Рассеять в ней тьму следует мягко и исподволь, скорее отблеском
действительности, нежели ее прямым и жестким лучом. Этот полусвет, полезный
и привлекательно строгий, разгоняет ребяческие страхи и препятствует
падениям. Только материнский инстинкт, - это изумительное прирожденное
чувство, в котором слиты девические воспоминания и женский опыт, - знает,
как, каким образом надо создавать такой полусвет. Ничто не может заменить
этот инстинкт. Когда дело идет о воспитании души молодой девушки, все
монахини на свете не стоят матери.
множественное число от слова "мать".
отцовские чувства и заботливость, старик ничего в этом не смыслил.
женщины к жизни, сколько нужно знаний, чтобы бороться с тем великим
неведением, которое именуется невинностью!
Монастырь обращает мысль в сторону неизвестного. Сердце, сосредоточившееся
на самом себе, страдает, утратив возможность излиться, и замыкается, утратив
возможность расцвести. Отсюда видения, предположения, догадки, придуманные
романы, жажда приключений, фантастические волшебные замки, целиком созданные
во внутренней тьме разума, - сумрачные и тайные жилища, где страсти находят
себе пристанище, как только оставленная позади монастырская решетка
открывает им туда доступ. Монастырь - это гнет, который, чтобы
восторжествовать над человеческим сердцем, должен длиться всю жизнь.
опасного, чем дом на улице Плюме. Это было продолжение одиночества, но и
начало свободы; замкнутый сад, но яркая, богатая, сладострастная и
благоуханная природа; те же сны, что и в монастыре, но и мельком увиденные
молодые люди; решетка, но отгораживавшая сад от улицы.
предоставил этот запущенный сад в ее распоряжение. "Делай здесь все, что
хочешь", - сказал он ей. Это забавляло Козетту; она обшарила кусты,
переворошила камни, она искала "зверушек"; она играла, пока не пришла пора
мечтать; она любила этот сад ради насекомых, которых находила у себя под
ногами в траве, пока не пришла пора любить его ради звезд, которые она
увидит сквозь ветви над головой.
наивной дочерней страстью, и видела в старике желанного и приятного
товарища. Как помнит читатель, г-н Мадлен много читал; Жан Вальжан продолжал
читать, и из него вышел хороший рассказчик; он обладал скрытым богатством и
красноречием подлинного пытливого и смиренного ума. В нем осталось ровно
столько жесткости, сколько требовалось, чтобы оттенить его доброту; у него
был суровый ум и нежное сердце. В Люксембургском саду, в беседах с глазу на
глаз, он давал пространные объяснения всему, черпая их из того, что читал, и
из того, что пережил. Козетта слушала его с мечтательным блуждающим взором.
ее взор. Устав гоняться за бабочками, она, запыхавшись, прибегала к отцу и
восклицала: "Ах, как я набегалась!" Он целовал ее в лоб.
хорошо всюду, где был Жан Вальжан. Так как он не жил ни в саду, ни в
особняке, то и она предпочитала задний мощеный дворик своему уголку,
заросшему цветами, а каморку с соломенными стульями- большой гостиной,
обтянутой ковровыми обоями, где у стен стояли мягкий кресла. Иногда Жан
Вальжан, счастливый тем, что она ему докучает, говорил улыбаясь: "Ну, поди
же к себе! Дай мне побыть одному".
особенную прелесть в устах дочери, обращающейся к отцу.
поставите печку?
над головой.
придется топить.
белый.
мать, которой не знала. Тенардье остались у нее в памяти, как два
отвратительных существа из какого-то страшного сна. Она припоминала, что "в
один прекрасный день, ночью" ходила в лес за водой. Она думала, что это было
далеко-далеко от Парижа. Ей казалось, что жизнь ее началась в пропасти и что
Жан Вальжан извлек ее оттуда. Когда ей рисовалось ее детство, она видела
вокруг себя лишь сороконожек, пауков и змей. Так как у нее не было твердой
уверенности в том, что она дочь Жана Вальжана и что он ее отец, то, мечтая
по вечерам перед сном, она воображала, что душа ее матери переселилась в
этого доброго старика и живет рядом с ней.
молча роняя слезу, думала: "Быть может, это моя мать!"
Козетта, как это ни странно звучит, в глубоком неведении девочки,
воспитывавшейся в монастыре, в конце концов вообразила, что у нее "почти
совсем" не было матери. Она даже не знала ее имени. Всякий раз, когда она
спрашивала об этом Жана Вальжана, он молчал. Если она повторяла вопрос, он
отвечал улыбкой. Однажды она была слишком настойчива, и его улыбка сменилась
слезой.
доверить ее имя чужой памяти со всеми ее неожиданностями?
когда она превратилась в девушку, это стало для него невозможным. Ему
казалось, что он больше не имеет на это права. Была ли тому причиной Козетта
или Фантина, но он испытывал какой-то священный ужас при мысли, что поселит
эту тень в сердце Козетты и сделает усопшую третьей участницей их судьбы.
Чем более священной становилась для него эта тень, тем более грозной
казалась она ему. Он думал о Фантине, молчание угнетало его, и ему чудилось,
будто во мраке он различает что-то, похожее на палец, приложенный к устам.
Быть может, целомудрие Фантины, которого она была насильственно лишена при
жизни, вернулось после ее смерти и, негодующее и угрожающее, распростерлось
над ней, чтобы бодрствовать над усопшей и охранять ее покой в могиле. Не
испытывал ли Жан Вальжан, сам того не ведая, его воздействия? Мы веруем в
смерть и не принадлежим к числу тех, кто мог бы отклонить это мистическое
объяснение. Потому-то он и не мог произнести имя Фантины даже перед
Козеттой.
Наверно, моя мать при жизни удостоилась святости.
глубины души. При всяком проявлении ее нежности, столь необыкновенной и
сосредоточенной на нем одном, Жан Вальжан чувствовал, что душа его утопает в
блаженстве. Бедняга трепетал, проникнутый неземной радостью, он с восторгом
твердил себе, что так будет длиться всю жизнь; он уверял себя, что
недостаточно страдал, чтобы заслужить такое лучезарное счастье, и в глубине
души благодарил бога за то, что его, отверженного, так горячо полюбило это
невинное существо.
Глава пятая. РОЗА ЗАМЕЧАЕТ, ЧТО ОНА СТАЛА ОРУДИЕМ ВОЙНЫ
почти показалось, что она хорошенькая. Она почувствовала странное волнение.
До сих пор она совсем не думала о своей внешности. Она смотрелась в зеркало,
но не видела себя. Кроме того, ей часто говорили, что она некрасива; только
Жан Вальжан мягко повторял: "Да нет же, нет!" Как бы там ни было, Козетта
всегда считала себя дурнушкой и выросла с этой мыслью, легко, по-детски,
свыкнувшись с нею. Но вот зеркало сразу сказало ей, как и Жан Вальжан: "Да
нет же!" Она не спала всю ночь. "А если и вправду я хороша? - думала она. -
Как это было бы забавно, если бы оказалось, что я хороша собой!" Она
вспоминала своих блиставших красотой монастырских подруг и повторяла про
себя: "Неужели я буду, как мадмуазель такая-то?"
успокоилась. "Что за вздор пришел мне в голову? - подумала она. - Нет, я
дурнушка". Она просто-напросто плохо спала, была бледна, с синевой под
глазами. Она не очень обрадовалась накануне, поверив в свою красоту, но
теперь была огорчена, разуверившись в ней. Больше она не смотрелась в
зеркало и в течение двух недель старалась причесываться, повернувшись к нему
спиною.
канве или исполняла какую-нибудь другую работу, которой научилась в
монастыре; Жан Вальжан читал, сидя возле нее. Однажды она подняла голову, и
Посняков Андрей
Суворов Виктор
Лукин Евгений
Корнев Павел
Юрьев Сергей
Ильин Андрей