за то, что детям надо купить новую обувь, "а на твои рисунки можно
приобрести бутылку воды и ящик воздуха".
девочка стояла около окна, и щеки ее жег стыд - и за свои работы, и за то,
как суетливо отец раскладывал рисунки на столе, но внезапно все это
исчезло, потому что Анка вспомнила, как однажды пошла с матерью на базар
помочь ей нести сумки, и увидела сейчас - явственно и близко - желтый
медовый прилавок и старуху с длинными зубами, прикрывавшую лицо черной
шалью, которая то и дело сползала на спину; старуха раскладывала перед
покупателями облитые керамические тарелки - сине-красные, черно-желтые,
красно-голубые. Анка вспомнила сейчас, что среди всех этих тарелок ее
поразили две - со странным, диковинным рисунком: петухи с распущенными
хвостами, с неестественно длинными лапами и с когтями, украшенными синим
маникюром. Анка тогда прищурилась, и петухи исчезли - осталось лишь точное
сочетание красок, которые поймали форму - законченную, литую, и если долго
смотреть на этот рисунок, то могло показаться, что здесь и не петух вовсе,
а июльское желтое поле и голубые васильки в нем или предгрозовое небо
поздним майским вечером, когда черная туча кажется фиолетовой, а в
провалах белого неба горят зеленые, холодные звезды...
Разинет рот и глядит мимо.
так. И проекцию совершенно неверно пишешь... У тебя ведь яблоко меньше
перца.
живописи, которым подвластны все... Кроме гениев, впрочем, - добавил он,
скорее для себя, чем для этой туповатой, то и дело краснеющей девочки в
уродливом платье, перешитом, видимо, из материнского. - Ты у кого училась?
деньги-то? Она семь классов походила в обычную, а теперь матери по
хозяйству помогает.
по фактуре угадала верно, но цвета смешаны: мягкий должен быть разлит в
центре, а на стыках тени и света следует подчеркнуть цветовую жесткость...
Нельзя же так: что вижу, то и рисую... Нет, ей надо как следует учиться.
который со вчерашнего дня готовила мать, купив на базаре курицу. Она еще
утром накричала на Анку, когда девочка просила подождать, пока она напишет
ощипанную птицу, лежавшую на грубо сбитом кухонном столе. Ей очень
хотелось написать желтизну куриного тела, бессилие свесившейся шеи в
контрасте с устойчивой жесткостью стола, но мать, запарившись, бросила
птицу в кастрюлю и Анку из кухни прогнала.
директором гимназии, лег на софу, которая стояла возле окна, и вдруг
увидел два яблока, бутылку с оливковым маслом и низку чеснока. Он сначала
не понял, откуда это, и решил было, что вспомнился ему кто-то из французов
позднего импрессионизма, но вдруг он увидел лицо дочери этого полотера, и
мучительный стыд ожег его. Не ответив жене, которая спрашивала, когда он
будет обедать, учитель выбежал на улицу, чтобы вернуться в дом полотера и
сказать девочке, что у нее божий дар, и что не надо ей слушать его слов о
проекции и законах света, и что пусть она приходит к нему в мастерскую, но
он остановился, поняв, что не сможет найти дом, где он был только что, -
он шел оттуда быстро, сняв очки, смотрел себе под ноги и жил своей обидой.
себе. - Разве истинный творец переживал бы так, как я, склоку в
учительской? Истинный творец даже и не услышал бы ничего, как не слышала
меня та девочка в нелепом платье, перешитом из материнского. А я и это
подметил, вместо того чтобы заплакать при виде ее картин..."
матери хлеб зарабатывать, большая уже.
быстро слепила фигурку - учитель, упершись руками в бока, откинул голову,
словно норовистый конь, и смотрит, насупившись.
видеть лицо младенца: очки она надевать не научилась, но могла четко
различить буквы и лица, когда отходила в сторону. Старшая внучка, дочь
Младены, смеялась над старухой во время прогулок по Загребу: "Бабушка, ты
говоришь: "Ну-ка посмотрим, что это за магазин", - и хозяин, услышав тебя,
бежит открывать дверь, а ты отскакиваешь от него на другую сторону улицы,
чтобы прочитать вывеску - чем здесь торгуют".
нем. Все в мире было иначе, пока не родился Душан: и синие горы были
другими, и серый туман в лощинах, и шум ручья, стеклянно бьющийся о серый
гранит в урочище Медвещака, - все это раньше существовало отдельно,
жестоко пугая своей красотой, которая исчезнет вместе с ним, с Иво. А
теперь красота мира продлится еще на пятьдесят лет, на жизнь сына, а потом
она перейдет к сыновьям его сыновей и - останется навечно принадлежащей
людям.
потому что стараюсь выразить свое "я". И лишь колыбельная невозможна без
слушателя. Сейчас маленькому не нужны слова, сейчас еще бабка поет для
себя - от радости, что у нее такой внук, а потом она сделается творцом,
когда ей надо будет придумать особые слова, чтобы мальчик внимал им и
засыпал без плача. Высшая правда искусства - колыбельная: если младенец
Афанасьев Роман
Маккарти Кормак
Гюго Виктор
Пехов Алексей
Орловский Гай Юлий
Беляев Александр