расставил несколько ловушек, и вы умудрились попасть во все. Неужели
вы считали меня способным на то, чтобы посадить своих родных в центр
мишени и заставить посылать мне письма через цыган, которых вы
контролируете? Даже обидно, право. Я и сам не знаю, где сейчас
находится моя семья. Знаю только, что под охраной таких людей, с
которыми вам не сладить... Да, Каин, я был о вас лучшего мнения.
Деградация налицо. Что мне теперь прикажете с вами делать?
вы у меня в руках, а не наоборот!
просил, чтобы нам не мешали:
лестницу.
корточках вдоль стен Каиново воинство. Их на взгляд было десятка два.
Среди обычных зомбиков попадались и те, другие: с металлическими
руками и ногами, с клинками-косами, с толстыми воронеными стволами,
торчащими из плеч:
и неслышно наигрывал что-то на свирели.
командир.
Вилимович!
шелохнулось, будто бы вздохнуло, но осталось сидеть.
что-то делать. Не вечно же в дудочку над ними дуть:
парнем. Транс колдовской музыки не мог разгладить жестких складок
возле губ. Меж неплотно сведенными веками розовел белок глаз. Лет
десять назад, скорее всего, это лицо было на фотографии, которую
показывали по какому-нибудь местному телевидению. "Мальчик десяти лет,
ушел из дома и не вернулся. Был одет в коричневое драповое полупальто
с цигейковым воротником:"
позже всех.
земля так неудачно повернулась: Очутился я опять же в болоте. Но как
бы и в бане в то же время. Кое-как выбрался - на третий день:
Лягушки вот такие - тебе по пояс, пожалуй. И все время кто-то кого-то
жрет, и думаешь только: слава Богу, не меня. А делаешь шаг - и вот-те
нате, хрен в томате: автострада, бензоколонка, машины едут. Ну, вылез
я... руки, понятно, вверх: война же была, чужаков так и так в полицию
сдавали; а в Америке этой человека в полицию сдать не западло, а
гражданский долг. Долго со мной разбирались, но видно был по мне: из
германского плена мэн. Пока переводчика нашли, я кое-что смикитить
сумел и легенду выстроил. Будто бы сидел во Франции, бежал через
борт выбросили: И так я в это поверил, что панамцев до сих пор не
люблю. И что ты думаешь: скушали мою брехню за милую душу: доверчивые
были, это потом мы им ума-разума вложили. Переводчик, бывший таксист
парижский,
отвечать оставалось. Много я из его переводов о Франции да Испании
узнал:
дороге
ходил, поскольку там советская власть, а где советская власть, там и
тюрьма неподалеку. Я бы, говорю, и сам рад не ходить, тем более что и
командир велел: пока Сталин живой, домой не ворочаться. Да только что
я могу сделать в чужой- то стране? Москаленко обещал помозговать, но
уж очень все быстро произошло.
именем
детдомовских, и рыла у нас с ним схожие: были. Да. И газетчиков всяких
тьма, в блокноты строчат, на аппараты снимают. Рассказал им, как
деревни жгут, как баб с детишками за то, что пленным еду приносят,
убивают. Американцам, чтобы воевать, себя взвинтить нужно. Ну,
взвинтил. Кино уехало, посол ручкой сделал, убрались журналисты -
явилися чекисты. И - берут меня в оборот: как я в плен сдаться посмел
и за сколько родину продал? Морду еще не бьют, но примериваются. Там у
них в посольстве своя Лубяночка махонькая: подвал двухэтажный. И вот
держат меня там, не выпускают. Допросы снимают. И чувствуя я, что
завираться начинаю. Это вам не ФБР, переводчиков с русского им не
требуется. В конце концов, понимаю я, что пришел мне форменный
карачун: приперли к стенке в прямом и переносном. Получаюсь я по всем
статьям предатель и шпион, и возразить нечего: И вдруг: приводят меня
не в допросную, что в подвале же, а в кабинет начальника чекистского,
тот, не моргнув глазом, конвоиров отсылает, дверь запирает и мне
говорит: что ж ты, сукин сын Филипп Антонович Пансков, в запирашки со
мной играешь? Тебе же
растерялся я.
на родной сестре триппер поймаешь. А он, гад, на меня смотрит. И все
понимает. И я уже все понимаю:
зароют в подвале, как и не было никогда:
Прозоров Александр
Куликов Роман
Орлов Алекс
Володихин Дмитрий
Корнев Павел
Конан-Дойль Артур