здоров, и весел, и работает охотно, и наслаждается жизнью. Затем следуют
восемнадцать лет ослиного века: тяжести наваливаются на плечи: он таска-
ет на себе мешки с зерном для других, а пинки и удары нередко служат ему
вознаграждением. Затем наступают двенадцать лет собачьего века, когда и
он слоняется по углам, ворчит и, не имея зубов, не может никого укусить.
А как минут и эти годы, десятилетний обезьяний век заканчивает его
жизнь: человек становится слабоумным и глуповатым, занимается пустяками
и является посмешищем даже для детей.
навстречу ему выскочил неведомый ему человек и крикнул: "Стой! Ни шагу
далее!" - "Что?! - проговорил великан. - Ты, ничтожество, которое я могу
расплющить между пальцами, и ты вздумал мне загородить дорогу? Кто ты,
что смеешь так дерзко говорить со мною?" - "Я - Вестник Смерти, - отве-
чал незнакомец, - никто не смеет мне противиться, и ты тоже должен пови-
новаться моим велениям".
Смерти.
кулачищем своим нанес такой страшный удар своему врагу, что тот пал на-
земь около камня.
лежал и до того был обессилен, что даже не мог и приподняться с земли.
"Что же из этого может выйти? - спрашивал он самого себя. - Коли я тут
буду лежать в углу, никто на свете умирать не станет, и он так перепол-
нится людьми, что им, наконец, негде и стоять будет".
весело напевал песню и посматривал по сторонам. Когда он увидел незна-
комца, лежавшего почти без чувств, он сострадательно подошел к нему,
поднял его, влил в его уста подкрепляющего напитка из своей фляжки и
обогрел, пока к тому снова не возвратились силы,
ков, кому ты помог подняться?" - "Нет, - отвечал юноша, - я тебя не
знаю". - "Я - Вестник Смерти! - сказал незнакомец. - Никого я не щажу и
для тебя также не могу сделать исключения. Но, чтобы изъявить тебе бла-
годарность, обещаю тебе, что я не внезапно нападу на тебя, а сначала еще
пошлю к тебе моих предвестников, а потом уж сам к тебе приду и похищу
тебя". - "Ну, что же? - сказал юноша. - И на том спасибо; по крайней ме-
ре, буду знать, когда ты ко мне придешь, и до тех пор буду считать себя
обеспеченным..."
ни и страдания, которые и днем его мучили, и ночью не давали покоя.
ник Смерти сказал мне, что пошлет вперед своих предвестников, вот только
бы отделаться от этих несносных недугов!"
радости.
Вестник Смерти...
- "Как? - отвечал ему человек. - Да разве же ты хочешь не выполнить сво-
его слова? Не ты ли обещал мне прежде своего прихода прислать своих
предвестников? А между тем ко мне никто не приходил". - "Замолчи! - ска-
зал ему Вестник Смерти. - Разве я не посылал тебе одного предвестника за
другим? Разве не приходила к тебе лихорадка, не потрясала тебя, не сши-
бала с ног? Разве головокружение не туманило тебе разум? Разве ломота не
сводила тебе все члены? Или ты не замечал шума в ушах? Или не чувствовал
боли в зубах и деснах? Разве не темнело у тебя в глазах? Разве же, нако-
нец, сладостный сон, мой милый брат, не напоминал тебе каждый вечер обо
мне? Разве, погрузившись в сон, ты не лежал уже, как мертвый?.."
довал за Вестником Смерти.
гусей в глуши между горами, и был у нее небольшой домик. Эта глушь была
окружена большим лесом, и старуха каждое утро, взяв свою клюку, тащилась
в этот лес, там она собирала травку для своих гусей да разные дикорасту-
щие плоды, насколько могла их достать рукою, и все это тащила домой на
спине.
она всегда благополучно доносила ее до дому.
ся и скажет: "День добрый, землячок; погодка-то сегодня какова! Небось
дивишься, что я травку на себе тащу? Что делать, каждый должен себе по
силам ношу выбирать".
чаться, и даже нарочно обходили ее, чтобы не сойтись с нею, а когда мимо
ее случалось проходить отцу с сынком, отец говаривал сынку: "Берегись
старухи - это ведьма".
солнце, птицы пели, прохладный ветерок шелестел в листве; и на сердце у
юноши были только радость да довольство.
ведьму, которая стояла, опустившись на колени, и срезала траву серпом.
Большой узел травы уже был у нее навязан на спине, да еще рядом стояли
две корзинки, полнехоньки дикими грушами и яблоками.
как же можешь ты все это стащить?" - "Хочешь не хочешь, а тащить должна,
господин честной! - отвечала старуха. - Богатым, конечно, это не нужно.
А у мужика, знаете ли, есть такое присловье:
мочь? - добавила старуха, видя, что юноша от нее не отходит. - И спи-
на-то у вас пряменькая, и ножки резвенькие, так вам это и нетрудно бу-
дет. К тому же и дом-то отсюда не далеко - за горою на полянке. Вы бы в
один прыжок там очутиться могли".
а богатый граф, но я готов снести ваш узел, чтобы показать, что не одни
мужики умеют таскать тяжести". - "Попробуйте, - сказала старуха, - очень
вы этим меня обяжете. Оно, конечно, придется вам с часочек пути брести,
ну, да это для вас сущие пустячки! Кстати уж, и яблоки, и груши захвати-
те с собою".
сочке пути, но старуха уже не выпускала его из рук, взвалила ему узел на
спину, а корзины повесила ему на руки...
вечал граф, и на лице его изобразилось страдание. - Твой узел давит так,
как будто в нем камни наложены, а эти яблоки и груши - словно свинцо-
вые... Я еле двигаться могу!"
"Смотрите-ка, - сказала она насмешливо, - молодой-то господин того снес-
ти не может, что я, старая баба, столько раз на себе таскала. Вот на
ласковые-то слова вы все горазды, а как дойдет до дела, так все и на по-
пятный... Ну, что же вы стали? - продолжала она. - Чего вы медлите? Из-
вольте-ка шагать. Узла с вас никто уж теперь не снимет".
пришли к горе и должны были подниматься, и камни, словно живые, катились
из-под его ног, тогда это уж было свыше сил его. Капли пота выступали у
него на лбу и, то горячие, то холодные, катились по его спине.
дохнуть". - "Нет, - отвечала старуха, - когда дойдешь до места, тогда и
отдыхай, а теперь изволь идти вперед. Кто знает, на что это вам может
пригодиться". - "Старуха! Совести у тебя нет", - сказал граф и хотел
сбросить с себя узел, но все усилия его были напрасны: узел так крепко
держался на его спине, словно прирос. Как ни вертелся он, как ни крутил-
ся, но никак не мог его с себя сбросить.
ке. "Не извольте гневаться, любезный господин, - говорила она, - ведь вы
вот покраснели в лице, как рак печеный! Извольте-ка нести вашу ношу с
терпением; ну, а когда придем домой, так я не поскуплюсь дать вам на ча-
ек". Что оставалось ему делать? Он должен был примириться со своей
судьбой и терпеливо тащиться вслед за старухой. Она, по-видимому, стано-
вилась все проворнее да проворнее, а его тяжесть становилась все тяже-
лее.
там уселась; и несмотря на то, что она была суха, как хворостина, а ока-
залась тяжелее всякой толстой деревенской девки. Колени у юноши задрожа-
ли, он стал приостанавливаться, а старуха давай его хлестать то прутом,
то крапивой по ногам. С непрерывающимся оханьем поднялся он на гору и,
наконец, добрел до дома старухи как раз в то время, когда уже готов был
упасть.