Чтение 15–й страницы книги ~Он убил меня под Луанг-Прабангом~

- Почему?

- Так... Скучно все это... Сейчас можно писать как угодно, но только
не скучно.

- Ева, эта живопись прекрасна.

- Да ну... Я знаю, отчего ты говоришь так...

Она ушла в магазин - купить масла, чтобы сделать яичницу. Степанов
сел к маленькому столу, покрытому клеенкой, измазанной краской, и написал
тогда стихи - первые в жизни...

- Кемлонг, - сказал Степанов, - вылезай. Замерзнешь.

- Вода теплая, - ответила она. - У меня только макушка мерзнет.

- А почему ваших детей запрещено гладить по голове?

- Так ведь на голове у каждого ребенка - Будда. Его Будда. Можно
столкнуть Будду. Кто ж тогда будет охранять ребенка?

Степанов улыбнулся: "Нет ничего прекраснее доверчивости взрослого
человека. Когда во взрослом живет дитя - такому можно верить".

Вдруг где-то рядом неожиданно возник грохочущий рев: он возник из
тишины. Ничего промежуточного между полной тишиной и ревом не было.

- Самолеты! - крикнул Степанов и побежал к озеру. - Кемлонг!
Самолеты!

Грохот был ярко-белым. Все вокруг высветилось неживым, контрастным
светом, а после землю резко тряхнуло, и стало темно, и эту темноту
запоздало рвануло красное длинное пламя. Он увидел Кемлонг - она бежала к
нему и тоже что-то кричала, а потом упала на землю рядом с ним, и тут небо
снова было разорвано ревом самолета, заходившего в пике. Степанов подмял
под себя Кемлонг, и снова стало светло, и он почувствовал, как мелко
дрожит девушка. Громыхнуло еще два взрыва, и он закрыл ее голову руками,
потому что боялся, что осколок разобьет ей лицо. Она, верно, тоже боялась,
что его прошьет осколками, поэтому она закрыла ладонями его голову. А
после стало тихо-тихо, и рев самолета исчез так же резко, как и появился
минуту назад...

02.17

"Все равно я без нее не смогу, - продолжал думать Эд. - Хотя именно
она подвела меня к тому, что было с другими женщинами. Она виновата и в
этом, потому что сказала, что ей не хватает. Как только мужчине скажут,
что его мало - он погиб. Проклятый Фрейд".

Эд снова включил свет и закурил. Файн по-прежнему плескался в ванной
комнате.

"Сейчас я поеду за ней, - вдруг понял он, и сразу ему стало легко, и
он улыбнулся. - А завтра мы улетим, и пусть все катится к черту - вместе
со страховым полисом".

Он быстро поднялся с кровати и забарабанил в дверь ванной комнаты.

- Э, Файн! Ты не утонул?

- Да. А что?

Оттого, что он решил поехать за Сарой и привезти ее сюда, ему стало
так радостно, как уже давно не было.

- Вылезай и приготовь нам что-нибудь перекусить. И выпить.

- Жрать на ночь?

- Скоро утро. Я привезу даму.

Файн выглянул из ванной. Длинный, нескладный, он обвернулся в белую
короткую простыню и поэтому был похож на римского диктатора.

- Кого ты собираешься притащить?

- Сару.

- Уже началось?

- Что - началось?

- Сумасшествие. При чем здесь Сара?

- Она прилетела сегодня вечером с твоими коллегами женского пола. А
завтра мы улетим домой. Сейчас я ее привезу.

- Ну хорошо, - сказал Файн, - только у меня туго с едой: какие-то
орешки и пара банок консервов.

- Ничего. Сделай это красиво, и я привезу чего-нибудь.

- Ты решил помириться?

- Да, а что? - ответил Эд, зашнуровывая ботинки.

- Не передразнивай меня. Манера переспрашивать пришла ко мне от
телевизионных дискуссий: когда я переспрашивал, у меня оставалось лишних
десять секунд на обдумывание.

- Что ты мог обдумать за десять секунд?

- Чудак, - ответил Файн. - Глупый чудак, из секунд сложена история
человечества. Пренебрежительное отношение к секундам - проявление
примитивизма.

- Хитрый ты парень, а?

- Я умный, - ответил Файн и ушел к себе в номер.

- Слушай, - крикнул вдогонку Стюарт, - ты умеешь формулировать.
Сформулируй раз и навсегда: что может дать семье счастье?

Файн вернулся, сел рядом с Эдом на краешек кровати и ответил:

- Я развелся с тремя женами, а от четвертой сбежал сюда. Могу тебе
сказать точно: ни ты, ни я никогда не дадим счастье семье, потому что мы
пускаем дым ноздрями, желая удивить мир. При этом мы хотим, чтобы жены нас
понимали - во-первых, преклонялись перед нами - во-вторых, принимали все
наши сумасшествия - в-третьих. А жене надо только одно: чтобы она со
страхом высчитывала свои сроки и боялась только одного - не вовремя
забеременеть. Тогда в семье будет счастье, потому что усталая женщина
хочет спать, а не выяснять отношения.

- Ты скотина, Файн, - ответил Эд. - Ты злая, циничная скотина. Готовь
стол, я через двадцать минут вернусь.

02.26

В баре по-прежнему гремела музыка. Сары за столиком не было. Эд
увидел за тем столиком мадам Тань.

- Хэлло, Тань, - сказал он, - вы сегодня очаровательны. Где Билл?

- Мы договорились увидеться здесь, я немного опоздала, и его уже не
было. А может быть, он еще не приходил.

Эд поманил кельнера.

- Да, сэр...

- Здесь сидела дама...

- Черная, с голубыми глазами?

- Да. Черная, с голубыми глазами. Это моя жена. Она ушла?

- Я не заметил, сэр. Сегодня что-то особенно шумно. Сожалею, я не
заметил.

Кельнер видел, как эта голубоглазая, красивая дама ушла вместе с
рыжим пилотом.

- Вы не знаете, где остановились журналистки?

- Сожалею, сэр, я не знаю, где остановились журналистки.

- Позвоните на аэродром и спросите от моего имени: вам ответят.

- Да, сэр...

Он отошел, и мадам Тань спросила:

- Вы сказали правду, что прилетела ваша жена?

Эд усмехнулся и молча покачал головой.

- Вы сегодня такой веселый.

- А вы - красивая.

Тань была красива необыкновенной, ломкой красотой полукровки: на
смуглом лице сияли серые длинные французские глаза.

- Как мой мальчик? - спросил Эд.

- Билл прелесть.

- Вы его очень любите?

Тань удивленно посмотрела на Эда.

- Разве таких любят? - спросила она. - Таких жалеют.

- Это теперь называется "жалеть"? В таком случае пожалейте меня.

- Разве вас надо жалеть? Вы такой сильный человек...

- Вы обманываетесь, Тань.

- Нет. Просто вы не знаете про себя ничего. А ваши женщины не умеют
понимать силу мужчин. Ваши женщины избалованы вами. Вы им дали
равноправие, и это погубило их. И, конечно, вас.

- Это все философия, Тань. А правда заключается в том, что Билл
моложе меня и сильней.

- Он маленький, слабый мальчик. Вы, европейцы, все понимаете не так,
как надо. Вам кажется, что сила мужчины проявляется только в постели...

- Это неверно?

- Это слишком рационально, чтобы быть верным. Любовь - иррациональна,
она должна быть отрешенной от плоти. Сила мужчины проявляется в том, как
устало он говорит с женщиной, как он шутит, пьет чай, как он грустит, как
он смущается случайной измены с другой...

- Вы действительно верите в то, что говорите?

- Зачем иначе говорить?

- Откуда у вас мои книжки, Тань?

- Я их взяла в библиотеке, когда узнала от Билла, что вы умеете
писать.

- Вы тоже умеете писать.

- Видите, какой вы сильный, - сказала она, - вы не засмеялись надо
мной, а добро пошутили. Вы умеете сочинять, а я - писать, это же разные
вещи.

Подошел кельнер и, дождавшись, когда Тань кончила фразу, сказал:

- Вот номер телефона отеля, где остановились журналистки, сэр.

- Такой длинный номер?