Чтение 15–й страницы книги ~Отчаяние~

-- А теперь я вам расскажу правду, ладно?

-- Конечно. Тебе разрешили? Тебя не предупреждали, что мне можно
говорить, а что нельзя? Сашенька покачала головой:

-- Нет, меня ни о чем не предупреждали...

-- Я боюсь, если ты откроешь всю правду, свидание прервут...

-- Мне сказали, что в вашей власти помочь мне...

-- Если я сделаю то, что от меня требуют, тебя выпустят? Тебе это
сказали?

-- Не выпустят... Нет, в общем-то выпустят... Просто не в лагерь
отправят, а сошлют -- с правом работы по специальности...

-- Ты же поэт, -- Исаев наконец смог улыбнуться. -- Это не специальность,
любовь...

-- Я учитель русского языка в начальных классах женской школы,
Максимушка...

-- Ввели раздельное обучение?

-- И формочки... Как у гимназистов... Не понимая толком зачем, он сказал:

-- Очень давно я провел ночь в Харбине с Сашей Вертинским... Он пел
пронзительную песню: "И две ласточки, как гимназистки, провожают меня на
концерт"...

-- Я слыхала эту песню... Он часто выступает...

-- Где?! В Москве?!

-- Конечно, -- Сашенька вытерла глаза ладошками. -- Он же вернулся... Ему
все простили... Он так популярен в Москве...

-- Ты увидишь Саню, -- повторил Исаев. -- Только будь молодцом, ладно? .

-- Максимушка, вам ничего про меня не говорили?

-- Нет.

Сашенька глубоко, прерывисто вздохнула; Максим Максимович чувствовал, как
тяжело ей переступить в себе что-то; бедненькая, она хочет мне признаться в
том, чего не могло не случиться за четверть века разлуки; он понял, что
обязан помочь ей:

-- Любовь, что бы ни было с тобою, с кем бы тебя ни сводила жизнь, я буду
любить тебя так же, как любил.

И случилось чудо: ее старенькое лицо вдруг озарилось таким счастьем,
такой пасхальной надеждой, что он наконец смог увидеть прежнюю Сашеньку, ту,
которая жила в его памяти все эти годы.

-- Вот сейчас ты стала неотразимо красивой, -- сказал Исаев. -- Такой,
какой жила во мне все время нашей разлуки.

-- Максимушка, -- голос ее прервался, дрогнул; она резко откинулась,
распрямила плечи, ему сразу же передалась ее струнная напряженность. --
Любовь, -- она улыбнулась через силу, -- вы верите мне?

-- Как себе...

-- Вы верите, что я любила, люблю и буду вас любить, и умру с вашим
именем в сердце?

-- Эта фраза -- бумеранг, -- Исаев тоже улыбнулся через силу.

-- Мы никогда не будем жить вместе, Максимушка... Я сделалась старухой...
Вы же сохранили силу и молодость... Вы еще очень молодой, а я больше всего
ненавижу принудительность -- в чем бы то ни было... Если господь поможет, мы
всегда будем друзьями... Я буду благодарно и счастливо любить вас... Это
будет грязно, если я посмею разрешить вам быть подле меня... Вы проклянете
жизнь, Максимушка... Она сделается невыносимой для вас... Равенство обязано
быть первоосновой отношений... А еще я ненавижу, когда меня жалеют... Так
вот, когда мне сказали, что вы погибли, а Санечка пропал без вести, я
рухнула... Я запила, Максимушка... Я сделалась алкоголичкой... Да, да,
настоящей алкоголичкой... И меня положили в клинику... И меня спас доктор
Гелиович... А когда меня выписали, он переехал ко мне, на Фрунзенскую... Он
был прописан у своей тетушки, а забрали его у меня на квартире... Через
неделю ко мне пришли с обыском -- при аресте обыска не делали, он же не
прописан, и ордера не было... Меня попросили отдать все его записи и книги.
Я ответила, что вещи его у тетушки, мне отдавать нечего... Меня попросили
расписаться на каких-то бумагах, я расписалась, начался обыск, и в матраце,
в Санечкиной комнате, нашли записные книжки, доллары, брошюры Троцкого,
книгу Джона Рида, "Азбуку коммунизма" Бухарина... И меня арестовали... Как
пособницу врага народа... Изменника родины... А вчера следователь сказал,
что, если я попрошу вас выполнить то, чего от вас ждет командование, меня
вышлют... И я смогу спокойно работать... А несчастного, очень доброго, но
совершенно нелюбимого мною Гелиовича не расстреляют, а отправят в лагерь...

106

-- Бедненькая ты моя, -- прошептал Исаев, -- любовь, Сашенька,
нежность...

-- И все твои ордена при обыске забрали... Мне же вручили их -- орден
Ленина и два Красных Знамени...

-- Ты что-нибудь подписала на допросах, Сашенька?

Дверь камеры резко отворилась, вбежали два надзирателя, подхватили
Сашеньку легко, как пушинку, и вынесли из камеры.

-- Ничего не подписывай! -- крикнул Исаев. -- Слышишь?! Будет хуже!
Терпи! Я помогу тебе! Держись! Сергей Сергеевич, стоявший возле двери,
заметил:

-- Она в обмороке... Не кричите зазря, все равно не услышит... Ну что,
пошли? А то без пшенки останетесь, время баланды...

Возле камеры, однако, стоял тот вальяжный, внутренне неподвижный мужчина,
что сидел за столом-бюро в приемной Аркадия Аркадьевича.

-- Добрый день, Всеволод Владимирович... Генерал приглашает вас
пообедать. -- Следователю, вытянувшемуся по стойке "смирно", сухо бросил: --
Вы свободны.

Когда поднимались в лифте, мужчина поинтересовался:

-- Как себя вел следователь' сегодня? Никаких бестактностей? Был
корректен?

-- Вполне... Пережить такое горе...

-- Какое горе? -- мужчина нахмурился.

-- У него отец перенес тяжелый инфаркт... Сейчас стало лучше, вот он и
перестал быть таким раздражительно-забывчивым...

-- Да, да, -- рассеянно согласился мужчина. -- Как хорошо, что вы
отнеслись к нему снисходительно, отец есть отец...

А у немцев такого прокола не могло произойти, подумал Исаев. Видимо, этот
хлыщ не посвящен в подробности игры, иначе он бы посочувствовал Сергею
Сергеевичу -- смерть отца, горе... Интересно, напишет он рапорт о нашем
разговоре или нет? Если напишет, его уволят, это точно... Любопытно, как он
себя поведет, если я скажу ему о проколе? Ты думаешь использовать его,
спросил .себя Исаев. Напрасно, не выйдет. Он убежден, что служит Идее и что
я действительно враг. Сергей Сергеевич во время первого допроса заметил, что
сейчас времена другие, зря никого не сажают, ежовщина выкорчевана товарищем
Берия по указанию Вождя; без улик и бесспорных доказательств прокуратура
ныне не даст санкции на арест... Какие на меня могут быть улики или
доказательства? Да и посадили меня, как выясняется, только для того, чтобы
включить в комбинацию по Валленбергу... В теплоход сунули от растерянности,
я ж постоянно твердил: "Скорее берите Мюллера, бога ради, товарищи!" В
"Лондоне" мотали на излом, на даче начали настоящую игру... И ни слова о
Мюллере... Почему? Если бы меня сразу отвезли домой, я бы пошел на любое
задание; мы умнеем в камерах, на воле живем иллюзиями... "Отвезли домой",
зло повторил он; квартира опечатана, Сашеньку мучают в Бу-тырках, принуждая
учить то, что она должна мне сказать... Бедненькая моя, нежность... А если
бы ты приехал раньше? И тебя бы не бросили в камеру? И ты бы узнал ее адрес
и пришел к ней? И увидел в ее квартире этого самого доктора Гелиовича?

Мой Саня здесь, Исаев оборвал себя; сейчас надо сделать все, чтобы мне
его показали. Я должен увидеть его... И потребовать его дело... Иначе я
пойду под пулю, но не шевельну пальцем, чтобы помочь им выйти из "сложного
положения" со Швецией...

...Иванов на этот раз поднялся из-за стола, вышел ему навстречу, молча
пожал руку, кивнул на длинный стол совещаний, где был накрыт скромный обед
(бульон с яйцом, котлета с долькой соленого огурца и пюре), снял свой
потертый пиджак и сказал:

-- Как вы понимаете, я слушал весь ваш разговор с Гаврилиной... Я лишен
сантиментов, но сердце у меня прижало, признаюсь... Вы же настаивали на
свидании, не я...

-- Надеюсь, вы позволите нам увидеться еще раз?

-- Позже.

-- Это зависит от тех условий, которые вы намерены мне поставить?

-- Нет. Давайте кушайте, а то остынет...

Ел Аркадий Аркадьевич сосредоточенно, очень быстро, зато кофе пил смакуя,
маленькими глоточками, чуть отставив мизинец; закончив, нажал кнопку под
столом; вошел вальяжный мужчина, унес поднос, как-то артистически придержав
дверь локтем левой руки так, что она не хлопнула, а мягко притворилась.

Аркадий Аркадьевич поднялся из-за стола, походил по кабинету, потом
остановился напротив Исаева и сурово спросил:

-- Теперь, видимо, вы захотите узнать все о сыне?

-- Да.

-- 'Вы не верите, что он пропал без вести?

-- Не верю.

-- Правильно делаете... СМЕРШ схватил его в Пльзене, .когда там еще
стояли американцы... Он утверждал, что бросился искать вас... Ему якобы
сказал полковник военной разведки Берг, что вас арестовали в середине
апреля, а потом, как и всех заключенных, транспортировали в район
"Альпийского редута"... Откуда Берг из военной разведки мог узнать про ваш
арест? Вы верите в это?

-- Верю. Берг был не прямо, но косвенно связан с участниками заговора
против фюрера... Я ж сообщал... Его могли сломать на этом, завербовав в
гестапо... А Мюллер активно работал со мной до двадцать восьмого апреля...
Он мог вычислить Саню, мальчик был ему выгоден, они умеют... умели ломать
отцов и матерей, приставляя пистолет к виску ребенка...

-- Вы бы согласились работать на Мюллера, случись такое?