подробности. А то, говорит, чего доброго, я еще в дядья тебе
запишусь, произведу тебя в генеральские племянницы. И в
обучение отдам в вуз, в какое захочешь. Ей Богу, правда. Такие
веселые насмешники.
высокими боками, на каких в Польше и Западной России возят
снопы. Парою лошадей в дышельной упряжке правил
военнослужащий, по старинной терминологии фурлейт, солдат
конного обоза. Он въехал на поляну, соскочил с передка и стал
выпрягать лошадей. Все, кроме Татьяны и нескольких солдат,
обступили возницу, упрашивая его не распрягать, и повезти их,
куда они укажут, конечно, за деньги. Солдат отказывался,
потому что не имел права распоряжаться лошадьми и подводой и
должен был повиноваться полученным нарядам. Он куда-то увел
распряженных лошадей и больше не появлялся. Все сидевшие на
земле поднялись и пересели на оставшуюся на поляне пустую
подводу. Рассказы Татьяны, прерванные появлением телеги и
переговорами с возницею, возобновились.
можешь, повтори нам.
4
я, сказывали. Чужие ли мне это сказали, сама ли я это в сердце
сберегла, только слышала я, будто маменька моя, Раиса
Комарова, женой были скрывающегося министра русского в
Беломонголии, товарища Комарова. Не отец, не родной мне был,
надо полагать, этот самый Комаров. Ну, конечно, я девушка
неученая, без папи, без мами росла сиротой. Вам, может быть,
смешно, что я говорю, ну только говорю я, что знаю, надо войти
в мое положение.
это было за Крушинцами, на другом конце Сибири, по ту сторону
казатчины, поближе к Китайской границе. Когда стали мы, то
есть, наши красные, к ихнему главному городу белому подходить,
этот самый Комаров министр посадил маменьку со всей ихнею
семьей в особенный поезд литерный и приказали увезть, ведь
маменька были пуганые и без них не смели шагу ступить.
есть на свете. Маменька меня в долгой отлучке произвели и
смертью обмирали, как бы кто об том ему не проболтался. Он
ужасть как того не любил, чтобы дети, и кричал и топал ногами,
что это одна грязь в доме и беспокойство. Я, кричал, этого
терпеть не могу.
маменька за сторожихой Марфой на разъезд Нагорную, это от того
города в трех перегонах. Я сейчас объясню. Сперва станция
Низовая, потом разъезд Нагорная, потом Самсоновский перевал. Я
теперь так понимаю откуда маменька знали сторожиху? Думается
торговала сторожиха Марфа в городе зеленью, возила молоко. Да.
маменьку обманули, не то сказали. Расписали Бог знает что,
мол, на время, на два дни, пока суматоха уляжется. А не то
чтобы в чужие руки навсегда. Навсегда в воспитание. Не могла
бы так маменька отдать родное дитя.
пряник, тетя хорошая, не бойся тети. А как я потом в слезах
билась, какой тоской сердечко детское изошло, про то лучше не
поминать. Вешаться я хотела, чуть я во младенчестве с ума не
сошла. Маленькая ведь я еще была. Верно денег дали тете
Марфуше на мое пропитание, много денег.
разумеется разная, под огородом в полосе отчуждения сколько
хочешь земли, и само собою даровая квартира, сторожка казенная
при самой путе. От родных мест снизу поезд еле-еле взбирался,
насилу перемогал подъем, а от вас из Расеи шибко раскатывался,
надо было тормоза. Внизу осенью, когда лес редел, видно было
станцию Нагорную как на блюдечке.
Он был человек веселый и добрый, ну только слишком доверяющий
и под пьяную руку такой трезвон про себя подымал, как
говорится, -- свинья борову, а боров всему городу. Всю душу
первому встречному выбалтывал.
сказать. Маменьку ли я свою забыть не могла или еще почему, ну
только была эта тетя Марфуша такая страшная. Да. Звала я,
значит, сторожиху тетей Марфушей.
я тогда уже к поезду стала выбегать. Лошадь распречь или за
коровой сходить было мне не диво. Прясть меня тетя Марфуша
учила. А Про избу нечего и говорить. Пол там подмести,
прибрать, или что-нибудь сготовить, тесто замесить, это было
для меня пустое, это все я умела. Да, забыла я сказать,
Петеньку я нянчила, Петенька у нас был сухие ножки, трех
годков, лежал, не ходил, нянчила я Петеньку. И вот сколько
годов прошло, мурашки по мне бегают, как косилась тетя Марфуша
на здоровые мои ноги, зачем, дескать, не сухие, лучше бы у
меня сухие, а не у Петеньки, будто сглазила, испортила я
Петеньку, вы подумайте, какая бывает на свете злость и
темнота.
что будет, вы просто ахнете.
Василий Афанасьевич внизу корову, набрал два мешка денег, --
керенки назывались, виновата, нет, -- лимоны, назывались
лимоны, -- выпил и пошел про свое богатство по всей Нагорной
звонить.
валил, паровозы подъема не брали, им навстречу ветер дул. Вижу
я, идет сверху старушка странница, ветер юбку и платок
треплет.
дом. Положили ее на лавку, -- ой, кричит, не могу, живот
подвело, смерть моя пришла. И просит: отвезите меня Христа
ради в больницу, заплачу я, не пожалею денег. ЗапрЈг тятенька
Удалого, положил старушку на телегу и повез в земскую
больницу, от нас от линии в сторону пятнадцать верст.
слышим, заржал Удалой под окном, вкатывает во двор наша
телега. Чтой-то больно слишком рано. Ну. Раздула тетя Марфуша
огня, кофту накинула, не стала дожидаться, когда тятенька в
дверь стукнет, сама откидывает крючок.
мужик черный и страшный, и говорит: "Покажи, говорит, где за
корову деньги. Я, говорит, в лесу мужа твоего порешил, а тебя,
бабу, пожалею, коли скажешь, где деньги. А коли не скажешь,
сама понимаешь, уж не взыщи. Лучше со мной не волынь. Некогда
мне тут с тобой проклажаться".
войдите в наше положение! Дрожим, ни живы ни мертвы, язык
отнялся от ужаса, какие страсти! Первое дело Василия
Афанасьевича он убил, сам говорит, топором зарубил. А вторая
беда: одни мы с разбойником в сторожке, разбойник в доме у
нас, ясное дело разбойник.
мужа надорвалось. А надо держаться, нельзя виду показывать.
знать не знаю, ведать не ведаю я про твои деньги, про что
говоришь ты, в первый раз слышу. Ну да разве так прост он,
окаянный, чтобы от него словами отделаться. И вдруг мысль ей
вскочила в голову, как бы его перехитрить. "Ну ин ладно,
говорит, будь по твоему. Под полом, говорит, выручка. Вот я
творило подыму, лезь, говорит, под пол". А он, нечистый, ее
хитрости насквозь видит. "Нет, говорит, тебе, хозяйке, ловчей.
Лезь, говорит, сама. Хушь под пол лезь, хушь на крышу лезь, да
только чтобы были мне деньги. Только, говорит, помни, со мной
не лукавь, со мной шутки плохи".
рада сама да мне неспособно. Я тебе лучше, говорит, с верхней
ступеньки посвечу. Ты не бойся, я для твоей верности вместе с
тобой дочку вниз спущу", это, стало быть, меня.
сделалось, как я это услышала! Ну, думаю, конец. В глазах у
меня помутилось, чувствую, падаю, ноги подгибаются.
скосил, прищурился и криво так во весь рот оскалился, шалишь,
мол, не проведешь. Видит, что не жалко ей меня, стало не