Чтение 15–й страницы книги ~Тайна Кутузовского проспекта~

станет. Во веки веков запретит своим фермерам иметь с нами дело... Синдром
гитлеризма стал единым с понятием "погром", а этого интеллигентный мир не
примет более...

- Чего тебе-то волноваться? - Костенко хотел улыбнуться, но получилась
какая-то гримаса скорбного, презрительного недоумения. - Или таишь в крови
гены Христа, Эйнштейна, Левитана и Пастернака?

- Власти, Славик, если она не хочет превратиться в изуверскую, придется
выводить на защиту маленьких эйнштейнов и пастернаков русских солдат. А
это и будет началом гражданской войны. И презрением цивилизованного
мира... Впрочем, Каддафи нам поаплодирует...

- "Память" не зовет к погрому... Она требует выслать инородцев в
Израиль...

- Татары и якуты в Израиль не поедут... А равно калмыки с черкесами...
Гитлер поначалу тоже предлагал выслать немецких евреев на Мадагаскар...
Кончилось - Освенцимом, несмываемым позором германской нации... Официант
стоял чуть поодаль, лощеный, готовый к работе, сама корректность: раз люди
беседуют, нельзя перебивать; взгляд Степанова, однако, поймал сразу,
шагнул к столу, приготовился з а п о м и н а т ь, хотя блокнотиком не г р
е б о в а л.

- Что хочешь? - спросил Степанов. - Давай закажем пельмени и копченую
курицу, это у них фирменное... Пельмени, словно в "Иртыше"... Помнишь?

- Это в подвале, напротив Минфлота? Где теперь "Детский мир"?

- Да... Ты ж там с нами в ы с т у п а л... Помнишь, как Левой Кочарян
отметелил пьяного Волоху?

- Тоже умер...

- Мне сказали... Мины рвутся рядом... Смерть одногодок перестала
удивлять...

Ужас ухода друзей стал нормой...

- Водку здесь подают? Степанов хмуро усмехнулся:

- За валюту. Спасибо, что хлеб еще за рубли отпускают... А водку
выпросим... У директора Федорова, они тут с Генераловым добрые... Никогда
мы взятку, кстати говоря, не победим... Идеалист был Ленин... Полагал, что
эту генетическую язву можно исправить законом, судом или - пуще того -
расстрелом... Ясак триста лет несли, потом триста лет борзыми щенками
платили, при Леониде Ильиче бриллианты были в цене, а сейчас кому чем не
лень... Вечное в нас это... Лишь российский интеллигент никогда никому не
давал, оттого и страдал всегда... Впрочем, Некрасов шефу тайной полиции
Дубельту з а с а ж и в а л - измудрялся в винт проигрывать, за это
цензорский штамп на Чернышевского получил, нигде такое невозможно, вот
она, наша особость, в этом - спору нет - мы совершенно особые...

- А ты Федорову какую взятку даешь, что он тебе водку за рубли
отказывает?

- Дружбу я ему даю Слава... Дружбу и восхищение...

Федоров словно бы почувствовал, что говорят о нем, вырос как из-под
земли, весь словно бы вибрирующий (так напряжен внутренне), смешливо
поинтересовался, когда в городе начнут стрелять; "То есть как это не
начнут?! Смешишь, барин! Мы без этого не можем"; деловито рассказал два
анекдота, один страшнее другого, оттого что и не анекдоты это вовсе, а
крик душевный; в водке, подморгнув усмешливо, громко отказал; прислал
графин с "соком"; самая настоящая "лимонная".

- Поразительный бизнесмен, - заметил Степанов. - Начал на пустом месте,
за пару лет вышел в лидеры, партсобраний с коллективом не проводит, а
дисциплина - как в армии... Впрочем, нет, там про нее стали забывать...
Тебе, кстати, фамилия Панюшкин ничего не говорит?

- На слуху, но толком не знаю...

- Поразительной судьбы человек... В двадцать первом, после введения
нэпа, ушел в оппозицию: "Ленин предает социализм, кооператоры - акулы
капитала, им место в концлагере, а не в столице"... Его и предупреждали, и
уговаривали добром, - ни в какую: "Требую чрезвычайного съезда!" Дело
кончилось тем, что Дзержинский его о к у н у л на Лубянку. Спас Сталин, -
отправил на н и з о в к у в провинцию, спрятал до поры. Вернул в
тридцатых, провел через испытание - говорят, поручил Панюшкину, - купно с
управляющим делами ЦК. Крупиным уничтожить Николая Ивановича Ежова... А у
того - за полгода перед казнью - советские люди должны были учиться
"сталинским методам работы"... После этого Панюшкин стал послом в Китае и
США, а засим возглавил отдел ЦК, который формировал наш загранкорпус, всех
тех, кто кибернетику считал происками космополитов, а генетику - вместе со
всякими там буги-буги, Пикассами, Хемингуями и Ремарками - сионистским
заговором. И стал на Руси самым великим писателем Бубеннов вместе с
Павленко и Суровым... А ведь Бунин в ту пору был еще жив... Да и Платонов
улицы подметал - не в Париже, а здесь, на родине, в Москве...

- Я другое сейчас в библиотеке нарыл, Митяй, - откликнулся Костенко. -
Я убедился в том, что большинство сталинских министров, кого он привел к
власти в тридцатых, были родом из бедняцких крестьянских семей... Почитай
некрологи - убедишься...

- Это ты к тому, что после нэпа бедняками остались лишь те, кто водку
жрал и рвал на груди рубаху: "даешь всеобщее равенство?!" Тогда как
справный мужик всей семьею вкалывал на земле? Ты про это?

- А про что ж еще? Именно про это... Сталин привел к власти тех, для
которых главный смысл жизни: "скопи домок"... А при этом - "разори
хозяйство": И Даля они - по безграмотности своей - не читали, а ведь тот
писал: "Только расход создает доход"...

- При Сталине, Митя, Даль был запрещен, это я доподлинно в своей
библиотеке выяснил... Знаешь, почему?

- Доподлинно - нет, но догадываться - догадываюсь.

- Ну - и?

- Никто так любовно не разъяснял несчастному русскому человеку - в
массе своей лишенному права на собственность, - что такое "земля",
"хозяин", "купец", "выгода", "предпринимательство", "труд", "закон",
"право", "найм", "рубль"...

- Сходится, - вздохнул Костенко. - Несчастный народ, лишенный права на
понимание истинного смысла самых животворных понятий...

- Это точно, несчастный...

Сладостно выцедив л и м о н н у ю, Костенко усмехнулся:

- Тот, кто пьет вино и пиво, тот наемник Тель-Авива... Видал майки
"памятников"?

Ничего поэзия, а? Рифмоплеты из общества трезвенников сочиняли, не
иначе...

Слушай, Мить, ты когда Щелокова впервые увидел?

- Что-то через полгода после того, как он въехал на Огарева, шесть.

- А когда он вам про запонки Ростроповича говорил? Что, мол, гордится
великим русским музыкантом и все такое прочее?

- В самый разгар шабаша, Славик... Меня это, кстати, здорово удивило...
Нет, поначалу обрадовало... Удивило- потом уже... По тем временам такого
рода ремарка требовала мужества.

- Не помнишь, это уже после того было, как его молодцы забили насмерть
андроповского чекиста в метрополитене?

- Не "е г о", а "в а ш и"... Ты ведь при нем третью звезду получил, нет?

- Это ты меня хорошо подсек, - усмехнулся Костенко. - И поделом: нет
лучшего адвоката человеку, чем он сам...

- Не сердись.

- Так ведь поделом... За это сердиться грех... Ястреба давно видел?

- Года три назад... Он в полном порядке, мне кажется...

- Его убили, Мить... Из-за меня...

- То есть?

- Давай его помянем...

Выпили; закусывать было как-то неудобно; подышали корочкой теплого еще
калача.

Закурив, Костенко сказал:

- Я снова начал дело Зои Федоровой крутить...

- Ты ж в отставке... Ешь, пельмени остынут... Почему "из-за тебя"?

- Я расскажу, если хочешь...

- Хочу.

- А с Цвигуном тебе видаться не приходилось?

- Приходилось.

- Когда?

- По-моему, в начале семидесятых... Потом он себе подобрал бригаду
писателей, они ему романы шлепали и сценарии... Настоящий разведчик,
прокладывал дорогу в литературу Леониду Ильичу, великому стилисту...

- Тебе к а ж е т с я, что это он прокладывал дорогу Брежневу? Или есть
факты на этот счет?

- Хронология - это факты... Сначала он стал выпускать свои боевики в
кино, а вскорости Брежнев захотел поучить писателей тому, как надо
создавать настоящую литературу... - Степанов вздохнул. - До чего ж мы
гуттаперчевы, а? Но Цвигун не производил впечатлений злодея... Вполне
доброжелательный мужик... Все, кто его знал, относились к нему с симпатией.

- В последние годы он не изменился?

- Вроде бы - да.

- А в чем? Глаза стали другими? Ищущими? Испуганными? Затаенными?
Мерцающими?

Изменилась походка? Манера речи?

- Когда я видел его в последний раз - кажется, в Доме литераторов это
было, - он сидел в ресторане с друзьями, за рюмочкой и - крашеный был...
Не седой, каким я его помнил, а густо-каштановый...

- Сколько ему тогда было?

- Не помню... Хотя, погоди-ка, он вроде бы с геройской звездой сидел...
А ему дали Героя в шестьдесят два года, странно как-то, после юбилея...

- Брежневские книги появились уже? Я про восемьдесят первый спрашиваю,
когда Зою Федорову убили...

- Боюсь соврать, Славик... Почему ты вернулся к этому делу? Отставникам