он тоже отработал. Он доставал свою бутылку, когда в другой еще оставалось
какое-то количество водки или коньяку. Себе он наливал из "здоровой"
бутылки, а из отравленной наливал в стакан "мужика". Пїоїтїоїмї он забирал
свой стакан и бутылку, прятал их в чемоданчик, надевал тонкие перчатки,
доставал из пиджака деньги и уходил. Кешалава никогда не шел в номер
вместе с тем, кого должен был убить. Он появлялся минут через пять,
раздевшись предварительно в гардеробе ресторана: идет гость. Да и какое
мог иметь отношение интеллигентно одетый молодой человек к этим "мужикам"
в неопрятных костюмах и плохо почищенных ботинках с развязанными шнурками!
Если же гостиница была интуристская и в тот день был заезд каких-нибудь
империалистических боссов, Кешалава спрашивал дежурную по-английски, как
пройти в буфет: он знал, что на допросе эта дежурная если и вспомнит
молодого, со вкусом одетого иностранца, то не в связи с погибшими
колхозниками.
все то, что хотел получить. Он решил больше не рисковать, а, полузакрыв
глаза, пить шампанское из тонкого длинного бокала. И надо же было ему
провалиться с этими проклятыми камнями!
похитил эти камни? Их сейчас ищут. Так. Где я был тогда? В какой
гостинице? В "Гульрипше"? Я прилетел из Москвы ночью. Я стоял с дежурной,
и угощал ее шоколадом, и рассказывал ей, что собираюсь утром в горы на
весь день. Она должна будет подтвердить это. Улетел я из Адлера с первым
самолетом, а вечером вернулся. Да, но откуда ко мне попали камни? Я же
ответил: "Не знаю, я ничего не знаю о камнях". Меня никто не видел с
Налбандовым в Москве? Никто. В день его гибели я утром ушел в горы, а
вечером вернулся в свой номер. Это алиби. Этому черту, полковнику, надо
еще доказать, что я убил Налбандова, что я взял его чемодан с камнями и с
иголками для проигрывателей. А как он докажет, если я в тот день был в
Гагре? Он никак этого не докажет".
особая, тут одни "бабники" сидят.
одеяло на голову.
листал альбом, подаренный работниками венгерской милиции, бегло
проглядывал фотографии осеннего Будапешта и наблюдал, как Костенко
беседовал по телефону, чуть отодвинув трубку от уха, спокойно выслушивал
ответы, в обычной своей иронической манере задавал вопросы, а потом
предлагал свой план, тактично и ненавязчиво.
работали на Петровке, тридцать восемь. Я учился у нашего комиссара:
главное - уметь отдать жесткое, волевое указание. Наш комиссар ставил себя
в основание конструкции - будь то небоскреб или изба. Он пропускал факты
через свой опыт, а опыт его, словно пример из учебника арифметики,
подсказывал ту или иную возможность. Он верил себе, он очень верил себе,
наш старик. Он жил возможностями сороковых годов, он был убежден в том,
что возраст и опыт сыщика - основополагающие и единственные гаранты успеха
в нашем деле. И еще он считал: главное - сломать арестованного, подавить
его превосходством сильного. Костенко и тогда умел спорить с комиссаром, а
я боялся. Я пытался на свой страх и риск вязать комбинацию, не вступая с
комиссаром в конфликт. Славка вступал. "Приказ командира - закон для
подчиненного". Слава тогда сказал мне, что этот разумный постулат войны не
может быть автоматически перенесен в наше дело. Ну да, когда я воевал, он
был еще школьником. Когда я поменял погоны офицера артиллерии на
милицейские, он только-только сел на университетскую скамью. Я долго еще
после армии, куда ни крути, щелкал каблуками, а он всегда стоял на своем,
особенно если доказывал, что преступник шестидесятых годов отличается от
своего предшественника - вора или расхитителя сороковых. "Чем? - возражал
тогда ему комиссар. - Морда, что ль, сытей? И телевизор смотрит? Бандюга,
он во все времена бандюга". - "Если защищать закон, - как-то ответил
Костенко комиссару, - стараясь сломить арестованного, унизить, показать
свое над ним превосходство, тогда мы тоже можем ненароком преступниками
оказаться, товарищ, комиссар. Изобличить - не значит подавить. А вдруг
арестовали человека случайно - так может быть?" Комиссар тогда ответил:
"Извинимся - поймет, если честный советский человек. А если вражина -
пусть обижается, мы к обидам привычные". А Слава сказал: "Это не
по-нашему". Вот он и стал моим начальником, Славик-то..."
новости есть.
мазохистское наслаждение, когда моя версия летит: противно чувствовать
себя легавой, которая всегда безошибочно идет по следу.
на собраниях прорабатывать.
вот, дед, врачи мне прислали ответ: они Кешалаве прописывали валерьяновый
корень и седуксен. Никаких других, тем более сильнодействующих снотворных
ему не давали.
его не ущучу. Тут другое соображение: ни в одном из его костюмов
снотворного больше не было. Только в том, синем, который был на нем, да и
то остатки. Дома все переворошили - пусто. Где он держит снотворное - вот
в чем вопрос.
уконтрапупил - зачем ему снотворное? Ему х-хватит денег на десяток лет,
если считать, что с каждого взял т-тысяч по семь.
начальник этого исчезнувшего, но живого четвертого, директор ювелирной
фабрики Пименов, задержан в Москве по случаю странной смерти начальника их
главка.
хозяйствам, нет ли каких новостей. Один из ювелирных начальников,
Проскуряков, вчера помер в ресторане во время драки с Пименовым.
инфаркта скончался. Поедем на Петровку? Я хочу послушать, как Пименова
будут допрашивать, все-таки камешки Кешалавы могут быть с его завода...
Едем, а?
Вдруг по-позвонят, что нашли Налбандова? М-мне же хочется первым
порадовать своего начальника.
работала на Петровке первый год, пришла сюда сразу из МГУ, и по прежним,
недалеким, впрочем, временам, заметь ее кто в коридоре из сотрудников,
наверняка бы решил, что эту тоненькую девушку с модной прической, в
короткой юбчонке вызвали на допрос по поводу "морального облика".
Проскурякова вам не внушало никаких опасений?
поспешно Ермашева поднялась из-за стола, как вспыхнуло ее лицо, от чего
завитушки у висков показались совсем светлыми. И, заметив эту реакцию
Пименова, Костенко понял, что этот маленький, весь какой-то запыленный
человек обладает острым взглядом и быстрой сметливостью.
чувствуя, что неловкость, вызванная его приходом, затянулась, - я не буду
вам мешать, мне бы посмотреть заключение врачей.
смотрели на него с обожанием.
экспертов, прислушиваясь к тому, как Ермашева вела допрос.
наверное, думали, может, он был бледным или испарина на лбу? Да?
бодрый, как всегда. Он же не человек был, а машина - весь в движении,
огонь-мужик.