такая знаменитая, что, пожалуй, нас и не узнаешь.
всплеснула руками. - Татьяна! Володя!
платочком.
возразил Володя. - Так что выяснить это было нетрудно.
- Сколько мы не виделись?
открыла, какое-то лекарство.
войны, и как-то было особенно страшно. Какие вы милые, что пришли. А где
Андрей? - вдруг спросила она с опаской. - Он ведь тоже врач. Когда мы
увидимся? У меня еще три концерта в Москве.
минут, как исчезло впечатление поразившей меня перемены. Нина была все та же
- хорошенькая, добрая и, увы, такая же недалекая, как в те времена, когда
она будила меня по ночам, чтобы выяснить, серьезно ли влюблен в нее Васька
Сметанин или не серьезно.
глазами.
быть, мне не следует тебя спрашивать... Но я очень волнуюсь, а ты ведь
все-таки доктор. Ты ничего не заметила?
восемь.
дверях. Она вздохнула.
тебя умоляю.
НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ ИЗМЕНИТЬ
прозрачным. Мы шли из консерватории, Володя говорил без умолку, и, наверно,
мне не следовало слушать то, о чем он говорил. А я слушала, и мне хотелось,
чтобы мы еще долго шли по этим гулким весенним улицам, о которых пел в
Большом зале орган.
ты уверяешь меня, что я обманываюсь, что это просто возвращение к жизни, и,
если бы мы не встретились, я влюбился бы в другую. Но ты не знаешь, что было
всегда для меня это чувство!
решительный голос, потому что он замолчал, только чтобы поцеловать мою руку.
матери, чтобы она считала меня за сына. Он убит. Мы говорили, и я поражался
тому, как беспечно, как равнодушно он относился к любви. И другие. А я...
Тебе странно, я знаю, что все это как будто вспыхнуло вдруг. Но я никогда не
мог забыть тебя, а когда влюблялся, это были женщины, которые чем-то
напоминали тебя. Не говори ничего, - вдруг сказал он остановившись. - Пусть
будет так, как будто ты не слышишь меня. Когда в Сталинграде я спросил тебя:
"Ты счастлива?"...
- вдруг спросил он, остановившись и приблизив ко мне лицо с широко открытыми
глазами. - Это было в Колкове, есть такой маленький городок на Оке. Я
приехал туда по комсомольским делам и не один, а с товарищами, среди которых
был некий Шульга, очень острый и насмешливый парень. Время было - весна,
снег только что сошел, земля взъерошенная, неприбранная, и все в каком-то
волнении: птицы орут без умолку, вода бежит днем и ночью. Должно быть, это
волнение передалось и нам - мы много спорили и все до одного были влюблены.
был влюблен в девушку, которая совершенно не замечала меня. Она жила в
Ленинграде, в общежитии мединститута и, когда я приезжал к ней из
Кронштадта, разговаривала со мной ровно десять минут, да и то уткнувшись в
какую-нибудь терапию. Ну вот. Это было тогда.
сила нехотя ломала грязный лед. А тут... Шум стоял над рекой, да не шум, а
рев, от которого сразу стало тревожно. Льдины сталкивались, кружились, и
вода между ними была мутная, бешеная. И все вокруг было именно бешеное -
солнечный блеск, какие-то птицы, носившиеся над рекой... Мы стояли и
смотрели. А на том берегу тоже стояли и смотрели какие-то люди. И вдруг этот
парень, Шульга, толкнул меня локтем в бок и сказал: "Ну что задумался?
Небось слабо перейти?" Я посмотрел на него и стал спускаться на лед.
полгода, как в Москве зажглись маленькие фонари, и казалось, что в
переулках, слабо освещенных этим расплывающимся, падающим вниз голубоватым
светом, война уже кончилась и началась мирная, полузабытая жизнь. Но война
продолжалась. Часовой расхаживал у зениток, спрятанных в деревьях сквера. На
улицах белели свеженаведенные линии переходов, и край панели был обведен
белым - это стали делать только в годы войны. Дежурные в огромных шубах
неподвижно сидели у ворот.
которой переходили Оку, - продолжал все с большим волнением Володя. - Я
выбежал на эту тропинку, но она сразу пропала, а впереди открылась большая
полынья, - наверно, в этом месте зимой выпиливали лед для складов. Ребята
закричали, но голоса донеслись чуть слышно, да и не до них мне было теперь.
Мне казалось, что я один на один схватился с этими льдинами. Я прыгнул и
провалился, вылез и опять побежал, и нужно было сразу решать, куда броситься
снова.
Арбате, приостановились, хотели проверить документы, да, видно, раздумали,
двинулись дальше. Синие лампочки горели под уличными часами.
стало тихо, и я увидел, что стою на огромной льдине, у которой чуть слышно
плескалась вода - совсем другая, прозрачная, пронизанная светом. И в глубине
мелькнуло дно, песчаное, плотное! Дно, по которому можно добраться до берега
- недалеко, только двадцать или тридцать шагов, а там - люди, которые что-то
кричали, бежали...
не похожий на другие вечера, в моей - и Володиной? - жизни, кончился вместе
с его рассказом. Я протянула ему руку. Он поцеловал ее задумчиво и тоже
как-то на память.
что я все еще иду к тебе среди этих сталкивающихся льдин.
половине седьмого.
пошутил что-то насчет подозрительных ночных возвращений. И я пошутила и
засмеялась, и не было ничего особенного в том, что мы условились встретиться
завтра, и нечего было, поднимаясь по лестнице, трогать ладонями горящие
щеки.
погасила: на окнах были почему-то не опущены шторы, но в комнате светло от
луны. Отец сидел на диване, опустив голову в руки, и плакал.