Чтение 141–й страницы книги ~Раз в год в Скиролавках~

Я решил навестить друзей и выпить с ними, - объяснил он, пряча бутылку в
карман куртки.
Когда он вышел, она, прежде чем снова взяться за работу, подумала, что
с ней происходит что-то странное. Она рассердилась на то, что он подглядывал
за ней, а сейчас жалела, что его уже нет в дверях и он не смотрит на нее.
"Видимо, Гертруда права, - задумалась она. - Я глупая. Попросту глупая.
Люблю его и хочу, чтобы он меня обижал, смотрел на меня и прикасался ко мне,
и в то же время что-то во мне противится самой мысли, что он может это
делать. Чего же мне на самом деле хочется? Почему я внушаю себе, что каждое
его слово и каждый взгляд имеет одну цель: чтобы меня унизить и покорить.
Как многие другие, я, глупая, поверила, что он должен сначала унизить
женщину, прежде чем в нее войдет, и решила, что я единственная этого не
позволю. Зачем? Если я люблю его, а ему это необходимо для любви, то пусть
унижает меня каждый день, каждую минуту. Ничто не лишит меня чувства
гордости, что я живу с любимым мужчиной. Никто не осудит женщину, чья любовь
победила..."

О том,
что каждый получит то, чего хочет,
если сильно постарается

Весь занесенный снегом, доктор вошел в кухню, потому что там горел
свет. Гертруда вынимала из духовки противни с пирогами, в коляске спал
ребенок Брыгиды. Йоахим, похоже, уже был в своей комнате наверху.
- Сними шубу и шапку. Холодом на ребенка веешь, - сделала ему замечание
Макухова. Он послушно исполнил все, что она ему велела. Повесил одежду в
сенях и вернулся в теплую кухню. - А где Брыгида? - спросил он.
- Поехала в Трумейки. Ей надо взять из дому еще какие-то вещи для себя
и для ребенка. С завтрашнего дня она взяла отпуск на несколько дней.
- А ты знаешь, что делается на улице? Страшная метель. Она засядет
где-нибудь по дороге и замерзнет.
- Она выехала еще перед метелью. Ночевать хотела у себя дома. А ты что?
Пил? С кем? - С каждым понемножку. Завтра у меня выходной, я не должен быть
трезвым, - он зевнул. Она хотела подать ему ужин, но он тотчас же пошел в
спальню и разделся. Увидел, что постель ему сменили. Делала это скорее всего
Брыгида, потому что подушка пахла ее духами. Когда он лежал в постели, на
минуту ему показалось, что она лежит рядом. Наверное, она прикасалась к
подушке надушенными руками, а может быть, прижалась к ней лицом. Так он
подумал и сразу заснул.
Разбудил его резкий телефонный звонок. За окном ярко светило солнце,
это говорило о том, что время близится к обеду. Прежде чем он вылез из
постели и вышел в салон, Макухова уже взяла трубку.
- Такие сугробы, что ты не можешь доехать на своей машине? - удивлялась
она. - Понимаю, твоя машина слишком низкая. Но это ничего. Подождешь, пока
бульдозером расчистят дорогу. Маленькая уже два раза ела, сидит в кухне, мы
вместе готовим всякие вкусные вещи... Нет, не беспокойся о ней. И не
торопись. Я уж сама закончу уборку... До свидания, Брыгида.
Доктор стоял в дверях спальни и, слушая Гертруду, чувствовал, что в нем
копится гнев. Однако он не сказал ни слова. Пошел в ванную, где из-за
утреннего купания Йоахима и, похоже, постирушки, которую устроила Макухова,
вода в электрическом бойлере была чуть теплой.
Выбритый и одетый, страшно голодный (Йоахим встал рано и, конечно, уже
позавтракал, из комнаты на втором этаже доносились звуки его скрипки) доктор
явился на кухню. Чтобы подавить растущую в нем злость, он натощак закурил
сигарету.
- Не кури! Тут ребенок! - прикрикнула на него Гертруда.
Он послушно потушил сигарету в пепельнице. Не стоило спорить по
мелочам. Впрочем, она была права, не позволяя курить при ребенке.
Она зажарила ему яичницу, намазала хлеб, подала стакан чая. Но не в
салоне, как обычно, а здесь же, на кухонном столе.
- Я слышал, что ты говорила Брыгиде по телефону, - сказал он,
управившись с яичницей. - Ты добилась своего, и эта женщина тебе здесь уже
не нужна. Брыгида глупая, в самом деле глупая. Но ты ошибаешься, если
думаешь, что и из меня сделала дурака.
- Я не понимаю, о чем ты говоришь, - буркнула Гертруда, раскатывая
тесто для лапши. - Я одно знаю: что ты вчера напился и сейчас у тебя плохое
настроение.
- Ты права. Настроение у меня плохое. Но я никогда так ясно не понимал
себя и тебя, Гертруда. Я годами должен был рассказывать тебе о всех моих
любовницах, чтобы ты могла обогатиться моей и их жизнью. Только про Анну я
тебе никогда не сказал ни слова, и потому знаю, что ты ее ненавидела и
обрадовалась ее смерти. Я не говорил тебе и о Юстыне, и потому ты ее тоже
ненавидишь.
- Юстына хотела тебя убить. Если бы ты мне шепнул о ней хоть словечко,
я бы предостерегла тебя перед ней. Она мне все время рассказывала, что живет
с Клобуком.
- Я догадывался, что ты не потерпишь под этой крышей никакой другой
женщины, кроме себя, и поэтому никогда не говорил тебе о моих чувствах к
Брыгиде. Что случилось, почему ты вдруг захотела разделить этот дом и меня
именно с этой женщиной? Потому что, бывая у нее и слушая ее секреты, ты
снова начала обогащать свою жизнь чужой? Нет, Гертруда. Это объяснение
кажется мне слишком простым. Так знай, что я сейчас поеду на своей машине за
Брыгидой и привезу ее сюда, хоть 6ы мне для этого нужно было продраться
через все сугробы мира.
Говоря это, он встал из-за стола, закрыл за собой кухонные двери, в
сенях набросил меховую куртку и вывел из гаража свой старый "газик" с
передним и задним ведущими мостами. Гертруда вышла на заснеженное подворье,
открыла дверцу кабины и сказала доктору:
- Хорошо ты делаешь, что едешь за ней, Янек. Но не говори ей того, что
мне сказал. Она может это не так понять и станет со мной осторожной и
недоверчивой. И ты на меня не обижайся и не думай, что я хотела тебя
обмануть. У тебя в доме будет самая красивая женщина в округе. А самое
главное - эта женщина любит тебя безгранично, слепой любовью. Только я,
Гертруда, так тебя любила. И поэтому все мы будем счастливы: я, ты, она, а
может, и Йоахим, потому что он наконец найдет тут настоящий родной дом и
семью.
За деревней доктор три раза застревал в сугробах, слегка разъезженных
тракторами и грузовиками с лесом. Самые высокие сугробы он объезжал полями,
откуда ветер сдул снег на дорогу.
Брыгида не ждала его. Когда она открыла дверь, ее словно бы испугал вид
доктора. А когда он велел ей паковать вещи и ехать с ним, а вдобавок
упомянул о том, что они вместе идут на Новый год к Порвашу, она на минуточку
должна была присесть в кресло, потому что ноги у нее вдруг ослабели. Потом
она взяла себя в руки, расставила на полу чемоданы и начала укладывать в них
самые разные вещи для себя и для ребенка. Она делала это без складу и ладу,
запихивая все как попало. Стоя на коленях возле чемоданов, она вдруг
замирала, словно бы все не могла освоиться с его присутствием здесь, у нее,
с фактом, что он приехал за ней через сугробы, и что они вместе проведут не
только Рождество, но и Новый год. Она боялась думать о чем-то большем, и
из-за этого радостного испуга ее движения были хаотичными, руки перестали
слушаться. И в довершение ко всему она отдавала себе отчет в том, что она
стоит на коленях, а он стоит над ней и рассматривает ее внимательно и с
таким выражением лица, словно бы ему хочется нагнуться к ней, протянуть руки
и поднять ее с пола - прирученную, униженную радостью, которой она не сумела
скрыть.
- У меня есть вечернее платье из парчи с голыми плечами, - сказала она.
- Но, наверное, неудобно на домашнюю вечеринку одеваться так пышно? Может,
достаточно белой блузки с кружевами?
А он начал говорить короткими фразами, тоном, в котором она не слышала
голоса нежности. Каждое слово звучало, как удар кнута:
- Ты - красивая женщина. На свете есть много вещей красивых, но
бесполезных. Я помогу тебе понять, что красота женщины была создана для
радости мужчины. Скорее всего мы будем счастливы вместе, хоть, возможно,
время от времени ты и поплачешь немножко в уголке моего дома. Подумай, стоит
ли жить с таким человеком, как я? Она наклонилась над открытым чемоданом и
ответила:
- Ты приехал за мной, продираясь через сугробы. Ты сделал это для того,
чтобы унизить меня даже своим признанием. Когда в один прекрасный день ты
перестанешь меня унижать, я буду знать, что я тебе уже не нужна.
И она еще ниже склонилась над чемоданом, чтобы он не увидел на ее губах
триумфальной улыбки.
В доме на полуострове горел свет во всех окнах первого этажа. Через
открытую форточку в салоне в белую от снега ночь с легким морозцем
вырывалось тепло и все более громкие голоса людей. Спрятавшись за побеленным
стволом вишни, древний Клобук поглощал эти звуки как радостную музыку жизни,
которая продолжалась, несмотря на зиму и ночь. Не заглядывая в окна, он
знал, когда говорит писатель, когда смеется Халинка Турлей или мягко журчат
слова доктора - каждый из этих голосов был ему знаком и приятен. Клобук
любил этих людей так же, как Старый Бог он ревновал их, но и желал им
добра был грозен и ласков был всепрощающим, но и мстительным озабоченным,
но иногда и совершенно равнодушным. Он чувствовал себя творением их мечтаний
и жаждал, чтобы эти мечтания неустанно взлетали к небу с рассыпанными по
нему звездами, потому что из них и рождались птицы - все, не только он.
Стукнула парадная дверь. На скованный морозом снег осторожно вышла
Гертруда Макух и по тропинке направилась к боковой калитке. Под толстым
платком она несла что-то большое и тяжелое она держала это как драгоценную