лет хозяйничала только моль. Сильвия всегда заставала сестру за шитьем
или уборкой. Вечерами они подолгу беседовали. Но Марк, работавший в
смежной комнате, наблюдал за ними через открытую дверь; поглядывая на
них глазом цыпленка, который умеет смотреть вбок, он не находил в этих
речах ни одного зернышка, которое можно было бы клюнуть: обо всем лич-
ном, задушевном было уже переговорено; теперь сестры толковали о самых
будничных вещах, злободневных происшествиях, о всяком женском вздоре,
тряпках, ценах на продукты... Выйдя из терпения, он закрывал дверь. Как
они могли целыми часами пережевывать эти пустяки? Сильвия - еще куда ни
шло! Но она, эта женщина, его мать - она, которая только что рисковала
жизнью и, быть может, завтра снова поставит ее на карту, она, чьи опас-
ные тайны он смутно угадывал, хотя не мог разгадать вполне, - она выка-
зывала не меньше интереса к этим пустякам - ценам на хлеб, нехватке мас-
ла и сахара, - чем к своему тайному миру (который она утаивала от него
лишь наполовину)! Он уловил своим ревнивым взглядом огонек, лучившийся
внутри светильника. Сама Аннета, быть может, не видела его. Но говорила
она или молчала, он безмолвно бросал на нее свет...
неотрывно смотрел на безмолвное свечение, мерцавшее за алебастровым эк-
раном... Откуда шли эти лучи? И для кого они сияли?..
траве, и потянулась к нему...
ко остановила ее и, коснувшись ее руки, шепнула:
сестры Бернарден, и заметила, что они старательно уклоняются от встреч с
ней. Хотя лестница была плохо освещена, она увидела краску на смущенном
лице соседки; рука в перчатке, лежавшая на локте Аннеты, дрожала.
гого раза. Но Аннета взяла ее за руку и потащила за собой.
хание, вся как-то съежилась.
поднимаюсь, то всегда бегом, я беру лестницу приступом... Садитесь!..
Нет, здесь, в этом углу, против света, здесь нам - будет лучше. Отдыши-
тесь! Успокойтесь! Как вы запыхались!
сидела в принужденной позе, застыв от переполнявшего ее смущения; ее
грудь тяжело поднималась вместе с туго натянутой тканью платья. Аннета
впервые присмотрелась к этому лицу, к этому телу, созданным для жизни на
деревенском просторе, увядшим от заточения в четырех стенах городского
жилища. У нее были грубоватые черты лица, тяжелые формы, но в деревне, в
усадьбе ее легко можно было вообразить себе жизнерадостной и деятельной
среди детей и домашних животных; это славное, юное лицо было бы прият-
ным, будь оно здоровым, смеющимся, озабоченным, загорелым, под теплой
испариной, покрывающей лоб и щеки при свете летнего солнца... Но смех и
солнце были на запоре. Кровь отлила. И потому особенно бросался в глаза
курносый нос, толстые губы, неуклюжее, рыхлое, съежившееся тело, которое
боялось двигаться, боялось дышать.
справиться с волнением, задала ей два-три дружеских вопроса. Урсула от-
вечала невпопад, смущалась, не находила слов. Ее мысли были далеко. Ей
хотелось поговорить о чем-то другом, но она боялась и думать об этом
разговоре; она страдала, у нее было только одно желание:
пришло в голову. Простите, я вас задерживаю!..
меня?
гу.
остаться еще на несколько минут. Ведь вам захотелось навестить меня? Ну
вот я и пользуюсь случаем. Нельзя же так: только вошли - и уже убегаете.
Мы так давно живем с вами рядышком - и ни словом не перемолвились! На-
долго я здесь не останусь. Я опять уеду. Дайте хоть спокойно на вас пог-
лядеть! Да покажите же ваши глаза! Ведь я показываю вам свои. Что в них
страшного?
неловко извиняться за свою застенчивость и невежливость; она сказала,
что не забыла искреннего участия, которое Аннета выказала им в прошлом
году, когда их постигло горе, - ее это растрогало, ей захотелось напи-
сать Аннете, но она не посмела. В их семье не любят завязывать зна-
комства с чужими.
усилие, рассказала, как она страдала все четыре года от войны, ненавис-
ти, вражды. И хотя она не знает Аннеты, ей почему-то кажется, что ее но-
вая приятельница тоже чужда всему этому...
же ее родные - это очень добрые люди-все свои помыслы сосредоточили на
мести (она поправилась), - нет, на беспощадной каре! Смерть несчастных
сыновей озлобила их. Слово "мир" выводит их из себя. И больше всех кипит
злобой ее сестра Жюстина, с которой она с детских лет живет в одной ком-
нате; они всегда были откровенны Друг с другом. Каждый вечер перед сном
она громко молится: "Боже, дева Мария, архангел Михаил, сотрите их с ли-
ца земли!.." От этого можно с ума сойти! А ей, Урсуле, еще надо прикиды-
ваться, будто она присоединяется к этим молитвам, иначе ее будут укорять
за равнодушие к горю родных, к смерти двух братьев...
ся, чтобы и другие не страдали...
ли не новы, соглашалась с ними, выражала их яснее. Каждое ее слово было
отрадой для Урсулы; она молча слушала. И, наконец, доверчиво спросила:
все человечное.
Я боюсь их... Посмотрите, какие жестокости, какие ужасы они творят!..
Искупить их можно только кровью Христовой.
приносит себя в жертву другим.
себя в жертву? Если бы хоть один из этих людей - я говорю: хотя бы один,
- был вне бога, как узки были бы пределы этого бога! Человеческое сердце
было бы шире.
он будет с вами! Я чту его в вас. Неужели вы думаете, что у меня есть
желание поколебать вашу опору?
хотите, чтобы я вам солгала?
заться заблуждением или преступлением.
туплений? В эти четыре года?
чальнее всего! Среди известных мне людей вряд ли насчитаешь и двоих. Это
меня пугает, убивает! Ужас и горе обуревают меня. Ужас перед этой
жизнью. Ужас перед этими людьми. Я хотела бы искупить их страдания. Я не
могу больше оставаться среди них, я не умею действовать, как вы: всякое
действие внушает мне страх. Я не создана для жизни в этом мире. Я хочу
уйти. Я уйду, я удалюсь в монастырь кармелиток. Отец согласен, мать пла-
чет, а сестра меня осуждает, но я не могу больше жить со своими: мне ка-
жется, что они каждую минуту терзают Иисуса Христа!.. Боже мой, что я
говорю? Не верьте мне, госпожа Ривьер!.. Они меня любят, и я их люблю, я
не имею права судить их... Нет, не слушайте меня!.. Ах! Будь вы христи-
анкой!..
Махров Алексей
Быков Василий
Конан-Дойль Артур
Контровский Владимир
Флинт Эрик