уцелевшая, всего одна, но тут - вздета на плеча, не ударить лицом в грязь
перед прочими!).
княгини вокруг счастливой матери с дитятею целое столпотворение
вавилонское. Ищут Дмитрия: куда-то запропастился великий князь, а скоро и
выходить за столы!
озера, тишина. Укромную дверь покоя стерегут преданные холопы. Дмитрий
ходит взволнованно по горнице, под тяжелыми шагами поскрипывают половицы.
Старый митрополит сидит в кресле. Они одни. Нет, не изменил молодой
великий князь своему наставнику! И Митяя здесь, слава Богу, нету, и нету
бояр-наушников.
место! А Ивана половина бояр не хочет видеть своим тысяцким!
вопрошает нарочитою простонародною речью Алексий. Дмитрий, краснея
пятнами, отчаянно вертит головой: <Нет, нет!> Да и никто из бояр не
решится в особину взять власть под Вельяминовским родом. Но Ивана меж тем
не хотят, действительно, многие. Весь клан Акинфичей против него.
Коломенские бояре тоже не хотят Ивана. Ни Редегины, ни даже Зерновы, ни
тем паче Афинеев или Окатьевичи. Неслыханно богат и неслыханную власть над
растущим столичным городом держит в своих руках тысяцкий града Москвы. И
старый митрополит молчит, думает. Взглядывает иногда на бегающего перед
ним по горнице молодого князя... Власть великого князя московского, как
замыслил ее он, Алексий, должна быть единой и нераздельной. Иначе не
стоять земле. Опасно, ежели вельможа становится сильнее своего властителя!
К худу или к добру нелюбовь Дмитрия к Ивану? От Алексия сейчас зависит
решительное слово, и он, прикрывая глаза, думает. В самом деле, кому? Кому
передать эту, становящуюся опасною, власть? Сколько раз вознесенные волею
василевсов на вершину власти византийские временщики убивали своих
благодетелей, сами становясь императорами? На Руси сего не может быть? Не
должно быть! - поправил он себя строго. Предусмотреть надобно все. Даже и
то, что иной на месте Вельяминовых восхощет (может восхотеть!) той же
нераздельной власти над князем своим... У Ольгерда есть возлюбленник,
Войдило. Уже сейчас можно догадать, что, пережив господина, этот холоп
попытается так или иначе захватить власть в литовской земле. На Руси
таковое невозможно? Не должно быть возможным!
останавливает свой беспокойный бег по палате молчит, бледнеет, поднимает
глаза на духовного отца своего, говорит, словно бросаясь в воду или в
сражение:
мальчик становится мужем? Единственно правильным решением может быть
именно это, подсказанное Дмитрию нерассудливой детскою ревностью к Ивану
(как-никак по родству двоюродному брату великого князя!).
молчания вопрошает Алексий. И Дмитрий, сам пугаясь того, что было смутно у
него в душе и что так ясно высказал сейчас Алексий, отвечает сперва
неуверенно, а потом с яростною силой:
наставительно заключает Алексий. - Дабы передать дела купеческие и
посадские по первости княжому дьяку, назначить своих мытников и вирников,
а дружину тысяцкого подчинить твоим служилым боярам, дабы никто не
пострадал и не разрушилось дело управления городом!
отменить тысяцкого на Москве - зело не просто и потребует сугубых трудов и
что вновь и опять без Алексиевой заступы и обороны ему с этим делом не
совладать. Он благодарно, но и ревниво взирает исподлобья на Алексия, ведь
и съезд князей, долженствующий подтвердить непререкаемую власть великого
князя московского, организовал именно он, Алексий, для того и объезжал
епархии.
собранные князья принесут присягу быти всем заедино и не изменять впредь
престолу и воле великого князя московского! Иван много старался о том,
дабы помочь мне совокупить нынешнее единство володетелей, и не надобно его
огорчать излиха отменою власти именно теперь!
ждать и терпеть. Ему бы хотелось решенное решить сразу. Но он слушается
своего владыки, и в этом его днешнем послушании - спасение страны.
Ражие посадские молодцы; румяные, кровь с молоком, девки - состарились и
сгинули тоже. Много раз сгорали и возникали вновь хоромы. Исчезали
деревни. Несколько закрытых храмов, да Синий камень, переживший века, да
смутные предания о том, что в овраге у Клещина, на пути в Княжово-село,
<водит>, озорует древняя, еще дохристианская нечистая сила, - вот и все,
оставшееся доднесь от тех, почти утонувших во мгле забвения, времен. Не
зайдешь, не выспросишь!
ноября до конца марта, или, что вернее, пожалуй, на крестинах княжеского
сына было только решено устроить съезд, <сойм>, невдолге, пригласивши
князей с их дружинами, ибо подпирали дела ордынские, опасила Литва, не
казался да и не был надежен мир с Михаилом... И какие речи велись на том,
последующем, княжеском сойме? О чем глаголал митрополит Алексий главам
Владимирской земли?
надобен единый глава, и глава этот - московский великий князь, признанный
ханским ярлыком наследственным володетелем владимирского великого
княжения?
нашествие Ольгерда, что ежели бы не народ, не земля, вставшая за Москву, -
неведомо, что и створилось бы на Руси?
татар такожде, как и Литву, такожде, как и католиков, жаждущих изгубить
православие. Что надобно не стоять в стороне, как стояли доднесь князья
многих владимирских уделов, а помогать великому князю в любой беде, отколе
бы она ни исходила и что великий князь волен карать ослушников, иначе не
стоять Руси! И что надобно собирать ратных, готовить полки, дабы не
оказаться вновь нежданно побитыми не Ордой, так Ольгердом...
более ранних сводах не существовало, и что, вероятнее всего, родилось как
итог исторических размышлений людей, свергнувших ордынское иго, что-де
великий князь Михаил Александрович <колико приводил ратью зятя своего,
великого князя литовского Ольгерда Гедиминовича, и много зла Христианом
сотвори, а ныне сложися с Мамаем, и со царем его, и со всею Ордою
Мамаевою, а Мамай яростию дышит на всех нас, а аще сему попустим, сложится
с ними, имать победити всех нас>.
княжеские дружины двинулись на Тверь, не высказывалась. Да ведь были и
иные мысли! Еще далеко не всем была ясна законность Москвы и незаконность
тверского княжеского дома, права коего на великий стол были отнюдь не
меньше московских, хоть и забылось уже что Юрий был выскочка и что за
смертью Данилы московские володетели потеряли всякие права на владимирский
стол. То забылось, поминалось книгочиями да иными князьями в местнических
расчетах своих. И все-таки Тверь не была еще, не являлась, как хотелось бы
видеть летописцу XV - XVII столетий, безусловным врагом, и потому речи,
которые говорились на княжеском сойме, должны были вестись о другом и
словами иными.
Но он был и присутствием своим содеивал многое.
прежде всего митрополит и говорить должен был о вопросах веры, тем паче,
что обращался он к верующим. И говорил в пору великого обстояния.
Мусульмане - с юга. С запада - католики. Посланец патриарха, Киприан,
сейчас в Литве и, возможно, роет под него, Алексия, кумится с литовскими
князьями в надежде сохранить эту страну за греческим патриаршим престолом.
Единственный, кто мог и должен бы был явиться другом Руси - Мамай,
становится ее ворогом, и послы его днесь сидят в заключении в Нижнем
Новгороде, не ведая еще участи своей. И что станет с землей и с верою
православной, ежели толикое количество врагов разом обрушит на Русь? И
ежели тому, кто все это понимает и держит на плечах своих, митрополиту
Алексию, восемь десятков лет? Какую веру надобно иметь в сердце своем,
дабы не устрашить, устоять на сей высоте, и коликую любовь надобно хранить
земле к пастырю своему, дабы не усомниться в нем и не дрогнуть верою!
Воистину бессмертным почитал русский народ наставника своего!
летописью, не знаем сказанных слов и только можем догадывать, о чем мог
говорить Алексий на княжеском сойме тем, от чьей совокупной воли зависела
тогдашняя (а значит, и нынешняя) судьба нашей страны, вернее, что должен
был он сказать как глава церкви и духовный наставник народа, который
Орловский Гай Юлий
Корнев Павел
Роллинс Джеймс
Свержин Владимир
Никитин Юрий
Березин Федор