Чтение 143–й страницы книги ~Призвание варяга~

Когда ж жизнь среди финнов стала налаживаться, я (будучи Правителем как
Финляндии, так и -- Лифляндии) счел возможным вернуть финнам их Университет.

Я подал запрос в финский Парламент и рижскую Магистратуру. Многие
удивились: "Зачем?" -- а я отвечал:

- "У нас территория, временно отторгнутая у Европы. Ежели мы хотим
остаться Европой -- не надо и привыкать к деспотическим методам".

Возможно, это покажется удивительным, - но мне пришлось отвечать на
вопросы, как финских депутатов Парламента, так и избранных представителей
магистратуры, - "Зачем нам сей перевод?"; "Кто платит за разделение
Университетов?"; "Куда именно переедет Университет и готовы ли помещения для
занятий и проживания?".

Переезд растянулся на долгих пять лет строительства помещений, да жилищ
для "будущих финнов", но никто не посмеет сказать, что мы "не учли народного
мнения".

Русские были этому недовольны. Они говорили: "Балуете Вы своих
подданных. Ничего б не случилось, если бы финны остались без Университета".
"Ну, решили Вы -- чего народ спрашивать? Сделали б, как Великий Петр --
создали на пустом месте и точка!"

Русским этого не понять, но именно такое противодействие "оккупантов"
вызвало самую горячую помощь народов всех моих стран, кои воссоздавали
погибший Университет -- как могли. Кто-то работал бесплатно, кто-то собирал
книги в новую библиотеку, а кто-то жертвовал деньги.

Я добился самого главного -- "день Открытия Гельсингфорса" вылился во
всенародное празднование. Народ вышел на улицы "в праздничном", на всех
домах, во всех окнах были выставлены финские флаги, а на Университетской
площади стояли мои егеря и роты эстонского "кайтселийта" с эстляндскими и
"латвийскими" крестами и стягами.

Я не пытался и не пытаюсь (в отличие от поляков и русских) сделать моих
подданных "единой страной". Мало того -- я всячески поддерживаю в них
"национальную самость". И в отличие от поляков и русских подданные мои стали
"единой семьей" при том, что не слились в "единое целое".

И вот в такой день мы стояли у распахнутого окна Гельсингфорсского
Университета, а с улицы лилась победная музыка и над гуляющими людьми
полоскались финские флаги.

Я спросил у "пленного шведа":

- "Вы по-прежнему ненавидите нашу Империю?"

Гадолин долго стоял у окна, смотрел на празднующий народ, слушал
музыку. Он стоял, слушал, а на глазах его были слезы:

- "Да. Ибо вот это все", - он обвел рукой пространство под окнами, -
"не Империя. Это -- вопреки, но не благодаря ей. Это -- то, во имя чего мы с
Тобой воевали.

Это -- наше Дитя. Немца и шведа. Это -- не продолжение того страшного
Ордена, коий дал начало тебе, и не итог моего шведского высокомерия...
Сегодня мы породили Страну, имя коей -- Любовь и я горд тем, что стою над ее
колыбелью!

А Империя... Скорлупа. Когда-нибудь птенчик окрепнет, вырастет и шутя
порвет сии путы... А за это -- не Грех выпить!"

Так оно все и вышло. Мы работали по четырнадцать- шестнадцать часов и
-- были счастливы. Я не помню другого случая в моей жизни, когда б мои
подчиненные с такой же охотой работали "не за страх, но -- за Совесть".

Среди моих подчиненных была одна девушка...

Верней, - нет. Было не так.

Когда я возглавил Дерптский Университет, там многое поменялось. Все эти
Войны сгубили моих однокурсников, зато появились новые лица. Почти все
ученые -- протестанты, кои успели добраться до моря в день очередного
вторженья Антихриста, попадали к нам -- в Дерпт.

Видите ли... Цвет науки традиционно обитает в Германии, а выхода у них
не было: бежать можно было в Англию, Россию, или -- крохотную Ливонию.
Англичане -- слишком "островитяне", чтоб по-хорошему жить с "иноземцами",
русские... Поймите правильно: я -- немец и не считаю Россию местом для
немцев.

Я имею в виду не политику Государства, и даже не "высший свет".
Здесь-то все хорошо. Но нищие эмигранты оказывались несколько в ином слое
общества и там возникали всякие обыденные: бытовые, рутинные и -- скажем
так, - культурные сложности. Это не выставляется на показ, но сие --
существует.

Поэтому все эти люди ехали в Дерпт.

За годы вынужденной эмиграции эти немцы составили свой -- особый мирок,
в коий мне нужно было попасть, - ежели я надеялся руководить сими людьми.

Дело сие не так просто: люди ведут себя совершенно по-разному в
отношении равных себе, иль -- пред начальством.

Судите сами, - люди науки что-то там делают, а тут приехал - черт знает
кто, хрен знает как и начинает командовать. По-внешнему виду -- явный
"Сапог", да и то, что я -- сын моей матушки, - известный порок! А, - ясно:
"родственник"!

Сие -- нормальная реакция нормальных людей. Особенно штатских, - да в
отношеньи "армейского идиота"!

Вспоминаю две шуточки:

Генерал -- Академикам: "Раз вы тут умные -- почему же вы не ходите
строем?"

Академик на заседании Генерального Штаба: "Господа, почему вы
планируете столько потерь -- неужто не жаль солдат?"

Первая шутка вызывает дикий смех в академии, вторая -- в казарме. Ну и
-- так далее...

А теперь вообразите, - армейский начальник вызывает своих академических
подчиненных в пивную, чтоб "сблизиться". Иль -- на охоту. Ну, - может быть в
"баню"...

На сколько ученые поверят "чудаку (подставьте что-нибудь непечатное) в
сапогах" на таких посиделках? То-то...

А как руководить своими людьми, ежели они и не ведают -- что у тебя за
душой?! Бить себя в грудь, крича: "Я -- еврей! Я -- энциклопедист!" -
наверное, глупо. Заставлять их играть с собой в шахматы... Тоже -- как-то не
так.

Мне нужен был человек из сей -- "эмигрантской" среды, коий бы мне
поверил и понял -- кто я. И объяснил это людям "научного круга". Этакий --
толмач-переводчик.

А как делается сие?

Со времен Иезуитского Ордена есть старый способ. Надобно сыскать
женщину, переспать с ней, и -- ежели ей сие придется по нраву, она сама
введет вас в "свой круг".

Ну, ежели вы поклонник -- иных приключений, "сыскать" можно и юного
"протеже". Правда, и "Круг Своих" будет в сем случае -- более чем
специфический.

Я хотел бы быть честным, - пока я был молод и "не имел прав" на женщин
(имеются в виду -- красавицы гарнизонные, иль -- "на постоях"), кои
"раздаются в согласии с чином", у меня самого были "ночные горшки", и даже
-- "клюквы". Это дело -- естественное и покуда вы молоды и сами не "клюква",
в армии глядят на сие -- "между пальцев".

Но я человек -- весьма верующий. Когда меня тяжко ранило на льду Одера,
и "отнялось все ниже пояса", я понял, что сие -- Божья Кара. Я -- еврей и по
Закону не должен быть ни с рабами, ни -- "смазливыми мальчиками".

Я сказал тогда Господу: "Прости меня, дурака, Господи! Ежели вернешь ты
мне все, что отнял -- буду я этим пользоваться только так, как задумано
Тобой и Природой!"

Как я уже говорил, - Чудо произошло. И с той самой поры я зарекся не то
что -- от "мальчиков", но даже от любых глупостей на французский, иль
греческий лад с обычными "девочками"!

Я -- не ханжа и не мне поучать юношей, как им быть. Пока у нас Рабство
и пока есть обычай "запрещать юному барину портить девок" -- мужеложество
непобедимо. Так как я сам не считаю возможным дозволять "соплякам" портить
женскую жизнь, - я что есть сил борюсь с русским рабством. Когда оно
кончится, "содомия" в войсках уйдет, как явление и у нас станет Чище.

Не смею никого осуждать, но при первой возможности ставлю в пример
собственную Судьбу, - ежели кто-то думает, что мое "мужеложество",
пристрастие к гашишу, или опию, бездарный провал в Ватикане, иль -- подобие
мятежа в Шуше -- набор каких-то случайностей...

Поверьте мне, - случайностей НЕТ. Довольно оступиться в чем-то одном и
Враг Рода всего Человеческого начинает сжирать тебя по частям.

Подумаешь -- утолил свою похоть с безответным рабом! Ну, - затянулся ты
анашой -- какая глупость! Сжег пару ничем не повинных мирных деревень с
чеченами -- ну так на то была какая-то Цель! Взбунтовал полк против старшего
командира -- командир вроде сам был виноват! Вместо того, чтоб примирить два
народа -- нарочно подтолкнул их к еще более лютой вражде, - одни из них были
"Наши"! Провалился, как потс, в Ватикане и Предал, и Продал своих же -- так
потом все обернулось лишь к лучшему!

Так можно долго оправдываться, но Истина в том, что с каждым "витком",
каждым "шагом" Деяния все Страшнее и Горьше, а Расплата...

Герцен писал, что я искупил многое из того в дни отступления из-под
Аустерлица... Господь видел, как я страдал и нарочно провел меня чрез все
круги ада -- "голодание на наркотики", ранения, голод и холод... Наконец, -
Паралич.

Рассказывая о сием в Школе Академии Генерального Штаба, я говорю:

- "Ребята, Вы уже взрослые люди и не мне Вас учить. Да и не имею я на
сие -- Права...