священников - восьмерых мужчин и четырех женщин. Невидимый хор запел:
нескончаемую битву Энеи в самое сердце веры этих людей? Я принимаю все,
чему она научила нас, ценю все, чем она с нами поделилась, но три
тысячелетия веры и традиций сложили слова этого гимна и возвели стены
величественного собора. Мне невольно вспомнились простые деревянные
платформы, прочные, но совсем не изящные мостики и лестницы
Храма-Парящего-в-Воздухе. Да что он... да что мы... в сравнении с этим
величием и этим смирением? Энея - архитектор-самоучка, все ее
образование - несколько лет занятий у кибрида мистера Райта, постройка
стен из грубого камня и вручную замешенного цемента. А над этой
базиликой работал сам Микеланджело.
нефе, уже потянулась к выходу. Они ступали еле слышно, почти на
цыпочках, чтобы не испортить конец службы, а переговариваться начинали -
да и то шепотом - только на лестнице, ведущей на площадь. Я заметил, что
Энея что-то шепчет отцу де Сойе, и склонился поближе, боясь пропустить
что-нибудь важное.
спросила она.
очень печальные.
потихоньку, вместе с остальными. Уходите и затеряйтесь в Риме до того
часа, когда можно будет открыться.
которого хотят избавиться.
завершает омовение ног и возвращается к алтарю, а над ним несут шитый
золотом балдахин. Все встали в ожидании заключительной молитвы и
благословения.
храма с группой монахов, побрякивавших на ходу четками.
деревяшка, она бы непременно воспламенилась, пытаясь передать ей
мысленное послание: "ТОЛЬКО НЕ ПРОСИ УЙТИ МЕНЯ!"
вопль эхом бы прокатился по всему собору в самый святой момент святой
мессы Великого Четверга. Но я сдержался.
прозрачной жидкостью.
Абеляра, Джорджа Ву и Говард Санг - всех этих влюбленных, квазар им в
печенку. Самоубийство и яд. Я осушил склянку одним глотком и сунул ее в
карман, ожидая, что Энея достанет еще один флакон и последует моему
примеру. Ничего подобного.
она еле слышно прошептала:
самообороны.
святого отца. - Тебя что, заботит планирование семьи?! СЕЙЧАС?! Ты что,
совсем рехнулась?!"
волнуйся, оно подействует недели через три. Теперь ты больше не будешь
стрелять холостыми патронами.
редкая бестактность? Затем мысли мои понеслись галопом: "Замечательная
новость... Что бы ни случилось, Энея видела наше будущее... ее
будущее... она хочет родить от меня ребенка. А как же ее первый ребенок?
И с чего это я взял, что она это сделала для того, чтобы мы с ней... И
почему она... Может, в ее представлении это прощальный подарок... почему
она... зачем..."
впереди монахиня обернулась и строго посмотрела на нас.
мягкими и чуточку влажными, совсем как тогда, на берегу реки Миссури в
местечке под названием Ганнибал. Поцелуй казался долгим-долгим. Потом
она коснулась прохладными пальцами моего затылка, и наши уста
разомкнулись.
повернулся по очереди к каждому крылу трансепта, затем к короткому нефу
и, наконец, к продольному.
решительно направилась к алтраю.
высоких сводов.
не меньше ста пятидесяти метров, и я знал: преодолеть это расстояние у
нее нет никаких шансов. Я побежал за ней.
ней. В полутемных арках по бокам нефа началось какое-то копошение:
швейцарские гвардейцы. - Ленар Хойт! Я Энея, дочь Ламии Брон, которая
вместе с тобой прилетела на Гиперион, чтобы встретиться со Шрайком. Я
дочь кибрида Джона Китса, которого твои хозяева из Техно-Центра дважды
убили во плоти!
мгновение назад поднятым в благословении. Он трясся, как в лихорадке.
Левая рука была прижата к груди. Тиара раскачивалась, грозя свалиться с
головы.
плечами типов в черном.
побежал рядом, отслеживая боковым зрением швейцарских гвардейцев,
которые протискивались к нам через толпу. При таком скоплении народа
гвардейцы не решались стрелять - слишком много людей оказалось бы на
линии огня. Но я знал: стоит Энее приблизиться к Папе меньше, чем на
десять метров, - и вся их нерешительность мгновенно исчезнет.
уклоняясь от протянутых рук и выставленных локтей. - Ты Иуда, Ленар
Хойт. Ты продал Католическую Церковь за...
Энея отскочила. Не останавливаясь, я перехватил кортик, сломал адмиралу
руку и одним ударом послал его в нокаут, прямо на руки адъютантам.
стал чувствовать боль, которую сам причиняет другим. Так и я в тот
момент ощутил, как рвутся нервы и сухожилия, как дробится кость в
предплечье - в моем предплечье! - но, посмотрев на свою руку, я
убедился, что она цела и невредима. Я отделался всего лишь болью. Я
привык терпеть боль.
собой Папу. Понтифик схватился за сердце и начал падать, дьяконы
подхватили его и унесли под роскошный балдахин работы Бернини.
Швейцарские гвардейцы перекрыли проход, ощетинившись пиками. Сзади нас
тоже настигали гвардейцы, они бежали, грубо расшвыривая прихожан.
Полицейские в черных доспехах, с компактными ТМП-поясами, носились в
десяти метрах над нашими головами. Пятнышки лазерных прицелов плясали на
груди и висках Энеи.
прицела мелькнула по моему лицу, и на какое-то мгновение я ослеп.
Вытянув руки в стороны, я что-то орал...
Божий, мощный кардинальский бас.
оглушить ее ударом по голове. Энея бросилась на пол, проскользнула на
животе по плитам, подсекла его под коленки, и гвардеец кубарем покатился
к моим ногам. Пнув его в голову, я развернулся, выхватил у другого
гвардейца пику, самого гвардейца опрокинул в толпу и направил оружие на