дней и десять часов. От старой столицы до новой было 735 верст, аккурат-
ные дощечки с номерами отмечали каждую версту... В конце поезда скромно
катились Безбородко и Завадовский, а пьяный кучер из хохлов часто заде-
вал боками возка верстовые столбы...
Дашь человеку мало прав - считаться с таким не будут, дашь много воли -
распояшется, мерзавец, и других под себя подомнет. До чего трудна эта
наука!
зябнущие ноги. Она сказала, что империя двигается не столько людьми, с
нею, императрицей, согласными, сколько умными врагами ее царствования. И
даже назвала их поименно: граф Румянцев-Задунайский, братья Панины,
князь Репнин. Главное в управлении государством - не отвергать дельных
врагов, а, напротив, приближать к себе, делая их тем самым безопасными,
чтобы затем использовать в своих целях все их качества, включая и пороч-
ные.
торую и скомкать можно. Человека же, если скомкаешь, никаким утюгом не
разгладишь...
ка, она пыталась выяснить, на что он годен и каковы его пристрастия.
Всех изученных ею людей императрица держала в запасе, как хранят оружие
в арсенале, чтобы в нужный момент извлечь - к действию. Кандидатов на
важные посты Екатерина экзаменовала до трех раз. Если в первой аудиенции
он казался глупым, назначала вторую: "Ведь он мог смутиться, а в смуще-
нии человек робок". Второе свидание тоже не было решающим - до третьего:
"Может, я сама виновата, вовлекая его в беседы, ему не свойственные, и
потому вдругорядь стану с ним поразвязнее..."
го? Ведь их ублажать да кормить надобно.
кто же тогда повезет наши тяжести?
Румянцева, который соперников в делах воинских не терпел. И сковырнуть
Потемкина фельдмаршалу явно желалось. А тут - кстати! - Екатерина нажа-
ловалась, что бумаг у нее скопилось выше головы, а секретари - лодыри.
Но, помятуя о завидном могуществе Потемкина, фельдмаршал сказал Зава-
довскому, чтобы тоже представился.
шлепогубый, коротконогий, глазки свинячьи. Зато мужественная красота За-
вадовского ей приглянулась. Близ этого чернобрового красавца Безбородко
казался женщине ненужным и даже глуповатым. Из вежливости она его спро-
сила:
бинет-секретари при условии, если через год он будет владеть французс-
ким, как природный парижанин:
разберите в моих шкафах книги, я вас у принятия челобитен попридержу...
А там видно будет!
монограммой, а Безбородко, словно крот, перерывал архивы, принимал чело-
битные, штудировал дипломатические акты. На масленицу Екатерина созвала
к блинам всех дежурных при дворе. Велела и кабинет-секретарей позвать.
Камер-лакей доложил, что в канцелярии пусто, как на кладбище:
плохо в нем извещенные, и тогда Безбородко с конца стола прочел его наи-
зусть, Екатерина, не доверяя такой памяти, велела принести том законов,
а Безбородко подсказал:
пытствовала об успехах во французском. Безбородко ответил ей:
с немецким изучаю. Скоро буду знать.
ры крымские в злой сече на саблях отсекли подбородок, оттого потомки и
стали писаться Безбородками...
мысли, придиралась лишь к точности выражений письменных, но в разговоре
с нею можно было не стесняться. Часто она прерывала собеседника на сере-
дине фразы:
довскому. Но спросил он его - с небрежностью:
ника Жана Греза. Английский посол уже извещал короля Георга III: "Некая
личность, рекомендованная Румянцевым, имеет, кажется, надежду овладеть
полным доверием русской императрицы". Но вскоре посол поправил сам себя:
"Однако влияние Потемкина ныне сильнее, чем когда-либо..." 27 января
Корберон депешировал во Францию, что Потемкин получил Кричевское вое-
водство в Белоруссии с 16 тысячами душ, "каждая из которых может прино-
сить ему по пять рублей в год. Но здесь уже поговаривают, что такая ми-
лость - признак близкой опалы". Теперь очень многое в фаворе Потемкина
зависело от реакции европейских дворов. Мария-Терезия первой догадалась
признать (уже в европейских масштабах!) большую роль Потемкина в русской
жизни, и вскоре он получил из Вены богатый диплом на титул "Светлейшего
князя Священной Римской империи".
не, когда Екатерина поздравила его с чином поручика кавалергардов.
нишь, сравнивал в них себя с червем ничтожным, который, влюбившись в
сверкающую звезду, из земли по ночам выползает. Теперь плачу: верить ли
мне в любовь твою?
ковать Фальконе. По дороге им встретился маркиз Жюинье, Екатерина приг-
ласила посла сопутствовать им. Маркиз сказал, что в Париже умирает от
рака его мать.
ния, в Париже ему досталось и за Плиния. Теперь приехала Екатерина с
маркизом Жюинье, а с ними Потемкин, который, слава богу, хоть понимает,
как трудно переводить Плиния. Но все хором винили Фальконе за то, что
Гром-камень, с таким трудом в Петербург доставленный, мастер безжалостно
обтесал, уменьшив его исполинские размеры. Фальконе устало ответил, что
нельзя же Петра I помещать поверх неуклюжей глыбыщи, поросшей травой и
мохом, к тому же еще и треснувшей от удара молнии.
чтобы водрузить на площади уникальный булыжник, так для этого занятия
достаточно опыта Ивана Бецкого.
как угодно, но прежде заключите почетный мир с врагами, как я заключила
мир с султаном турецким.
нежели мне с вашими придворными дураками...
проскакивают без задержки, словно курьеры мимо станции, на которой плохо
кормят...
принца Генриха, которого Фридрих посылал в Петербург ради уточнения по-
литических разногласий. Генрих имел от короля еще и тайное поручение:
избавить сердце Натальи Алексеевны от Отрасти к графу Разумовскому.
ему прусский орден Черного Орла. В благодарность за это Светлейший отп-
равил королю в Сан-Суси целый мешок русского ревеня, столь ценимого в
Европе.