он ее обманул; она легла, не говоря ни слова, отвернулась и на его:
"Спокойной ночи" ответила неразборчивым ворчанием.
ее в себе, оберегает, чтобы она не исчезла. Г-н Монд не сердился, не во-
змущался, не сожалел. Лет в четырнадцать-пятнадцать, еще в лицее, он во
время Поста пережил период острого мистицизма. Дни, а порой и ночи он
проводил в духовных упражнениях, стремясь к совершенству, и случайно со-
хранил фотографию того времени, фотографию групповую, поскольку тогда он
с пренебрежением относился к воспроизведению своего образа - похудевший,
печальный, с кроткой улыбкой, которая потом, когда произошла реакция,
показалась ему противной.
ему, что ей неприятно дыхание курящего человека. Он отказался не только
от табака, но и от алкоголя, даже от пива. В этом умерщвлении плоти он
черпал свирепое удовольствие. Он снова похудел, да так, что через три
недели пришлось идти к портному перешивать костюмы.
еще больше, но чувствовал себя бодрее. И хотя цвет лица у него из розо-
вого стал серым, он при любой возможности охотно смотрелся в зеркало,
читая на своем лице не только безмятежность, но и тайную радость, и поч-
ти болезненное удовольствие.
пать. Теперь, скажем в четыре утра, ему приходилось прибегать к ма-
леньким хитростям, чтобы не заснуть.
Рене, художественный руководитель, безупречный в своем смокинге и белос-
нежной манишке, второй раз заходил в буфетную, вызывающе сверкая ослепи-
тельными зубами.
лица позволял Норберу наблюдать за клиентами и главным образом за персо-
налом.
ходом раздавал улыбки направо и налево, словно государь, осыпающий прид-
ворных милостями. Так, в теплом свете дансинга он следовал до двуствор-
чатой двери, с одной стороны обитой красным бархатом, а с другой - гряз-
ной и невзрачной; и в тот момент, когда он привычным жестом толкал
дверь, улыбка его исчезала, скрывая от глаз великолепные белые зубы уро-
женца Мартиники.
тво подчинено одной цели - сделать так, чтобы зритель забыл о времени.
сидели в пивной на Канебьер, Жюли спросила, как его зовут. Захваченный
врасплох, он не смог ничего придумать. На глаза попалась желтая вывеска
над мастерской с другой стороны улицы: "Дезире Клуэ, сапожник".
Дезире. Буфетная представляла собой длинную комнату, служившую раньше
кухней в чьей-то квартире Выкрашенные зеленой масляной краской стены по-
желтели, а местами потемнели до коричневого. Дверь В глубине вела на
черную лестницу, что позволяло выйти из здания на боковую улицу, и порой
посетители проходили через владения Дезире.
на беспорядок. Их ничуть не заботило, что на кухне "Монико" стояла скве-
рная газовая плита, красная резиновая трубка которой все время выскаки-
вала; на плите лишь разогревали то, что рассыльный приносил из соседнего
бистро. Мойки не было. Грязные тарелки и приборы складывали в корзину, И
только стаканы с буквой "М", расставленные в шкафу, мыли здесь же. На
полу, под столом, держали шампанское, а на стол сваливали в кучу откры-
тые банки с гусиным паштетом, ветчину, куски холодного мяса.
нии вроде эстрады, где стоял пюпитр. Он отвечал:
рые больше не танцевали; после каждой мелодии возникали длительные пау-
зы, и г-н Рене чуть заметным движением руки, издали призывал музыкантов
джаза к порядку.
трюфель, вытащенный пальцами из паштета, кусочек ветчины, ложечку икры,
а если хотел подкрепиться основательно - наливал из бутылки остатки ви-
на, делал большой бутерброд и, завернув манжеты, медленно ел, присев на
краешек стола, который предварительно вытирал.
номом, передав под его надзор все, что имелось в буфетной: напитки,
съестное, сигареты, конфетти, серпантин и прочую мишуру. Он должен был
следить за тем, чтобы отсюда ничего не выносили без правильно заполнен-
ного счета, затем, через глазок, убедиться, что именно этот счет, а не
другой подан клиенту - официанты ведь способны на все, однажды ночью ему
пришлось раздеть одного из них, чтобы найти деньги, которые тот хотел
прикарманить.
с Шарлоттой, крупной блондинкой, они лениво обменивались фразами, делая
вид, что пьют, и всякий раз, когда проходивший мимо г-н Рене пощелкивал
пальцами, вставали, чтобы потанцевать вдвоем.
жу денег, он хотел уехать. Не важно куда. Куда глаза глядят. Увидев, как
легко он смирился, Жюли возмутилась: она была не способна понять, что в
подобном случае человек может испытывать чуть ли не облегчение.
опытности, из робости, если так можно сказать, он взял в Париже столь
значительную сумму денег, не последовав, таким образом, неписаному, но
тем не менее непреложному правилу. Решение уехать не удивило и не взвол-
новало его: он знал - это неизбежно. И напротив, отправляясь в банк,
чтобы взять триста тысяч франков, он чувствовал себя смущенным, винова-
тым.
ему даже в голову не приходила. Ему следовало просто остаться на улице
без денег.
мнатушка-комната прислуги Фред обычно сдает ее на месяц и недорого. А я
поживу в этом номере денек - другой, и если ничего не найду, тоже пере-
берусь на седьмой этаж. Но я уверена, что найду.
несколько дней и для него - должность, которую он занимал уже почти два
месяца.
ли оставалась одна, они вместе, на рассвете, уходили к себе в гостиницу.
Жюли рассказывала ему о Рене, о хозяине, г-не Додвене, о своих подружках
или о клиентах; он терпеливо слушал, качал головой, бессмысленно улыбал-
ся. В конце концов она теряла терпение:
жалобу, однако полиции не боишься - я заметила. А с этой стервой, что
тебя обокрала, здороваешься, встречаясь на лестнице.
со шкафа горничная с их этажа, некрасивая девица с жирными волосами и
большой мягкой грудью. Она всегда подсматривала за клиентами в номерах,
постоянно слонялась по коридорам, прихватив для виду тряпку или швабру.
стоко и презрительно.
ваться ими. Ждет конца сезона.
часто задавал себе такой вопрос. Когда он, будучи молодым человеком,
проходил в сумерках по подозрительным улицам мимо женщин определенного
пошиба, его пробирала дрожь. Он словно нечаянно дотрагивался до них и
тут же, не оглядываясь, уходил крупными шагами, лишь только они пытались
заговорить с ним.
и под мерзким мелким дождем с четверть часа бродил по улочкам возле Цен-
трального рынка, там, где от некоторых фонарей как бы тянет запахом гря-
зных тайн.
сказать, каждый раз он, в вагоне первого класса, завидовал людям с жал-
кой поклажей, которые ехали неизвестно куда, безразличные ко всему, что
их ждет.
цея, который потерял место из-за историй с девочками-подростками. Плохо
одетый, нестриженый, он приходил на службу вечером с литровой бутылкой
вина в кармане и устраивался в маленькой комнатушке, где на спиртовке
разогревал себе ужин.
Каменистый Артем
Доставалов Александр
Андреев Николай
Бажанов Олег
Майер Стефани