для остального мира. Уединение гордости. Он даже понимал это. Возможно,
самым ужасным было то, что он понимал.
никогда за всю свою жизнь не убил человека сзади. Он зашел сбоку, слегка
спотыкаясь, и подошел к королю справа. Никто на него не смотрел. Он был
Рун.
медленно повернул голову, словно только сейчас о чем-то вспомнил. Валентин
подождал, пока их взгляды встретились, а потом вонзил меч в сердце
игратянина, так, как принц убивает своих врагов, сколько бы лет на это ни
потребовалось, сколько бы ему ни пришлось вынести до того, как боги
позволят довести историю до такого конца.
внезапностью. Она увидела, как Брандин отшатнулся назад с клинком в груди.
Затем Рун - Рун! - неуклюже выдернул меч, и из раны хлынула кровь. Глаза
Брандина были широко раскрыты от изумления и боли, но они были ясными,
такими сияюще ясными. И таким же был его голос, когда он произнес:
Какая жатва, принц Тиганы.
голове. Казалось, время изменилось, невыносимо замедлилось. Она видела,
как Брандин опускается на колени; он падал целую вечность. Она попыталась
броситься к нему, но тело ей не повиновалось. Она услышала длинный,
странно искаженный стон боли и увидела мучительное страдание на лице
д'Эймона, когда меч канцлера вонзился в бок Руна.
рядом с его страданием. Все эти годы! Ей хотелось закричать. Но она не
могла издать ни звука, почти не могла дышать.
осевшая на землю рядом с Брандином. Тот еще стоял на коленях, с кровавой
раной в груди. И теперь смотрел на нее, только на нее. Крик, наконец,
сорвался с ее губ, когда она опустилась рядом с ним. Он потянулся к ней,
так медленно, с таким колоссальным усилием воли, со всем своим
самообладанием, и взял ее за руку.
следовало встретиться в Финавире.
слезы, они стиснули ей горло. Она изо всех сил сжимала его руку, пытаясь
перелить в него свою жизнь. Он повалился на бок, прислонился к ее плечу, и
она положила его к себе на колени и обхватила его руками, как вчера ночью,
всего лишь вчера ночью, когда он спал. Увидела, как его чудные, ясные,
серые глаза медленно затуманились, а потом потемнели. Она так и держала
его голову на коленях, когда он умер.
смотрел на нее с таким состраданием в своих снова ставших ясными глазах.
Этого она вынести не могла. Только не от него, зная, что он выстрадал и
что она, она сама сделала. Если бы он только знал, какие слова тогда нашел
бы для нее, какое выражение появилось бы тогда в этих глазах? Она не могла
этого вынести. Она видела, как он открыл рот, словно хотел заговорить,
затем его глаза быстро метнулись в сторону.
меч д'Эймона. Валентин поднял руку умоляющим жестом, чтобы остановить его.
Задержал свой меч. Валентин опустил руку. Она увидела, как он набрал в
грудь воздуха, борясь с собственной смертельной раной, а затем, закрыв
глаза от боли и от беспощадного света, произнес одно слово. Дианора
услышала его, не крик, а всего одно слово, произнесенное ясным голосом. И
этим одним словом было - а чем еще оно могло быть? - имя его родного дома,
сверкающий дар, снова возвращенный в этот мир.
услышал это имя. А это означало, что теперь все люди могли его слышать,
что чары развеялись. Валентин открыл глаза и посмотрел вверх, на канцлера,
читая правду на лице д'Эймона, и Дианора видела, что принц Тиганы
улыбался, когда меч канцлера обрушился вниз и пронзил его сердце.
эхо его последнего слова, этого единственного имени, как казалось Дианоре,
повисло в окружающем холм воздухе, и от него расходилась рябь над долиной,
где продолжали гибнуть барбадиоры.
голову с седеющими волосами, и не могла остановить льющиеся слезы. "В
Финавире", - сказал он. Последние слова. Еще одно название места, более
далекого, чем мечта. Он был прав, как уже много раз был прав. Им следовало
встретиться, если бы у богов была хоть капля доброты и жалости к ним, в
другом мире, не в этом. Не здесь. Потому что любовь была любовью, но ее
было недостаточно. Здесь - недостаточно.
д'Эймон валится вперед на кресло Брандина. Рукоять его меча упиралась в
спинку кресла, а лезвие вонзилось в грудь. Она увидела это и
посочувствовала его боли, но настоящего горя не испытала. В ней не
осталось чувств, чтобы горевать. Д'Эймон Игратский сейчас не имел
значения. Теперь, когда эти два человека лежали около нее, рядом друг с
другом. Она могла пожалеть, о, она могла пожалеть любого рожденного на
свет мужчину или женщину, но горевать она могла только об этих двоих.
Горевать сейчас.
единственного живого человека на этом холме, не считая нее самой. Он тоже
плакал. Но оплакивал ее, поняла Дианора, даже больше, чем мертвых. Его
первые слезы всегда были вызваны жалостью к ней. Но и Шелто показался ей
очень далеким. Все казалось странно отдаленным. Кроме Брандина. Кроме
Валентина.
свой дом, и всех своих мертвых, и собственную клятву отомстить, данную у
камина в доме отца столько лет тому назад. Она посмотрела на то, что
осталось от Брандина Игратского, когда душа покинула тело, медленно, нежно
наклонила голову и поцеловала его в губы прощальным поцелуем.
волосами спустились со склона того холма, где стояли чародеи, и быстро
пошли по неровной лощине между двумя холмами. Она повернулась к Шелто, в
глазах которого теперь читалось ужасное предчувствие. Он знал ее,
вспомнила она, и любил, и знал ее слишком хорошо. Он знал все, кроме
одного, и эту единственную тайну она унесет с собой. Эта тайна - ее
собственная.
если бы никто никогда не узнал, кто он такой. Но мне кажется, мы не имеем
права так поступить. Расскажи им, Шелто. Останься и расскажи, когда они
придут сюда. Кто бы они ни были, они должны знать.
сейчас притворяться перед ним. Она взглянула на этих людей - кем бы они ни
были, - которые быстро приближались к холму с юга. Женщина. Мужчина с
мечом, с каштановыми волосами, другой, потемнее, и третий, поменьше
ростом, чем двое других.
кто сейчас приближался. Оставила позади долину, холм, оставила звуки
сражения и крики боли и пошла по самой северной из пастушеских троп,
вьющейся на запад вдоль склона холма, вдали от всех глаз. Вдоль тропинки
росли цветы: ягоды сонрай, дикие лилии, ирисы, анемоны, желтые и белые, и
один алый. В Тригии говорили, что этот цветок покраснел от крови Адаона
там, где он упал.
до ровного места было близко, а потом начался песок и, наконец, море, где
кружились и кричали над головой чайки.
широком пляже из белого песка. Шагнула в воду, она оказалась прохладной,
но совсем не такой холодной, как море у Кьяры в день Прыжка за Кольцом.
Медленно брела вперед, пока вода не дошла ей до бедер, а потом поплыла.
Прямо в открытое море, на запад, туда, куда опустится солнце в конце дня.
Дианора хорошо плавала; очень давно их с братом научил плавать отец, после
того, как ей приснился сон. Однажды даже принц Валентин пришел вместе с
ними в их бухточку. Очень давно.
берега, там, где сине-зеленый цвет океана у суши сменяется более темной
синевой глубин. И здесь она нырнула, направляя свое тело в глубину, прочь
от голубого неба и бронзового солнца, и ей казалось, пока она опускалась,
что в воде появилось странное свечение, нечто вроде дорожки в морских
глубинах.
подобное. После всего, что случилось, что она сделала. Но дорожка
действительно была, нарисованная свечением. Она уже устала, и опустилась
глубоко, и ее зрение начало слабеть. Ей показалось, что на краю мерцающего
свечения мелькнула какая-то тень. Но она видела не очень четко, казалось,
Володихин Дмитрий
Роллинс Джеймс
Конан-Дойль Артур
Володихин Дмитрий
Трубников Александр
Лукин Евгений