время здесь принадлежало им безраздельно, само наличие обоих на рабочих
местах или вблизи - только что вышел - вроде бы свидетельствовало о бурной
деятельности, во всяком случае ни одному лыко в строку не поставишь. По
городу не шныряют - оба в пределах селекторной досягаемости.
каково тому сейчас? чем дольше Шпындро не возвращается, тем болезненнее
Кругову, неровен час Филин еще обсуждает его деловые качества со Шпындро?
заглазно! вот что нестерпимо жжет и, ставя себя на место Кругова, напрочь
отрезанного от событий в кабинете Филина, Шпындро радовался хотя бы тому,
что с каждой минутой утекающего времени все более вздорные мысли одолевают
Кругова, подталкивая к импульсивным, поспешным решениям, через день-два
расцветшим ложными шагами.
же пока решал он, и этот тренированный малый, чиновный боец, мастер
умолчаний, взрыхлитель почв для недоверия, овладевший всеми приемами
уклончивости, всецело зависит от Филина. Начальник знал, что Шпындро
выезжал, выезжал не раз, значит годы назад его безусловно кто-то толкал -
тут случайности почти исключены - но стародавние толкачи могли уже сойти в
небытие или потускнеть значительно в своем величии, а люди Кругова,
напротив, могли не утратить влияния или даже усилить его. Филин понимал,
что и Шпындро, и Кругов умеют ставить дымовые завесы, случайно обронив
вельможную фамилию, проявив неожиданную осведомленность о расположении
комнат дачи и даже намекнув акварельно, что наезжали туда. Могли
воспоследовать и звонки: одни случайные, другие симптоматичные; со
звонками Филин давно отработал методику: если звонок всего один - в расчет
таковский не бери; дуриком подвезло выбить из могущественного лица
согласие на участие - мало ли, неловко было отказать, судьбы свела в общем
располагающем застолье или жены столкнулись у косметички - если после
первого звонка следовал еще один, заинтересованность давящего носила уже
более выраженный, не разовый характер, а приобретала оттенок
покровительства, а уж если судьбу выездного курировали каждодневными
прозвонами, тут уж попахивало густым протекционизмом и тогда не зевай,
начинался саперный участок, здесь, зацепившись за невидимую проволочку,
ошибались только раз.
исподлобья, как каменюку из пращи, - сумела углядеть все: ей более и не
требовалось, навидалась таких сцен всласть; при появлении третьего оба
умолкли, но секретарю и не нужны были слова - проект письма, свернутый
вчетверо, лежал на стуле рядом со Шпындро, свидетельствуя, что никакое
письмо не обсуждалось, а решалось дело куда как более важное - кто поедет:
Шпындро или Кругов или... всегда, как на бегах, может выскочить серая
лошадка и завершить триумфально забег, сделав ненужным фотофиниш явным
превосходством.
только успевай расшифровываь чужие намерения.
черт все с точностью до дня: когда туда, когда обратно, сколько всего
отбыли - чуть не криком зашелся:
удержался, проглотил про отъезд Ермина. Хотелось топать ногами, биться
головой о стену, зачем же так валтузить? но в глубине души Шпындро знал -
вот она его работа, не частая, но самая важная, основополагающая - понуро
принимать любое, кнутом стеганувшее из начальственных уст, а лучше не
понуро, не весело, а серо и нейтрально, так чтоб и господь бог не
догадался, что у тебя внутри творится. Вовремя осекся, сказывалась
многолетняя выдержка и привычка глотать обидное, кончик языка забегал меж
зубов: пронесло или лишнее сказанул? нервы разгулялись...
сказал.
кожа, будто ворочалась бурая жаба, помидорная краснота выползла из-под
воротника и придушила бы Филина кашлем.
воцарится, снова мосты наводи, укрепляй быки подмостные, стоя по горло в
воде, того гляди захлебнешься. Шпындро погладил никому не нужное письмо.
кабинета недоуменно осмотрел пачку папирос, Шпындро на стуле, бросил
взгляд за окно, будто искал, куда подевался кашель, минуту назад
бесившийся меж стен.
деревяшка отозвалась скрипом. - Плохо чувствую, - без перехода сообщил
Филин, - вишь как метелит кашелюга, а дымы гонять все не брошу, беда, пока
струей горлодера дыхалку не прочищу, сам не свой. Врачи тоже крутят,
уходят от ответа бросать-не бросать, я смолю с четырнадцати, всю жизнь,
глазки белохалатники отводят, а те что почестнее: сколько курите? ух ты!
тогда обрубать небезопасно - синдром отмены, пожуют губами и добьют, мол,
раздумывай сам, а вообще-то хуже курева не придумаешь - чистое
самоубийство... Давление опять же накрепко с куревом повязаны, повенчаны
можно сказать, так и скачет, так и скачет... у меня это и отец от удара
помер, стакан белого хватанул, крякнул и глаза застеклил, все думали от
крепости, жар водочки притушает сосредоточенностью, а он уж в лучшем
мире... Ермин говоришь... - Филин опрокинул взор вовнутрь, замутил
роговицу раздумьем, разговаривал с почившим отцом, прикидывая время и
место встречи.
перепадам настроения Филина и скачкам его мыслей. Внезапно перехватило
дыхание: вдруг Кругов раньше успел провести тайный разговор? потому и
мелькнуло в его взгляде скрытое торжество, когда встретились глазами в
приемной, а было ли торжество? не установить доподлинно, может
привиделось, можно б развеять сомнения, выведав у секретаря -
присутствовала же при их немом обмене взглядами да разве спросишь:
углядела торжество в глазу Кругова или нет?.. Вдруг соперник щедрее
задарил Филина, вдруг обошел и не на полкорпуса, а на круг, а то и два. И
фамилия-то Кругов! Дурное предзнаменование. И тогда Шпындро со своими
подношениями, выделенными с собесовской скупостью Натальей, окажется
смешон и мелок, хотя по себе судя и малый дар греет душу, а лишнего никто
давать не привык, каждый соизмеряет, будто на весах, подношение и
воздаяние. Шпындро закинул ногу на ногу, подцепил листок лжепиьма с
соседнего стула, обмахнулся, стало жарко. Филин движение перехватил хоть и
повернутым внутрь взором. Молчали. Шпындро знал, пока кабан папиросу в
угол рта не уткнет, разговор не завяжется. Филин помял папиросу в
одинаково толстых и одинаково коротких пальцах, крошки табака сгреб
ковшиком согнутой правой кисти на ладонь левой, стряхнул в урну.
Шпындро, слова стали выпрыгивать из сизой пелены:
поселится здесь...
годка на три, а то и на все пять, глядишь глянец до конца дней на всю свою
жизнь успеешь навести, а уйду до твоего отбытия и загонят в тупик вечным
ожидальщиком, пиши пропало. Игорь Иванович поражался коловращению
соображений, отрывочных мыслей, просто лиц в мозгу в эти минуты, сквозь
мельтешение дум внезапно выскочило, как карта в руке фокусника: бабка
Мордасова врачует по-народному, когда сама на ногах, даже от курева может
отлучить и, как уверял Колодец, вообще все может перетряхнуть в человеке,
чуть ли не старца перелицевать в молодца.
даже соскочил со стула и бросился к возможному благоустроителю, - у меня
есть человек, только не смейтесь, не отметайте с порога, а у него бабка
чудеса творит, поврачует - себя не узнаете, от курева отвратит и вообще...
покорно принял на себя удар смрадной волны, защипало веки и физическое
покалывание отозвалось радостью: нашел ход! что дары? их все тащат, а тут
родственная поддержка, он же станет отвозить Филина на сеансы: дорога,
неспешный разговор, тут-то души хоть какие разные и прикипают одна к
другой.
Где обретается твоя помогательница?
заломнее дерешь, тем вам больше верится в исцеление. Выходит
лекаря-надомники к нашей же выгоде нас обдирают. Вишь какая философия
вытанцовывается. Чего только люди не удумают.
за слова ему самому противные и расхожие. - Не опасайтесь, это бабка моего
товарища. Никаких денег и не думайте. - Ишь, Колодец теперь у меня в
товарищах. Шпындро усмехнулся внутренне, не выпуская улыбку, заметил, что
Филин и впрямь подобрел насупленным лицом, небось видит, кабан, себя
обновленным, промытым, начинающим жить заново.
понимаешь, поездка, как раз твоего профиля специалист нужен. В этом деле
только ты... - Пауза. Выдох и будто с горечью, - и Крутов сильны, а
больше-то некого забросить.
перед носом желтой карточкой, припомнив Кругова, и как бы намекая, что его
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Буркатовский Сергей
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий