затылок. Она говорила:
действовать, как вы?
допускает, что молитва - действие. Хорошо, что в некоторых душах еще цел
священный огонь божественного созерцания: он открывает шлюзы на потоке
крови, отделяющем нас от всего вечного. Вы будете молиться за нас, моя
девочка, мы за вас - действовать! И, может быть, окажется, что мы с вами
- слепой и паралитик!
ла ее. Проводила до двери. Урсула, вздохнув, сказала:
огорчало, но не удивляло ее. Уж такой он человек, ничего не поделаешь!
Взрослый младенец дулся; дулся в отместку ей: молчание было его надежным
оружием, оно накажет ее и, быть может, заставит поскорее вернуться. Ан-
нету эта тактика смешила, и (хитрость за хитрость!) она прикидывалась,
что не замечает ее. Она писала ему раз в неделю в ровном, сердечном,
жизнерадостном тоне и планов своих не перестраивала. У нее было желание
свидеться с ним, но она считала безрассудным уехать теперь, когда столь-
ко обязанностей удерживало ее в Париже. Она решила дождаться лета, когда
у нее будет оправдание перед самой собой: поездка в горы принесет пользу
Марку, который слишком долго пробыл взаперти, в четырех стенах. Но не
представляла себе, как будет тяготить ее это ожидание.
лось письмо от Франца... Наконецто! Аннета, улыбаясь, ушла в свою комна-
ту прочесть его. Сколько упреков, какую бурю гнева придется ей выдер-
жать!..
спокойствие, учтивость, благовоспитанность. Чувствовал он себя хорошо. И
советовал Аннете остаться в Париже...
она встревожилась.
не проявляет нетерпения. Но теперь ей самой уже не терпелось. Она не
могла удержаться, чтобы не ответить ему сейчас же. Разумеется, она не
оказала ни слова о том, что ее беспокоило (да и знала ли она, что беспо-
коит ее?), - она шутила: раз он не так уж жаждет повидаться с ней, она
не приедет до конца года. Аннета ждала, что от Франца получится обрат-
ной, почтой негодующее письмо... Ни протестов, ни писем не последовало.
писала г-же фон Винтергрюн под тем предлогом, что ей хочется убедиться,
правду ли пишет ей Франц о своем здоровье. Г-жа фон Винтергрюн ответила,
что милый г-н фон Ленц совершенно здоров, что скорбь по ушедшим в этом
возрасте, слава богу, быстро улетучивается, что он любезен и жизнерадос-
тен, живет теперь в одном доме с ними и они считают его членом своей
семьи...
хо ей спалось в ту ночь, да и в последующие. Она пожимала плечами и от-
махивалась от мысли, неизвестно откуда взявшейся. Но мысль, назойливая,
смутная, нет-нет да и возвращалась. Чувство собственного достоинства це-
лую неделю побеждало. Потом, проснувшись в одно прекрасное утро, она
сдалась. Она решила уехать. Без всяких предлогов и оправданий. Так на-
до...
терью. Первые недели он упустил - надеялся на случай, но случай все не
подворачивался. Теперь он уже думал о том, как бы подтолкнуть случай. Но
такие вещи легко делать вдвоем. А он участвовал в игре один: мать была к
ней совершенно равнодушна. Он ходил за ней по пятам, подстерегал ее
взгляд, угадывал ее желания. Неужели она не заметит его нежности, его
забот? Ведь прежде он был не очень-то щедр на них. Быть может, она и ви-
дела их, быть может, она бессознательно отмечала эти впечатления, храни-
ла их для более благоприятных дней, когда у нее будет время... Но сейчас
у нее времени не было. Ее грызла забота. Марк безуспешно пытался вернуть
себе эту ускользающую от него душу. Он терял мужество. Нельзя без конца
одному забегать вперед, надо, чтобы и партнер помогал вам... И вот он,
устроившись в каком-нибудь уголке, смотрел оттуда, забытый, на профиль
матери, которая пришивала оторванные пуговицы к его курткам. (Она забо-
тилась о нем, думая о других. Ах, насколько было бы лучше, если бы она
думала о нем и не обращала внимания на его вещи!..) Он всматривался в
это лицо, омраченное заботой... Заботой о чем? От каких воспоминаний
складки легли на ее щеки? Какой образ прошел перед ее глазами? В другое
время зоркая Аннета уловила бы этот неотрывно следивший за ней взгляд.
Но ее чувства были уже не здесь. Она работала в каком-то полуоцепенении.
Когда молчание начинало ее тяготить, она обращалась к Марку с вопросом,
какие обыкновенно задают матери, и с отсутствующим видом слушала ответ
или же советовала ему погулять, не упускать погожего дня. И как раз в ту
минуту, когда Марк собирался заговорить. Он вставал подавленный. Ему не
в чем было упрекнуть ее. Да, нежная - и чужая. Ему хотелось обнять ее,
хорошенько встряхнуть, куснуть за щеку или за кончик уха, чтобы она
вскрикнула от боли.
со мной! Вернись!.."
сенье, после обеда.
уезжает... Она уже укладывала чемодан. Смущенно сослалась на полученные
из Швейцарии известия, приходится уехать раньше срока. Она не вдавалась
в подробности, а Марк не расспрашивал ее... Он окаменел от удивления.
повторял в уме то, что скажет ей. И вот... Опять разлука - и прежде, чем
он заговорил с ней! Ведь в последний день, в сутолоке и спешке, это уже
невозможно. Ему нужно время, целый вечер, чтобы собраться с мыслями,
нужно почувствовать, что мать целиком с ним. Как она будет слушать его,
следя рассеянным взглядом за стрелкой часов, приближающейся к минуте
отъезда?..
его новость без внешних признаков удивления. Он молча помог матери уло-
житься. Лишь в последнюю минуту он почувствовал, что в силах совладать
со своим голосом, и непринужденно сказал:
сяца...
родственной вежливости; теперь, в час расставанья, уверенный, что она
уедет, он говорит:
Какой смысл возражать? Ведь она сказала то, что он и сам думал бы полго-
да назад. Откуда ей знать, что он уже не тот?
стоя у окна вагона. Сильвия тоже была на вокзале и тараторила без умол-
ку. Аннета ей отвечала. Разговаривая с сестрой, она видела неподвижного,
немого сына, не спускавшего с нее глаз. Она все еще чувствовала на себе
этот взгляд, когда поезд умчался в ночь, и две фигуры, из которых рукой
махала только одна, растаяли во мраке.
дя за своими словами. Она привыкла (даже чересчур привыкла!) принимать
племянника за мужчину. Она говорила:
У нее неистовое сердце.
что Сильвия, как и другие, сводила все к любовному похождению. Он,
единственный из всех, думал иначе. Он один верил, что его мать повинова-
лась более высокой силе. И насмешливый тон Сильвии оскорбил его, как
будто заподозрили жену Цезаря. Но, чем пускаться в споры, он предпочел
оправдать мать, что бы она ни сделала...
потерял ее. Меа culpa..."
ву и сказать:
сильно.