Чтение 15–й страницы книги ~Тарзан и сокровища Опара~

Зловещий отряд осторожно пробирался сквозь джунгли,
предводительствуемый большой обезьяной. Она остановила жрецов неподалеку от
большого дерева. На массивной низкой ветке лежал Тарзан, вытянувшись во весь
рост. Даже во сне одна его рука обхватила толстую ветку, а сильная
коричневая нога вытянулась вперед и тоже обвилась вокруг ветки.

Тарзан из племени обезьян спал сладким сном после сытного обеда. Ему
снились Нума-лев и Хорта-кабан и другие обитатели джунглей. Он не видел ни
кривых, волосатых фигур внизу неподалеку от его дерева, ни трех обезьян,
которые вскочили к нему на дерево.

Он проснулся только тогда, когда три обезьяны навалились на него всей
своей тяжестью и сбросили его вниз на землю. Он был совершенно оглушен своим
падением и не успел еще опомниться, как пятьдесят ужасных волосатых мужчин
окружили его. В один момент Тарзан стал центром кусающей, кричащей,
дерущейся толпы. Они медленно одолевали его, хотя вряд ли нашелся среди них
один, который не испытал бы на себе тяжелых кулаков и острых клыков Тарзана.

XIII

ПРИГОВОРЕННЫЙ К СМЕРТНОЙ КАЗНИ

Лэ, издали следовавшая за жрецами, видела, как они набросились на
Тарзана, и громко крикнула, чтобы они не убивали его. Тарзан ослабевал.
Многочисленные враги захватили его врасплох. Лэ недолго пришлось ждать;
через несколько минут Тарзан, связанный, беспомощный, лежал у ее ног.

-- Отнесите его к тому месту, где мы остановились, -- приказала Лэ.

Жрецы снесли Тарзана на открытую поляну и бросили его под дерево.

-- Постройте мне палатку! -- распоряжалась Лэ. -- Мы здесь переночуем,
а завтра перед лицом огненного бога Лэ принесет в жертву сердце осквернителя
ее храма. Где священный нож? Кто взял его у Тарзана?

Но никто не видел ножа, и все они уверяли, что Тарзан не имел при себе
священного орудия, когда они схватили его. Тарзан посмотрел на этих
отвратительных, грозящих ему уродцев и презрительно заворчал. Он взглянул на
Лэ и улыбнулся. Смерть не испугала его.

-- Где нож? -- спросила его Лэ.

-- Я не знаю, -- отвечал Тарзан. -- Тот человек унес его с собой, когда
он убежал от меня. Если вам так нужен нож, я бы мог отыскать этого человека
и взять его у него. Но вы связали меня, и теперь, когда я должен умереть, я
не могу получить его. Зачем нужен вам этот нож? Вы можете сделать себе
другой, точно такой же. Неужели только ради ножа вы следовали за нами всю
дорогу? Отпустите меня, и я найду его и принесу его вам.

Лэ горько рассмеялась. В тайниках своей души она сознавала, что не за
одно лишь похищение жертвенного ножа собиралась она предать его казни; но
когда она взглянула на него, связанного и беспомощного, слезы навернулись у
нее на глазах, и она должна была отвернуться, чтобы скрыть их. Но она
осталась непреклонна в своем решении жестоко наказать Тарзана за то, что он
осмелился отвергнуть любовь Лэ.

Когда жрецы раскинули палатку, Лэ велела принести туда Тарзана.

-- Всю ночь я буду пытать его, -- прошептала она своим жрецам, -- а с
первыми лучами зари вы приготовите пылающий алтарь, и я на нем принесу его в
жертву огненному богу. Наберите смолистых сучьев и сложите их в форме
жертвенника посреди открытой лужайки, чтобы огненный бог мог радоваться,
глядя на наше дело.

Вплоть до заката солнца жрецы были заняты устройством жертвенника. Во
время работы они пели заунывные гимны на древнем языке того материка,
который лежит глубоко на дне Атлантического океана. Они не знали смысла
произносимых ими слов, они только повторяли молитвы, переходившие от учителя
к ученику, еще с тех незапамятных времен, когда предки первобытного человека
раскачивались на своих хвостах на деревьях в сырых, болотистых джунглях,
там, где теперь находится Англия.

Под сенью палатки Лэ ходила взад и вперед вокруг связанного по рукам и
ногам Тарзана. Тарзан был готов к смерти. Ни один луч надежды не пробивался
сквозь густой, безнадежный мрак смертного приговора. Его могучие мускулы не
в состоянии были порвать множество веревок, связывавших его руки и ноги --
он уже не раз тщетно пытался разорвать их. Он не мог надеяться и на помощь
извне; только враги окружали его в этом лагере. И все же он улыбался Лэ,
когда она нервно шагала взад и вперед по палатке.

А Лэ? Она сжала в руке нож и взглянула на лежавшего перед нею пленника.
Она смотрела на него и что-то говорила про себя, но не занесла над ним ножа.

"Сегодня ночью", -- думала она, -- "сегодня ночью, когда будет совсем
темно, я буду мучить и пытать его".

Она смотрела на его божественно прекрасное тело, на улыбающееся лицо и
заставляла себя думать о том, что он Отверг ее любовь. Законы огненного бога
повелевают покарать нечестивого, который осквернил святая святых, который
украл с запятнанного кровью жертвенника Опара жертву огненного бога, и не
один, а три раза. Три раза Тарзан обманул бога ее отцов! При этой мысли Лэ
остановилась и опустилась на колени подле человека-обезьяны. В ее руке был
острый нож. Она приложила острие к боку Тарзана и надавила на рукоятку. Но
Тарзан только улыбнулся и пожал плечами.

Как он был красив! Лэ наклонилась низко над ним и взглянула в его
глаза. Как прекрасно было его тело! Она сравнивала его с кривыми, уродливыми
человечками, из числа которых она должна была выбрать себе супруга, и
вздрогнула при этой мысли.

Наступили сумерки, а за ними пришла и ночь. Большой костер пылал
недалеко от палатки. Пламя освещало жертвенник, воздвигнутый посреди
лужайки, и перед глазами верховной жрицы огненного бога вставала картина
завтрашнего торжества. Она видела, как это прекрасное, гигантское тело
извивалось в пламени костра, она видела, как обгорали и обугливались эти
улыбающиеся губы над крепкими белыми зубами. Она ясно представляла, как
огненные языки слизывали густую, черную, всклокоченную гриву этой красивой
головы. И много других страшных картин промелькнуло перед закрытыми глазами
жрицы, когда она стояла со сжатыми руками над тем, к кому устремлялась вся
ее ненависть. Но было ли чувство, которое испытывала Лэ, ненавистью?

Темная африканская ночь спустилась над лагерем, освещенным только
неровным светом костра. Тарзан лежал спокойно в сковывавших его путах. Он
страдал от жажды и от острой боли, причиняемой ему туго затянутыми веревками
на его кистях и щиколотках, но не жаловался. Тарзан был дитя джунглей с
выносливостью зверя и умом человека. Он знал, что судьба его решена, что
никакие мольбы не смягчат сурового приговора, и он не тратил времени на
упрашивания, а терпеливо ждал -- в твердой уверенности, что его мучения не
могут продолжаться вечно.

Лэ стояла над ним в темноте. В руке ее был острый нож, а в душе твердое
решение -- не медля, не откладывая, начать пытать своего пленника. Нож
касался тела Тарзана; лицо Лэ было совсем близко от его лица. В это время
кто-то подбросил новую охапку сучьев в костер, и яркое пламя внезапно
осветило внутренность палатки. У самых своих губ Лэ увидела прекрасное лицо
лесного бога, и любовь, которую она почувствовала к нему, увидев его
впервые, и которую она лелеяла долгие годы, мечтая о нем, захлестнула
женское сердце.

С кинжалом в руке стояла Лэ, верховная жрица, над дерзким существом,
осмелившимся ворваться в святилище ее божества. Не нужно пытки! Смерть,
немедленная смерть дерзкому осквернителю ее святыни! Один удар тяжелого
лезвия, а труп туда, в объятия пылающего костра! Рука занесла нож в воздухе
и остановилась, готовясь к удару, -- и Лэ, слабая женщина, упала без сил на
тело любимого человека.

Ее руки в немой ласке скользили по его обнаженному телу; она покрывала
его лоб, глаза, губы горячими поцелуями, она прикрыла его своим телом,
словно защищая его от ужасной судьбы, которую сама же ему приготовила, и
дрожащим, жалобным голосом умоляла его о любви. Бурная, безумная страсть
овладела прислужницей огненного бога; в течение нескольких часов она не
могла совладать с собой, но наконец сон одолел ее, и она задремала подле
человека, которого поклялась подвергнуть пытке. А Тарзан, не тревожась за
будущее, спокойно спал в объятиях Лэ.

При первых проблесках зари Тарзан был разбужен пением жрецов города
Опара. Начатое в тихих, мягких тонах, пение быстро разрослось в дикий вопль
кровавого вожделения.

Лэ зашевелилась; ее прекрасная рука крепче прижала к себе Тарзана,
улыбка появилась на ее губах, и она проснулась. Но когда значение
погребальных песнопений дошло до ее сознания, улыбка сошла с ее лица, глаза
расширились от ужаса.

-- Люби меня, Тарзан! -- воскликнула она. -- Люби меня -- и ты будешь
спасен!

Веревки, связывавшие Тарзана, остановили кровообращение и причиняли ему
страдание. С сердитым ворчанием он повернулся на бок спиной к Лэ. Это был
его ответ. Верховная жрица вскочила на ноги, горячая краска стыда, залившая
на мгновение ее щеки, сменилась смертельной бледностью. Лэ подошла ко входу
в палатку.

-- Сюда, жрецы огненного бога! -- крикнула она. -- Приготовьтесь к
жертвоприношению.

Кривоногие уроды поспешили на зов своей повелительницы и вошли в
палатку. Они подняли Тарзана, вынесли его из палатки и, продолжая путь,
отмечали такт, покачиваясь из стороны в сторону своими кривыми телами.

За ними шла Лэ. Лэ тоже качалась, но не в такт священному песнопению.
Лицо верховной жрицы было бледно от мук неразделенной любви и ужаса
предстоящего обряда. Но Лэ была тверда в своем решении. Неверный должен
умереть. Презревший ее любовь получит возмездие на пылающем костре за
оскорбление. Она видела, как они положили прекрасное тело на жесткие ветки.
Она видела, как кривой, сгорбленный верховный жрец, с которым она по закону
должна была соединиться, приблизился к жертвеннику с зажженным факелом и
остановился в ожидании ее приказаний. Его отвратительное, волосатое лицо
расплылось в зловещую улыбку, обнажив длинные, желтые клыки. Руки его были
сложены чашей в ожидании теплой крови жертвы -- красного нектара, которым
наполняют в Опаре золотые жертвенные чаши.

Лэ приблизилась с поднятым ножом, ее лицо обращено было к восходящему